Я не знала, ей действительно неинтересно, чем мы тут занимаемся, или она притворяется.
С другой стороны, мне, в общем-то, было плевать.
Я снова уселась на Портье, теперь он был готов приступить, просто не то слово. Держа меня за бедра, он подал таз вперед, и его член скользнул внутрь. К этому моменту я уже намокла, и ощущения были самые приятные. Мальчик отпустил мои бедра и схватил меня за грудь. Его член, молодой и твердый, работал словно поршень, и это было просто замечательно.
Он продолжал двигаться целую вечность. В конце концов я кончила, охнула и упала на него, дрожа всем телом. Мальчик поднял меня с шезлонга, положил прямо на пол и лег сверху, снова вонзая свой член в мою киску, сочившуюся смазкой после оргазма. Он, весь потный, пригвоздил меня к полу, мыча что-то неразборчивое. Я двигалась вместе с ним и – невероятно, но факт – кончила еще два раза подряд, прежде чем он своим последним толчком оторвал меня от пола и кончил.
Несколько минут мы лежали рядом, пытаясь перевести дух, а потом Портье наконец сел. По его спине струился пот, я буквально купалась в нем. Мальчик аккуратно снял презерватив и кинул его в мусорное ведро, стоящее за дверью, куда мы швыряли пробки и пустые бутылки. Затем одним махом встал, потянулся и взял свою одежду. Мужчина, который не просто может трахнуть женщину, но и достаточно умен, чтобы не обсуждать ничего после секса. Что еще лучше, он может оценить ситуацию и понять, что в отрыве от секса он здесь совершенно ни к чему, и с достоинством удалиться. Да наш Портье просто на вес золота. Я с благодарностью кивнула ему.
Он в ответ широко улыбнулся.
– Ну, – начал он, и я ждала услышать какой-нибудь перл. Такой умный паренек определенно после секса должен сказать какую-то изящную фразочку или, по крайней мере, выразительную. – И как я теперь докажу ребятам, что трахнул «мадам»?
* * *
– Ты сама виновата, – сказала Джен, когда мы собирались ко сну. В номере стояла одна широченная двуспальная кровать. Я не могла вспомнить, когда спала на такой.
– Он был такой молоденький, – ответила я, то ли оправдываясь, то ли объясняя, сама не знаю.
– Ага, и прыщавый, – язвительно заметила Джен. Она почистила зубы и надела черную футболку и длинные шортики.
– Кстати, как ты думаешь, почему французы так любят одеваться во все черное? – спросила я, хотя это было совершенно некстати.
– Но в Нью-Йорке все тоже ходят в черном, – заметила она. – И в Лондоне. Может, это присуще всем жителям больших городов.
– Но я же тоже живу в большом городе, – возразила я, глядя на белую хлопчатобумажную ночнушку, которую Джен помогла мне надеть. Ладно, пожалуй, я выпила больше, чем думала.
– Нет, если судить по твоему гардеробу, – сказала Джен, и в ее голосе снова послышался намек на улыбку.
Она погасила свет, мы некоторое время лежали молча в темноте, а потом Джен захихикала.
– Что?
Джен повернулась ко мне лицом.
– Ну, – она попыталась придать голосу серьезность, подражая Портье, – и как я теперь докажу ребятам, что я трахнул «мадам»?
И тут я тоже заржала, причем громче, чем того заслуживала шутка. С другой стороны, в этом вся прелесть алкогольного опьянения – все кажется намного смешнее.
– Например, так. – Я, не задумываясь, обвила ее шею руками и притянула Джен к себе, а потом мы целовались, мои мягкие губы касались мягких губ Джен, мои – зацелованные и распухшие после секса с Портье, а ее – свежие после зубной пасты.
Поцелуй длился около трех столетий и примерно три секунды. Джен отпрянула и что-то забормотала, но я прижала палец к ее губам:
– Тсс! Ничего не говори.
И Джен замолчала. На самом деле она просто приоткрыла губы и втянула мой палец в рот, сначала пососала его нежно, а потом чуть сильнее. Я приблизила свои губы к ее рту и прижалась к ней, затем вытащила палец и провела им по ее телу, поласкала грудь, а потом начала щипать ее сосок через ткань футболки. Джен снова что-то стала говорить, на этот раз более настойчиво, но мой язык уже скользнул в ее рот.
Джен подняла руки, обняла меня и потянула на себя так, что я оказалась сверху. Теперь ее поцелуи стали уже более настойчивыми, чем мои. Мы терлись друг о друга грудью, дыхание Джен стало прерывистым, когда она возилась с завязками на моей ночнушке, ничего не получалось, и мы обе снова захихикали. Тут Джен взяла и просто разорвала ночную рубашку.
– Мне нравится, когда ты такая настойчивая, – ахнула я.
