– Не в методике дело, – сдержанно сказала она. – Ученые не сумели заставить москитов кусать подопытных зверьков, потому что насекомым не хватало их привычной среды – норы крысы-песчанки. Не зная жизни москита, его естественной обстановки, где насекомое привыкло питаться, ничего сделать нельзя.
В этом ответе было все: и критика того, что проделали другие в течение десятилетий, и творческий план, суливший автору успех. Она поразила мужа зрелым анализом и логикой фактов, против которых нельзя было возражать.
Не в его правилах задавать взрослым уроки. Она должна была сама до всего доходить, думать и догадываться, искать в книгах ответа. Он всегда был увлечен потоком собственных идей. Немой за работой, с книгой в руках за обедом, за завтраком и ужином – он слишком занят, чтобы думать о ней. Впрочем, временами он пытался дополнить круг ее знаний. Происходило это обычно в часы передышки.
– Подумали ли вы, – тоном экзаменатора спрашивал он ее, – что значит «aedes Aegypta»?
Речь шла о переносчике желтой лихорадки, которого она знала с одной лишь этой стороны.
– У разбойника скромный титул музыканта: «певец Египта» зовут его. А значение слова «анофелес» знаете вы? По-гречески это значит «бесполезный»…
На этом примерно кончался урок.
Александра Петровна вернулась в Москву с обширным хозяйством: тут были здоровые и зараженные песчанки, триста пробирок с яйцами переносчика, отдельно лежали в травянистом перегное личинки-червячки – маленькие, бледные, с четырьмя волосками на крошечном хвостике. Москиты питались сахарной водой, а песчанки – корнеплодами, корой веток и хлебом.
Был март сорокового года, когда Александра Петровна приступила к опыту заражения зверька укусом москита.
Для эксперимента нужна была нора песчанки с температурой и влажностью песков Каракумов на глубине метра от поверхности земли. Ее построили по плану экспериментатора в лаборатории Института экспериментальной медицины в Москве,. Она состояла из ящика, закрытого витриной, в котором электрические лампы и фильтровальная бумага в чашках с водой воссоздавали климат пустыни. Гигрографы и термографы в теплице подсказывали Александре Петровне, зажечь ли новую лампу и усилить жару или убрать одну из чашек и снизить влажность в «норе».
Под благодатным сиянием электрических солнц самки откладывали яйца на фильтровальную бумагу, личинки проходили свое развитие. Явившиеся на свет москиты спешили спариться в первые сутки и спустя восемь дней откладывали от тридцати до шестидесяти яиц. В теплице повесили закрытый положок с целлулоидным окном, где накапливалось новое население. На ночь под полог к «невинным от рождения» москитам сажали песчанку, зараженную пендинкой.
Шли дни за днями, электрические лампы и чашки с водой воссоздавали климат пустыни, зверек в тесной клетке ждал кровососов, а москиты его избегали.
«Они отказываются пить кровь, – отмечала Александра Петровна в тетради, – несколько самок погибло от голода…»
Неужели они умрут и не откроют ей тайны заражения? Чего им тут еще не хватает?
Она не отрывалась от целлулоидного окна, проводила у теплицы дни и ночи. Прошел еще день. Подходили к концу третьи сутки.
– Они словно в заговоре против меня, – жаловалась Александра Петровна мужу. – Не знаю, что с ними делать.
– Потерпите немного, – советовал он, – мне кажется, что они вам уступят.
На следующее утро она увидела под пологом пять самок с раздутыми животами. Они сидели, отяжелевшие, в затемненном углу, и брюшко их отсвечивало кровью. Это было начало. Спустя два дня таких самок было семнадцать. Множилось количество напившихся кровью и число зараженных среди них.
Александра Петровна приступила к последней части эксперимента. Она повесила в теплицу второй положок и посадила туда здоровую песчанку. От зараженных насекомых ее отделяла плотная материя полога. Предстояло доказать, что переносчики, пущенные на здоровую песчанку, укусом привьют ей пендинку. Язвы возникнут именно там, где экспериментатор их заранее наметит.
У здоровой песчанки выбрили квадратом шерсть на спине и пустили к ней зараженных москитов. Пятнадцать суток длился эксперимент: под пологом справа насекомые заражались, а слева заражали зверька. Так продолжалось, пока на выбритом квадрате спины не возникла пендинская язва. Впервые в лаборатории была вызвана болезнь без заражения животного язвенным гноем. Только острый хоботок переносчика мог открыть возбудителю доступ в неповрежденную ткань…
Мы рассказали бы еще об оазисе, окруженном песчаной пустыней, которая с юга и запада подходит вплотную к Иолотани, о рядах песчаных бугров, на которых в изобилии встречаются норы тонкопалого суслика, а глубже, в песках, – колонии песчанок. Тут Латышев начал новую охоту за переносчиком другой разновидности пендинки. Мы рассказали бы о девушках, сослуживших ему там добрую службу тем, что позволили привить себе гной из язвы собаки и заразились.
Но искателей много, долг наш – вспомнить и о других.
Борьба с москитной лихорадкой
– Я служу у вас затычкой, лабораторным рассыльным! Вы гоните меня туда, куда вам захочется, не считаясь с моими интересами… Я ничего по вашей милости не могу довести до конца… И в Келифском Узбое, и в Бауманабаде на рисовых полях возникли новые вопросы, не разрешенные еще до сих пор, и все-таки вы послали меня в северную Киргизию на борьбу с малярийным комаром. Теперь вы направляете меня в Севастополь доделывать то, с чем другие не справились, – найти место выплода переносчика лихорадки папатачи.
Так разговаривать с Павловским позволяет себе только Петрищева. Обычно требовательный и строгий, ученый проявляет к ней терпение.
– Вас всегда занимали москиты, чего же вам еще? Поезжайте в Севастополь и работайте над ними. Их более чем достаточно в Крыму.
– Ехать с тем, чтоб через год, не закончив там дела, очутиться в тайге или в пустыне?
– Возможно, – не пробует он отрицать. – Мы с вами пожарные: ударят в колокол, позовут – и мы бросимся туда, куда надо.
– Беда не в колоколе, Евгений Никанорович, а в колокольнях. У вас их много, а с меня хватило бы одной.
В этом заключалось их расхождение. Ученый думал о нуждах миллионов людей, хотел всюду поспеть и все сделать. В стране множество болезней, еще не распознанных, не все переносчики известны, не все источники микробов открыты. То, что сделано за границей, для нас порой бесполезно: один и тот же возбудитель в различных местностях передается по-разному; и резервуар и переносчик различны. Как много работы и как мало у него для этого людей…
– У меня одна колокольня, – сдержанно отвечает он ей, – но я с моей вышки стараюсь видеть дальше других…
Взор Павловского действительно хватает далеко:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53