Я почувствовал, как начала действовать водка; шея расслабилась. Я откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.
Кто-то рядом со мной спросил:
– Это ваше?
Женщина, сидящая у прохода, протянула мне журнал. Тощая, острый подбородок, короткая стрижка – вид хорошо ухоженной вороны.
– Нет, – сказал я.
– В этих самолетах никогда не дадут ничего хорошего почитать.
Я не ответил.
– Все хорошее тут же разбирают. Люди садятся в самолет, а потом, когда прилетели, берут с собой журнал.
Я хлебнул из своего стакана.
– Это так.
– Только подумать! Люди берут с собой журналы, когда выходят из самолета. Невероятно.
Я почувствовал, как все мои мускулы напряглись. Подумал: расслабься.
– Вы не хотите, чтобы с вами разговаривали, не так ли? – спросила она.
– Нет, я не возражаю.
– Это так необычно – встретить в самолете человека, который не хочет разговаривать.
Мы посидели в тишине; как приятно не думать о том, что бы такое сказать. Через некоторое время она открыла журнал и принялась читать. Демонстративно. Я думал: теперь я свободен от всего этого. Можете снять этот камень с моей души и повесить его на шею кому-нибудь другому.
Она сказала:
– Я еду, чтобы встретиться со своим бойфрендом. На случай, если у вас есть какие-то сомнения.
Я ничего не мог с собой поделать. Было что-то в настойчивой обнаженности ее чувств, что просто заставляло рассмеяться вслух.
– Что?
Она сказала:
– Я не хочу, чтобы вы думали, будто я просто летаю туда-сюда на самолетах, высматривая мужчин.
– Я в самом деле так не думал, – сказал я.
– У людей иногда бывают довольно странные идеи.
Когда я снова посмотрел в ее сторону, она оказалась прямо передо мной и словно смотрела какое-то веселое кино, которое крутилось у нее в голове, ее сухие губы слегка раздвинулись. Она откинулась на спинку сиденья. Я подумал: она готова мне что-то сказать. Потом она произнесла:
– Мой муж мне неверен. Я взяла его кредитку. Собираюсь потратить все его деньги.
Я сказал:
– Мне очень жаль это слышать.
Она отозвалась:
– Вы знаете, что он сделал?
Я мягко положил ей руку на локоть. И сказал:
– Мне очень жаль, но я больше не могу с вами разговаривать. Надеюсь, вы не обидитесь.
Когда я обернулся снова, она сидела в кресле на несколько рядов позади.
Глава 11
Я всегда любил аэропорт Альбертвилля, это собрание цементных блоков, в два этажа высотой, полы, натертые зеленой мастикой. Жарко, как в сауне. Опасно жарко. Люди произносили: «О боже», открывая дверь самолета, и chaleur, идущая волной от винта, приветствовала их. Но я всегда бывал счастлив, прилетая сюда, множество раз, в особенности когда мне было за двадцать, мое тело ничего не могло с собой поделать, только подчиниться возможности получить свое чувство событий. Я подождал, пока женщина с неверным мужем выйдет из самолета. Я ждал, пока не вышли все, глядя наружу, на бетонированную площадку перед ангаром, на зеленые поля, мерцающие от зноя; за ними океан, маленькая зеленая лачужка, на краешке которой в самом верху было единственное маленькое окошко. Я всегда видел ее, когда прилетал сюда, и всегда думал о ней. Я думал: я должен узнать, кто там живет. Но так никогда и не узнал. Мне не терпелось попасть в отель, не терпелось, чтобы все началось. Так что на этот раз я бросил толпу пассажиров и заторопился через бетонную площадку к домику. Черный полицейский поймал меня за локоть. Он сказал на островном французском: вам сюда. Я спросил его на университетском французском, кто живет в зеленой лачуге. Он прищурил глаза, всматриваясь.
– Это сарай для инструментов, – сказал он.
– Он выглядит как маленький домик.
– Это сарай для инструментов для тех машин, которые обслуживают самолеты.
– Никто там не живет?
– Насколько я знаю, нет.
– Никто там не спит?
– Никто.
– Pas de mystere, – сказал я.
– Pas de mystere, – согласился он, а потом кивнул в сторону цементного здания. – Vous allez par la.
