Сказать, что он страстно этого хочет и ради успеха готов принять любые страдания? Она так увлечена своими клещами, что вряд ли его поймет и проявит сочувствие. Положительно непонятно: что нашла она хорошего в этих плоских кровососах, столь похожих на домовых клопов? Иное дело – комары. Они населяют страну от Лапландии до индийской границы и на восток до берегов океана. Более полутора тысяч видов известны науке, свыше семидесяти встречаются у нас. Комары переносят возбудителей наиболее важных болезней, они стремительно проделывают свой жизненный круг без сложных и непонятных превращений. Замечательное насекомое: стройное, тонкое тело, крылья точно слюдяные пластины, лапка ног по длине превышает голень и бедро, вместе взятые. Лапка оканчивается двумя коготками и клейкими подушечками. Нет никакого сомнения, что именно комары переносят таежную болезнь. Передают же они японский энцефалит, – почему таежному быть исключением?
Эта мысль впервые осенила Гуцевича, когда Павловский предложил ему отправиться в тайгу. Выводы статистики и собственный опыт изучения двукрылых здесь укрепили эти подозрения. Движимый страстным желанием видеть комаров переносчиками энцефалита, Гуцевич не ограничивался сбором кровососов в тайге. Он обследовал водоемы, реки, ручьи и беспрерывно экспериментировал. На этой почве в отряде нередко возникали нелады. Облюбовав себе лужу вблизи общежития, исследователь объявлял ее «контрольной» и запрещал окружающим приближаться к ней.
– В водоеме между пнями, у разломанных гатей, – оповещал он, – идет выплод личинок. Я прошу это место обходить, ничего туда не бросать, не мутить воду и не плевать.
– У нас как будто и без того кровососов немало, – меланхолически замечал микробиолог Рыжов. – Дополнительно разводить их под окнами дома, мне кажется, нужды нет.
– Контрольный водоем, – деликатно разъяснял ему Гуцевич, – для паразитолога то же, что культура бактерии в питательной среде для микробиолога. Само собой разумеется, что и к тому и к другому отношение должно быть одинаковое…
Когда лужа наконец пересыхала и обитатели домика не скрывали в связи с этим своих радостных чувств, Гуцевич жаловался, что солнце мешает ему, иссушая водоем за водоемом. Надо прямо сказать, начальник отряда был несколько трудным жильцом… Завидев комара, опрометчиво влетевшего в комнату, он мог вскочить из-за стола и учинить за ним страшную погоню. Причин к этому у него всегда было много: надо выяснить вид комара – это тем более необходимо, что непрошеный гость тяготеет к людскому жилищу, – или именно сейчас ему дорога каждая самка, он вынужден погнаться за ней…
Таков был начальник экспедиции – младший преподаватель Военно-медицинской академии Гуцевич.
Скрынник не хотела Гуцевича понять и не собиралась с ним соглашаться. Ее симпатии склонялись к клещам, она была искренне убеждена, что именно они переносят таежную болезнь. У нее были основания не видеть достоинств комара и не принижать значения клеща. Сравнивать ее бескрылых питомцев с клопами смешно: клопы – презренные насекомые, а клещ столь же древен, как и скорпион. Гоняться за двукрылыми она не будет, тем более что Павловский ей достаточно твердо сказал:
– Таежную болезнь, должно быть, переносят клещи. Вы неплохо изучили их, и я надеюсь на вас.
У Павловского были основания ей доверять. В течение долгого времени Александра Никитична Скрынник управляла его обширными запасами клещей. Живые и мертвые, в пробирках и ящиках, они шли в лабораторию потоком со всей страны и из-за границы. Надо было хранить и воспитывать потомство, отвечать на запросы доброхотных сотрудников и учеников: правильно ли они определили клеща, нет ли оснований считать его заразным, обнаружены ли в нем спирохеты? Она изучала кровососов, рассылала ответы и вербовала для лаборатории друзей.
В большом ее хозяйстве, среди множества колбочек с огромным количеством клещей, отдельно хранилась небольшая пробирка-сувенир – склянка с собственноручной пометкой ученого, свидетельством его особого интереса к этой склянке. Лаконическая надпись на этикетке состояла всего из двух слов: «Кто кого?» Кто кого переживет – был смысл этой фразы: почтенный ли ученый или замурованные здесь клещи, голодающие полных шесть лет?