Наши руки снова скользили по телам друг друга, гладя, лаская, пощипывая. Джен сдвинулась вниз, теперь ее губы и язык оказались на моей груди, щекоча и посасывая соски. Я извивалась под ее телом, но она не давала мне вырваться, дразня своими ласками. Я корчилась от удовольствия, с трудом дыша, а потом вывернулась и легла сверху. И вот уже мои губы оказались на ее киске, и теперь настала очередь Джен стонать и вырываться, а ее пальцы перебирали мои волосы.
Я остановилась, чтобы передохнуть, и мы начали тереться бедрами. Джен сунула мне руку между ног, и ее пальчик оказался внутри, а потом еще один. Она двигала ими взад-вперед, прерываясь только, чтобы поласкать мой клитор. Я так часто и тяжело дышала и, может быть, даже кричала. Джен издала вздох удовольствия и нырнула вниз, чтобы попробовать мою киску на вкус, а я обвила ногами ее за шею и плотно прижала к себе.
Только в начале четвертого мы наконец завершили наши игрища, уставшие и все еще пьяные. Джен стояла в дверях ванной и пила остатки вина прямо из бутылки. Я изучала растерзанную ночнушку.
Джен рассмеялась и запела:
– Добро пожаловать в психушку!
Я села и потянулась за сигаретами.
– Я родилась в Южной Каролине, – сказала я, чиркнула спичкой, прикурила сигарету и бросила спичку в пепельницу, затем втянула в себя воздух, а потом медленно выпустила струйку дыма. – Кто-то известный, не могу вспомнить кто, сказал, что Южная Каролина слишком мала для плантаций и слишком велика для психушки.
Джен подошла к кровати, взяла из моих рук сигарету и потушила ее в пепельнице. Затем перегнулась через меня, чтобы погасить свет, и спросила:
– Ты уверена?
После этого мы очень долго молчали.
Глава шестнадцатая
Приближалось Рождество, и моя мать в многочисленных и пространных письмах интересовалась, увидимся ли мы с ней снова.
Ее беспокойство не имело никакого отношения к религиозной значимости праздника. Мы никогда не были ревностными лютеранами, и религия не играла важной роли в нашей жизни.
Иногда я жалела об этом.
Я слушала других людей, эхо различных голосов, иногда даже моих земляков, рассказывающих об искуплении грехов так, словно только они этим и занимались, а я даже свое отношение к религии не могла сформулировать.
Я читала, в частности, Уокера Перси и Фланнери О'Коннор и находила в их творчестве заверения, что религия важна для того, чтобы по ней мерить собственную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
С другой стороны, мне, в общем-то, было плевать.
Я снова уселась на Портье, теперь он был готов приступить, просто не то слово. Держа меня за бедра, он подал таз вперед, и его член скользнул внутрь. К этому моменту я уже намокла, и ощущения были самые приятные. Мальчик отпустил мои бедра и схватил меня за грудь. Его член, молодой и твердый, работал словно поршень, и это было просто замечательно.
Он продолжал двигаться целую вечность. В конце концов я кончила, охнула и упала на него, дрожа всем телом. Мальчик поднял меня с шезлонга, положил прямо на пол и лег сверху, снова вонзая свой член в мою киску, сочившуюся смазкой после оргазма. Он, весь потный, пригвоздил меня к полу, мыча что-то неразборчивое. Я двигалась вместе с ним и – невероятно, но факт – кончила еще два раза подряд, прежде чем он своим последним толчком оторвал меня от пола и кончил.
Несколько минут мы лежали рядом, пытаясь перевести дух, а потом Портье наконец сел. По его спине струился пот, я буквально купалась в нем. Мальчик аккуратно снял презерватив и кинул его в мусорное ведро, стоящее за дверью, куда мы швыряли пробки и пустые бутылки. Затем одним махом встал, потянулся и взял свою одежду. Мужчина, который не просто может трахнуть женщину, но и достаточно умен, чтобы не обсуждать ничего после секса. Что еще лучше, он может оценить ситуацию и понять, что в отрыве от секса он здесь совершенно ни к чему, и с достоинством удалиться. Да наш Портье просто на вес золота. Я с благодарностью кивнула ему.
Он в ответ широко улыбнулся.
– Ну, – начал он, и я ждала услышать какой-нибудь перл. Такой умный паренек определенно после секса должен сказать какую-то изящную фразочку или, по крайней мере, выразительную. – И как я теперь докажу ребятам, что трахнул «мадам»?
* * *
– Ты сама виновата, – сказала Джен, когда мы собирались ко сну. В номере стояла одна широченная двуспальная кровать. Я не могла вспомнить, когда спала на такой.
– Он был такой молоденький, – ответила я, то ли оправдываясь, то ли объясняя, сама не знаю.
– Ага, и прыщавый, – язвительно заметила Джен. Она почистила зубы и надела черную футболку и длинные шортики.
– Кстати, как ты думаешь, почему французы так любят одеваться во все черное? – спросила я, хотя это было совершенно некстати.
