Без сомнения, двое моих соседей снизу вздрогнули во сне.
Я открыла холодильник и достала бутылку водки, налила себе стопочку и залпом выпила, а потом и еще одну. Я выключила телевизор и забралась обратно в постель, слишком уставшая, чтобы сменить простыни, хотя, думаю, стоило бы это сделать. Внезапно на меня навалилась усталость, даже не просто усталость, а ужасная усталость, словно наши отношения всем своим настоящим весом обрушились мне на плечи.
Затем раздалось тихое мяуканье, и Сиддхартха прыгнул ко мне на кровать. Он тут же принялся мурлыкать, тереться о мое плечо, радуясь, что может снова побыть один на один с любимой хозяйкой. И, засыпая, я слышала довольное урчание своего котика, а возможно, и нотки моего собственного.
Мне хотелось бы сказать, что на этом все кончилось, и я была сильной, свободной, готовой двигаться вперед, к светлому будущему, не оглядываясь назад. Но в жизни ведь так не бывает, правда? Когда разрываешь отношения, то обычно остается зазубренный край, а не гладкий, и процесс сопровождается скорее моральной слабостью, а не триумфом. Так что уже на следующий день я спрашивала себя, правильно ли я поступила.
Может, Джесси и ушел, но после него остался длинный след. Самое плохое, самое отвратительное то, как я себя чувствовала после его ухода. Как скучала по нему, по его теплому телу рядом со мной. Без него моя постель казалась мне неприятной и пустой. Его виски в серванте, его футболки в стиральной машине, его горячее дыхание в моих воспоминаниях. Я скучала по нему непереносимо. Ненавидела его и себя, но все равно скучала.
Но возвращаться не собиралась. И хотя я могла посмотреть в глаза своему отражению, посмотреть в лицо Джесси я не могла. Поэтому я сделала то, что раньше даже представить себе не могла.
Я все бросила. Бизнес. Друзей. Свою жизнь. Я стояла в спальне и вдруг почувствовала, что стены надвигаются на меня плотным кольцом и мне нечем дышать. Мне показалось, что я умираю. Но если мне суждено умереть, то я была уверена, что не хочу умирать здесь, в этом городе, где Джесси станет злорадствовать, а мои друзья, ну или по крайней мере мои кошки, оплакивать меня.
Я села на автобус до Атлантик-Сити и ревела всю дорогу. Взгляните на карту – непрекращающаяся истерика от Массачусетса до Нью-Джерси.
Я даже не уверена, из-за чего я так плакала.
Когда я добралась до Атлантик-Сити, то была уже совершенно измучена. Я, спотыкаясь, выползла из автобуса и сняла себе номер в отеле при казино «Сэндс». Сверкающие люстры и внезапные крики восторга у столов для игры в блэк джек, мимо которых я проходила, постоянная вибрация смеси надежды, цинизма и отчаяния – все это окутывало меня покрывалом, и возникало ощущение нереальности происходящего.
Все остальные в этом городе считали очки, а я в унылом номере отеля считала таблетки.
Достаточно, подумала я, хотя, возможно, и мало.
Я взяла с собой три с половиной грамма кокаина, решив, что гремучая смесь кокаина и снотворного сработает. Такого количества кокаина, наверное, уже хватило бы. Я повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить», открыла вино (причем предусмотрительно купила бутылку с завинчивающейся крышкой, может, и не самого лучшего урожая, если вообще стоит говорить об урожае, но это удобнее, чем возиться с пробками и штопорами) и начала раскладывать кокаиновые дорожки на столе. Я заплатила за кабельное телевидение, но смотрела фильмы, ничего не видя. Сердце глухо колотилось из-за принятого кокаина, а мысли бесцельно скакали по кругу.
Я начала складывать горкой таблетки, перебирая их пальцами, как другие люди – фишки для покера, чувствуя пальцами их вес и значимость. Затем я выложила их в ряд и пересчитала, потом перемешала, снова выложила в ряд, а потом сложила горкой. Таблетки меня гипнотизировали.
Как ни странно, мне не нравилась идея глотать их, зато очень нравилось то, что они мне обещали. Забвение. Темнота. Тишина. Сон.
Я дотрагивалась до них, гладила их, словно они могли передать мне какое-то сообщение прямо через кончики моих пальцев. Дать ответы на все вопросы. Никаких тебе больше мыслей, дилемм, боли. Вопрос не в том, почему люди убивают себя, скорее наоборот – почему они этого не делают. Я дотрагивалась до таблеток и ощущала волну спокойствия. У меня все под контролем. По крайней мере – господи, наконец-то, – у меня все было под контролем. Я могла сама решить, жить мне или умереть.
Я перебирала таблетки, и постепенно это ощущение покидало меня, энергия утекала из моего тела. Я механически пересчитала их, а потом еще раз. Я даже поднесла одну к губам, прижала ее поплотнее, но не открыла рот.