Маленькое цыганское трио развлекало нас, пока мы ждали таможенников, у гитариста, который солировал, не хватало двух пальцев. Воздух загустел от сигаретного дыма. Люди щелкали зажигалками. Черный табак. Запах Франции. Женщина, стоявшая за мной, говорила, как ей понравилось мое интервью с Фрэнком Синатрой, незадолго до его смерти. Я сказал: это был не я, кто-то еще. Но она продолжала смотреть на меня, привлекательная женщина, за шестьдесят, ее красная помада напомнила мне о матери Джессики, и я понял, что интервью с Синатрой было только предлогом, ногой, которую выставляют вперед, чтобы не дать двери захлопнуться. Она сказала:
– Мне ужасно жаль, у вас такое несчастье.
Я сказал:
– Спасибо вам.
Она сказала:
– Мой муж умер от лейкемии.
Я сказал:
– Мне очень жаль.
Она произнесла, не спуская с меня взгляда, словно я могу исчезнуть, если она на секунду отведет глаза:
– Это не то, что я имела в виду.
Я ничего не ответил. Цыганский ансамбль заиграл «J'attendrai». Очередь двинулась вперед.
Она сказала:
– Когда я прочитала о вас в газете, мне захотелось написать вам письмо.
Молодая черная женщина, лет двадцати с небольшим, дерзко одетая, принесла поднос красных коктейлей с маленькими зонтиками. Я взял один. Сказал:
– Могу ли я предложить вам выпить?
Она не отводила глаз. Она сказала:
– Знаете, что я поняла?
Я сказал:
– Мадам, я ни в малейшей степени не хотел вас обидеть…
– Позвольте мне закончить, – сказала она с удивляющей настойчивостью. – Я поняла, что вы не можете представить себе следующие пять лет своей жизни.
– Уверен, что это правда.
– Пожалуйста, не отмахивайтесь от меня. Послушайте. Это становится нестерпимым – что все остается таким же, как было. Но я здесь, чтобы сказать вам, что это не так.
– Но бывает и хуже, – через минуту сказал я.
– Бывает. Но это будет не так, как вам представляется.
Очередь перед нами раздвинулась. Я сказал:
– Мне очень жаль – насчет вашего мужа.
Она меня словно не слышала.
– Это – главный аргумент. Это – единственный аргумент.
– Против чего?
– Вы думаете, что никто не знает, но я знаю. Я могу сказать.
Мы прошли в разные будки таможни. Я узнал таможенника. Теперь он поседел и отяжелел. Мы всегда приветствовали друг друга. Однажды, двадцать лет назад, я пошутил о том, что у меня в сумке пулемет, и он заставил меня прождать в промежуточной зоне три часа, тем временем все мои друзья прошли таможню.
Мы пожали руки, очень формально, он поставил штамп в мой паспорт, спросил, направляюсь ли я все в тот же город. Я сказал: да. Он спросил: каникулы? Я сказал: да. И брак, сказал он, как насчет этого? Я сказал: трудно. Это был правильный ответ для человека, у которого девять детей. Он сказал:
– Вы знаете, почему у меня девять детей?
– Почему?
– Потому что, когда я стану старым и начну класть в штаны, будет кому за мной присмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Кто-то рядом со мной спросил:
– Это ваше?
Женщина, сидящая у прохода, протянула мне журнал. Тощая, острый подбородок, короткая стрижка – вид хорошо ухоженной вороны.
– Нет, – сказал я.
– В этих самолетах никогда не дадут ничего хорошего почитать.
Я не ответил.
– Все хорошее тут же разбирают. Люди садятся в самолет, а потом, когда прилетели, берут с собой журнал.
Я хлебнул из своего стакана.
– Это так.
– Только подумать! Люди берут с собой журналы, когда выходят из самолета. Невероятно.
Я почувствовал, как все мои мускулы напряглись. Подумал: расслабься.
– Вы не хотите, чтобы с вами разговаривали, не так ли? – спросила она.
– Нет, я не возражаю.
– Это так необычно – встретить в самолете человека, который не хочет разговаривать.
Мы посидели в тишине; как приятно не думать о том, что бы такое сказать. Через некоторое время она открыла журнал и принялась читать. Демонстративно. Я думал: теперь я свободен от всего этого. Можете снять этот камень с моей души и повесить его на шею кому-нибудь другому.