Помощница Павловского твердо стояла на своем. Гуцевич мог продолжать свои бесполезные, как ей казалось, сборы насекомых в природе; что до нее, то она знала, как ей в этом случае быть.
– Мне кажется, – заметил ей однажды Гуцевич, – что мои распоряжения обязательны в отряде для всех.
Само собою разумеется, она и не думает иначе.
– Каждый должен трудиться, – пояснил он, – от всего сердца, не за страх, а за совесть.
– Разве я не собираю кровососов в тайге или не аккуратно работаю?
Несчастный придира, он никогда не скажет прямо, что ему надо, без того чтобы другого не измотать.
– Мало трудиться, – продолжает Гуцевич, – надо еще свое дело любить.
Этого она ему не обещает. Рыжов может подтвердить, что она с истинной любовью собирает для него клещей. Сборы двукрылых, ей-ей, сейчас не нужны…
Микробиолог Рыжов, с которым Скрынник работала в отряде, был человеком особого склада и на Гуцевича решительно не походил. Неаккуратный, рассеянный, с пылающим сердцем и натурой, которую никаким планом не обуздать, он, помимо того, был ужасно упрям, и ей нелегко было с ним сговориться. Он не чистил сапог ни в солнечный день, ни тем более в дни непогоды. Брюки, висевшие на нем пузырем, покрывались изъянами в самых неудобных местах. В отряде любили над ним пошутить. Вспоминали, что забывчивый микробиолог уехал в экспедицию, не захватив с собою стакана. Вынужденный пить чай из большого молочника, он уверял окружающих, что предпочитает эту посуду всякой другой. Когда Скрынник попросила его привезти из города духи, он приволок ей бутыль тройного одеколона.
С Рыжовым они работали дружно с первых же дней. Оба таили надежду, что возбудитель болезни гнездится в клещах, что именно там его надо искать. Это решительно сблизило их. Они уходили в тайгу собирать кровососов, и тут между делом Скрынник рассказывала ему о клещах все, что о них слышала и знала.
– Взгляните на листья кустарника, на самую вершинку куста…
Она обращала его внимание на каждую мелочь, на все, что ему может быть полезно.
– …Клещи находятся в положении ожидания: три пары задних ног уцепились за зелень, а передняя пара движется в воздухе, как бы ищет опоры для себя. Махните флажком или коснитесь их платьем – и они тотчас переползут. Заметьте, они только поднимаются вверх, ни один не спускается вниз по флажку. Они чуют нас так, как мы не способны что-либо чувствовать. Я приближаю к клещу свою руку, между нами большое расстояние, а он уже почуял меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Эта мысль впервые осенила Гуцевича, когда Павловский предложил ему отправиться в тайгу. Выводы статистики и собственный опыт изучения двукрылых здесь укрепили эти подозрения. Движимый страстным желанием видеть комаров переносчиками энцефалита, Гуцевич не ограничивался сбором кровососов в тайге. Он обследовал водоемы, реки, ручьи и беспрерывно экспериментировал. На этой почве в отряде нередко возникали нелады. Облюбовав себе лужу вблизи общежития, исследователь объявлял ее «контрольной» и запрещал окружающим приближаться к ней.
– В водоеме между пнями, у разломанных гатей, – оповещал он, – идет выплод личинок. Я прошу это место обходить, ничего туда не бросать, не мутить воду и не плевать.
– У нас как будто и без того кровососов немало, – меланхолически замечал микробиолог Рыжов. – Дополнительно разводить их под окнами дома, мне кажется, нужды нет.
– Контрольный водоем, – деликатно разъяснял ему Гуцевич, – для паразитолога то же, что культура бактерии в питательной среде для микробиолога. Само собой разумеется, что и к тому и к другому отношение должно быть одинаковое…
Когда лужа наконец пересыхала и обитатели домика не скрывали в связи с этим своих радостных чувств, Гуцевич жаловался, что солнце мешает ему, иссушая водоем за водоемом. Надо прямо сказать, начальник отряда был несколько трудным жильцом… Завидев комара, опрометчиво влетевшего в комнату, он мог вскочить из-за стола и учинить за ним страшную погоню. Причин к этому у него всегда было много: надо выяснить вид комара – это тем более необходимо, что непрошеный гость тяготеет к людскому жилищу, – или именно сейчас ему дорога каждая самка, он вынужден погнаться за ней…
Таков был начальник экспедиции – младший преподаватель Военно-медицинской академии Гуцевич.