Внутри меня засела какая-то чернота. Я не понимала, что это и как ее оттуда выгнать.
Я сложила таблетки в пластиковую бутылочку, откинулась назад, закрыла глаза, прижав ее к себе. И снова оказалась в том коридоре, в доме на улице Саут-Баттери. Длинная полоска света, тянувшаяся от окна, улавливала пылинки, плясавшие вокруг, словно они застыли в воздухе и во времени.
Голос папы напугал меня.
– Где Эбби?
Раздалось какое-то бормотание, а потом чей-то голос попросил собравшихся успокоиться.
– Тебе нужно экономить силы, чтобы поправиться.
Думаю, это один из папиных партнеров, которые, казалось, все время торчали у его постели.
Снова голос папы, на этот раз раздраженный.
– Я хочу видеть мою девочку.
Я плотно прижалась спиной к узорчатым обоям в коридоре. Рядом со мной на столике стояла китайская ваза. Я пыталась открыть глаза, но не могла.
– Тебе лучше отдохнуть, Эдгар. – Мамин голос, доносившийся через тяжелую дверь спальни, казался звонким, как колокольчик.
И тут дверь отворилась медленно, даже слишком медленно, и они вышли в коридор. Доктор остановился поговорить со мной, но я не желала разговаривать. Они не позволили мне увидеть папу.
Я всегда считала, что он сам не захотел меня видеть, а они просто уважали его желания. В следующий раз я увидела его уже бледным и безжизненным, в выходном костюме, лежащим в гробу, обтянутом изнутри шелком. Я прижала к себе пузырек с таблетками, подтянув колени к груди, а по лицу текли слезы.
– Папочка, – шептала я. – Папулечка…
Он хотел меня видеть, просил привести меня, а я и не знала.
Мне показалось, что я пролежала так целую вечность, мне было тепло, немного кружилась голова, и не было сил двигаться.
Затем я убрала таблетки в чемодан, достала книжку и на ватных ногах побрела в ванную.
Я купила книгу, чтобы почитать в автобусе, Пэт Конрой, не помню, что именно, но так и не открыла ее, поскольку занималась тем, что смотрела через окно, покрытое следами дождевых капель, и жалела себя. Я бросила книгу в чемодан, а теперь достала и читала какие-то куски наугад. Или она была написана в такой манере?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Я открыла холодильник и достала бутылку водки, налила себе стопочку и залпом выпила, а потом и еще одну. Я выключила телевизор и забралась обратно в постель, слишком уставшая, чтобы сменить простыни, хотя, думаю, стоило бы это сделать. Внезапно на меня навалилась усталость, даже не просто усталость, а ужасная усталость, словно наши отношения всем своим настоящим весом обрушились мне на плечи.
Затем раздалось тихое мяуканье, и Сиддхартха прыгнул ко мне на кровать. Он тут же принялся мурлыкать, тереться о мое плечо, радуясь, что может снова побыть один на один с любимой хозяйкой. И, засыпая, я слышала довольное урчание своего котика, а возможно, и нотки моего собственного.
Мне хотелось бы сказать, что на этом все кончилось, и я была сильной, свободной, готовой двигаться вперед, к светлому будущему, не оглядываясь назад. Но в жизни ведь так не бывает, правда? Когда разрываешь отношения, то обычно остается зазубренный край, а не гладкий, и процесс сопровождается скорее моральной слабостью, а не триумфом. Так что уже на следующий день я спрашивала себя, правильно ли я поступила.
Может, Джесси и ушел, но после него остался длинный след. Самое плохое, самое отвратительное то, как я себя чувствовала после его ухода. Как скучала по нему, по его теплому телу рядом со мной. Без него моя постель казалась мне неприятной и пустой. Его виски в серванте, его футболки в стиральной машине, его горячее дыхание в моих воспоминаниях. Я скучала по нему непереносимо. Ненавидела его и себя, но все равно скучала.
Но возвращаться не собиралась. И хотя я могла посмотреть в глаза своему отражению, посмотреть в лицо Джесси я не могла. Поэтому я сделала то, что раньше даже представить себе не могла.
Я все бросила. Бизнес. Друзей. Свою жизнь. Я стояла в спальне и вдруг почувствовала, что стены надвигаются на меня плотным кольцом и мне нечем дышать. Мне показалось, что я умираю. Но если мне суждено умереть, то я была уверена, что не хочу умирать здесь, в этом городе, где Джесси станет злорадствовать, а мои друзья, ну или по крайней мере мои кошки, оплакивать меня.
Я села на автобус до Атлантик-Сити и ревела всю дорогу. Взгляните на карту – непрекращающаяся истерика от Массачусетса до Нью-Джерси.