– Но в Нью-Йорке все тоже ходят в черном, – заметила она. – И в Лондоне. Может, это присуще всем жителям больших городов.
– Но я же тоже живу в большом городе, – возразила я, глядя на белую хлопчатобумажную ночнушку, которую Джен помогла мне надеть. Ладно, пожалуй, я выпила больше, чем думала.
– Нет, если судить по твоему гардеробу, – сказала Джен, и в ее голосе снова послышался намек на улыбку.
Она погасила свет, мы некоторое время лежали молча в темноте, а потом Джен захихикала.
– Что?
Джен повернулась ко мне лицом.
– Ну, – она попыталась придать голосу серьезность, подражая Портье, – и как я теперь докажу ребятам, что я трахнул «мадам»?
И тут я тоже заржала, причем громче, чем того заслуживала шутка. С другой стороны, в этом вся прелесть алкогольного опьянения – все кажется намного смешнее.
– Например, так. – Я, не задумываясь, обвила ее шею руками и притянула Джен к себе, а потом мы целовались, мои мягкие губы касались мягких губ Джен, мои – зацелованные и распухшие после секса с Портье, а ее – свежие после зубной пасты.
Поцелуй длился около трех столетий и примерно три секунды. Джен отпрянула и что-то забормотала, но я прижала палец к ее губам:
– Тсс! Ничего не говори.
И Джен замолчала. На самом деле она просто приоткрыла губы и втянула мой палец в рот, сначала пососала его нежно, а потом чуть сильнее. Я приблизила свои губы к ее рту и прижалась к ней, затем вытащила палец и провела им по ее телу, поласкала грудь, а потом начала щипать ее сосок через ткань футболки. Джен снова что-то стала говорить, на этот раз более настойчиво, но мой язык уже скользнул в ее рот.
Джен подняла руки, обняла меня и потянула на себя так, что я оказалась сверху. Теперь ее поцелуи стали уже более настойчивыми, чем мои. Мы терлись друг о друга грудью, дыхание Джен стало прерывистым, когда она возилась с завязками на моей ночнушке, ничего не получалось, и мы обе снова захихикали. Тут Джен взяла и просто разорвала ночную рубашку.
– Мне нравится, когда ты такая настойчивая, – ахнула я.
Наши руки снова скользили по телам друг друга, гладя, лаская, пощипывая. Джен сдвинулась вниз, теперь ее губы и язык оказались на моей груди, щекоча и посасывая соски. Я извивалась под ее телом, но она не давала мне вырваться, дразня своими ласками. Я корчилась от удовольствия, с трудом дыша, а потом вывернулась и легла сверху. И вот уже мои губы оказались на ее киске, и теперь настала очередь Джен стонать и вырываться, а ее пальцы перебирали мои волосы.
Я остановилась, чтобы передохнуть, и мы начали тереться бедрами. Джен сунула мне руку между ног, и ее пальчик оказался внутри, а потом еще один. Она двигала ими взад-вперед, прерываясь только, чтобы поласкать мой клитор. Я так часто и тяжело дышала и, может быть, даже кричала. Джен издала вздох удовольствия и нырнула вниз, чтобы попробовать мою киску на вкус, а я обвила ногами ее за шею и плотно прижала к себе.
Только в начале четвертого мы наконец завершили наши игрища, уставшие и все еще пьяные. Джен стояла в дверях ванной и пила остатки вина прямо из бутылки. Я изучала растерзанную ночнушку.
Джен рассмеялась и запела:
– Добро пожаловать в психушку!
Я села и потянулась за сигаретами.
– Я родилась в Южной Каролине, – сказала я, чиркнула спичкой, прикурила сигарету и бросила спичку в пепельницу, затем втянула в себя воздух, а потом медленно выпустила струйку дыма. – Кто-то известный, не могу вспомнить кто, сказал, что Южная Каролина слишком мала для плантаций и слишком велика для психушки.
Джен подошла к кровати, взяла из моих рук сигарету и потушила ее в пепельнице. Затем перегнулась через меня, чтобы погасить свет, и спросила:
– Ты уверена?
После этого мы очень долго молчали.
Глава шестнадцатая
Приближалось Рождество, и моя мать в многочисленных и пространных письмах интересовалась, увидимся ли мы с ней снова.
Ее беспокойство не имело никакого отношения к религиозной значимости праздника. Мы никогда не были ревностными лютеранами, и религия не играла важной роли в нашей жизни.
Иногда я жалела об этом.
Я слушала других людей, эхо различных голосов, иногда даже моих земляков, рассказывающих об искуплении грехов так, словно только они этим и занимались, а я даже свое отношение к религии не могла сформулировать.
Я читала, в частности, Уокера Перси и Фланнери О'Коннор и находила в их творчестве заверения, что религия важна для того, чтобы по ней мерить собственную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54