Скрынник не хотела Гуцевича понять и не собиралась с ним соглашаться. Ее симпатии склонялись к клещам, она была искренне убеждена, что именно они переносят таежную болезнь. У нее были основания не видеть достоинств комара и не принижать значения клеща. Сравнивать ее бескрылых питомцев с клопами смешно: клопы – презренные насекомые, а клещ столь же древен, как и скорпион. Гоняться за двукрылыми она не будет, тем более что Павловский ей достаточно твердо сказал:
– Таежную болезнь, должно быть, переносят клещи. Вы неплохо изучили их, и я надеюсь на вас.
У Павловского были основания ей доверять. В течение долгого времени Александра Никитична Скрынник управляла его обширными запасами клещей. Живые и мертвые, в пробирках и ящиках, они шли в лабораторию потоком со всей страны и из-за границы. Надо было хранить и воспитывать потомство, отвечать на запросы доброхотных сотрудников и учеников: правильно ли они определили клеща, нет ли оснований считать его заразным, обнаружены ли в нем спирохеты? Она изучала кровососов, рассылала ответы и вербовала для лаборатории друзей.
В большом ее хозяйстве, среди множества колбочек с огромным количеством клещей, отдельно хранилась небольшая пробирка-сувенир – склянка с собственноручной пометкой ученого, свидетельством его особого интереса к этой склянке. Лаконическая надпись на этикетке состояла всего из двух слов: «Кто кого?» Кто кого переживет – был смысл этой фразы: почтенный ли ученый или замурованные здесь клещи, голодающие полных шесть лет?
Помощница Павловского твердо стояла на своем. Гуцевич мог продолжать свои бесполезные, как ей казалось, сборы насекомых в природе; что до нее, то она знала, как ей в этом случае быть.
– Мне кажется, – заметил ей однажды Гуцевич, – что мои распоряжения обязательны в отряде для всех.
Само собою разумеется, она и не думает иначе.
– Каждый должен трудиться, – пояснил он, – от всего сердца, не за страх, а за совесть.
– Разве я не собираю кровососов в тайге или не аккуратно работаю?
Несчастный придира, он никогда не скажет прямо, что ему надо, без того чтобы другого не измотать.
– Мало трудиться, – продолжает Гуцевич, – надо еще свое дело любить.
Этого она ему не обещает. Рыжов может подтвердить, что она с истинной любовью собирает для него клещей. Сборы двукрылых, ей-ей, сейчас не нужны…
Микробиолог Рыжов, с которым Скрынник работала в отряде, был человеком особого склада и на Гуцевича решительно не походил. Неаккуратный, рассеянный, с пылающим сердцем и натурой, которую никаким планом не обуздать, он, помимо того, был ужасно упрям, и ей нелегко было с ним сговориться. Он не чистил сапог ни в солнечный день, ни тем более в дни непогоды. Брюки, висевшие на нем пузырем, покрывались изъянами в самых неудобных местах. В отряде любили над ним пошутить. Вспоминали, что забывчивый микробиолог уехал в экспедицию, не захватив с собою стакана. Вынужденный пить чай из большого молочника, он уверял окружающих, что предпочитает эту посуду всякой другой. Когда Скрынник попросила его привезти из города духи, он приволок ей бутыль тройного одеколона.
С Рыжовым они работали дружно с первых же дней. Оба таили надежду, что возбудитель болезни гнездится в клещах, что именно там его надо искать. Это решительно сблизило их. Они уходили в тайгу собирать кровососов, и тут между делом Скрынник рассказывала ему о клещах все, что о них слышала и знала.
– Взгляните на листья кустарника, на самую вершинку куста…
Она обращала его внимание на каждую мелочь, на все, что ему может быть полезно.
– …Клещи находятся в положении ожидания: три пары задних ног уцепились за зелень, а передняя пара движется в воздухе, как бы ищет опоры для себя. Махните флажком или коснитесь их платьем – и они тотчас переползут. Заметьте, они только поднимаются вверх, ни один не спускается вниз по флажку. Они чуют нас так, как мы не способны что-либо чувствовать. Я приближаю к клещу свою руку, между нами большое расстояние, а он уже почуял меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53