Я даже не уверена, из-за чего я так плакала.
Когда я добралась до Атлантик-Сити, то была уже совершенно измучена. Я, спотыкаясь, выползла из автобуса и сняла себе номер в отеле при казино «Сэндс». Сверкающие люстры и внезапные крики восторга у столов для игры в блэк джек, мимо которых я проходила, постоянная вибрация смеси надежды, цинизма и отчаяния – все это окутывало меня покрывалом, и возникало ощущение нереальности происходящего.
Все остальные в этом городе считали очки, а я в унылом номере отеля считала таблетки.
Достаточно, подумала я, хотя, возможно, и мало.
Я взяла с собой три с половиной грамма кокаина, решив, что гремучая смесь кокаина и снотворного сработает. Такого количества кокаина, наверное, уже хватило бы. Я повесила на дверь табличку «Просьба не беспокоить», открыла вино (причем предусмотрительно купила бутылку с завинчивающейся крышкой, может, и не самого лучшего урожая, если вообще стоит говорить об урожае, но это удобнее, чем возиться с пробками и штопорами) и начала раскладывать кокаиновые дорожки на столе. Я заплатила за кабельное телевидение, но смотрела фильмы, ничего не видя. Сердце глухо колотилось из-за принятого кокаина, а мысли бесцельно скакали по кругу.
Я начала складывать горкой таблетки, перебирая их пальцами, как другие люди – фишки для покера, чувствуя пальцами их вес и значимость. Затем я выложила их в ряд и пересчитала, потом перемешала, снова выложила в ряд, а потом сложила горкой. Таблетки меня гипнотизировали.
Как ни странно, мне не нравилась идея глотать их, зато очень нравилось то, что они мне обещали. Забвение. Темнота. Тишина. Сон.
Я дотрагивалась до них, гладила их, словно они могли передать мне какое-то сообщение прямо через кончики моих пальцев. Дать ответы на все вопросы. Никаких тебе больше мыслей, дилемм, боли. Вопрос не в том, почему люди убивают себя, скорее наоборот – почему они этого не делают. Я дотрагивалась до таблеток и ощущала волну спокойствия. У меня все под контролем. По крайней мере – господи, наконец-то, – у меня все было под контролем. Я могла сама решить, жить мне или умереть.
Я перебирала таблетки, и постепенно это ощущение покидало меня, энергия утекала из моего тела. Я механически пересчитала их, а потом еще раз. Я даже поднесла одну к губам, прижала ее поплотнее, но не открыла рот.
Внутри меня засела какая-то чернота. Я не понимала, что это и как ее оттуда выгнать.
Я сложила таблетки в пластиковую бутылочку, откинулась назад, закрыла глаза, прижав ее к себе. И снова оказалась в том коридоре, в доме на улице Саут-Баттери. Длинная полоска света, тянувшаяся от окна, улавливала пылинки, плясавшие вокруг, словно они застыли в воздухе и во времени.
Голос папы напугал меня.
– Где Эбби?
Раздалось какое-то бормотание, а потом чей-то голос попросил собравшихся успокоиться.
– Тебе нужно экономить силы, чтобы поправиться.
Думаю, это один из папиных партнеров, которые, казалось, все время торчали у его постели.
Снова голос папы, на этот раз раздраженный.
– Я хочу видеть мою девочку.
Я плотно прижалась спиной к узорчатым обоям в коридоре. Рядом со мной на столике стояла китайская ваза. Я пыталась открыть глаза, но не могла.
– Тебе лучше отдохнуть, Эдгар. – Мамин голос, доносившийся через тяжелую дверь спальни, казался звонким, как колокольчик.
И тут дверь отворилась медленно, даже слишком медленно, и они вышли в коридор. Доктор остановился поговорить со мной, но я не желала разговаривать. Они не позволили мне увидеть папу.
Я всегда считала, что он сам не захотел меня видеть, а они просто уважали его желания. В следующий раз я увидела его уже бледным и безжизненным, в выходном костюме, лежащим в гробу, обтянутом изнутри шелком. Я прижала к себе пузырек с таблетками, подтянув колени к груди, а по лицу текли слезы.
– Папочка, – шептала я. – Папулечка…
Он хотел меня видеть, просил привести меня, а я и не знала.
Мне показалось, что я пролежала так целую вечность, мне было тепло, немного кружилась голова, и не было сил двигаться.
Затем я убрала таблетки в чемодан, достала книжку и на ватных ногах побрела в ванную.
Я купила книгу, чтобы почитать в автобусе, Пэт Конрой, не помню, что именно, но так и не открыла ее, поскольку занималась тем, что смотрела через окно, покрытое следами дождевых капель, и жалела себя. Я бросила книгу в чемодан, а теперь достала и читала какие-то куски наугад. Или она была написана в такой манере?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54