Она сказала:
– Я еду, чтобы встретиться со своим бойфрендом. На случай, если у вас есть какие-то сомнения.
Я ничего не мог с собой поделать. Было что-то в настойчивой обнаженности ее чувств, что просто заставляло рассмеяться вслух.
– Что?
Она сказала:
– Я не хочу, чтобы вы думали, будто я просто летаю туда-сюда на самолетах, высматривая мужчин.
– Я в самом деле так не думал, – сказал я.
– У людей иногда бывают довольно странные идеи.
Когда я снова посмотрел в ее сторону, она оказалась прямо передо мной и словно смотрела какое-то веселое кино, которое крутилось у нее в голове, ее сухие губы слегка раздвинулись. Она откинулась на спинку сиденья. Я подумал: она готова мне что-то сказать. Потом она произнесла:
– Мой муж мне неверен. Я взяла его кредитку. Собираюсь потратить все его деньги.
Я сказал:
– Мне очень жаль это слышать.
Она отозвалась:
– Вы знаете, что он сделал?
Я мягко положил ей руку на локоть. И сказал:
– Мне очень жаль, но я больше не могу с вами разговаривать. Надеюсь, вы не обидитесь.
Когда я обернулся снова, она сидела в кресле на несколько рядов позади.
Глава 11
Я всегда любил аэропорт Альбертвилля, это собрание цементных блоков, в два этажа высотой, полы, натертые зеленой мастикой. Жарко, как в сауне. Опасно жарко. Люди произносили: «О боже», открывая дверь самолета, и chaleur, идущая волной от винта, приветствовала их. Но я всегда бывал счастлив, прилетая сюда, множество раз, в особенности когда мне было за двадцать, мое тело ничего не могло с собой поделать, только подчиниться возможности получить свое чувство событий. Я подождал, пока женщина с неверным мужем выйдет из самолета. Я ждал, пока не вышли все, глядя наружу, на бетонированную площадку перед ангаром, на зеленые поля, мерцающие от зноя; за ними океан, маленькая зеленая лачужка, на краешке которой в самом верху было единственное маленькое окошко. Я всегда видел ее, когда прилетал сюда, и всегда думал о ней. Я думал: я должен узнать, кто там живет. Но так никогда и не узнал. Мне не терпелось попасть в отель, не терпелось, чтобы все началось. Так что на этот раз я бросил толпу пассажиров и заторопился через бетонную площадку к домику. Черный полицейский поймал меня за локоть. Он сказал на островном французском: вам сюда. Я спросил его на университетском французском, кто живет в зеленой лачуге. Он прищурил глаза, всматриваясь.
– Это сарай для инструментов, – сказал он.
– Он выглядит как маленький домик.
– Это сарай для инструментов для тех машин, которые обслуживают самолеты.
– Никто там не живет?
– Насколько я знаю, нет.
– Никто там не спит?
– Никто.
– Pas de mystere, – сказал я.
– Pas de mystere, – согласился он, а потом кивнул в сторону цементного здания. – Vous allez par la.
Маленькое цыганское трио развлекало нас, пока мы ждали таможенников, у гитариста, который солировал, не хватало двух пальцев. Воздух загустел от сигаретного дыма. Люди щелкали зажигалками. Черный табак. Запах Франции. Женщина, стоявшая за мной, говорила, как ей понравилось мое интервью с Фрэнком Синатрой, незадолго до его смерти. Я сказал: это был не я, кто-то еще. Но она продолжала смотреть на меня, привлекательная женщина, за шестьдесят, ее красная помада напомнила мне о матери Джессики, и я понял, что интервью с Синатрой было только предлогом, ногой, которую выставляют вперед, чтобы не дать двери захлопнуться. Она сказала:
– Мне ужасно жаль, у вас такое несчастье.
Я сказал:
– Спасибо вам.
Она сказала:
– Мой муж умер от лейкемии.
Я сказал:
– Мне очень жаль.
Она произнесла, не спуская с меня взгляда, словно я могу исчезнуть, если она на секунду отведет глаза:
– Это не то, что я имела в виду.
Я ничего не ответил. Цыганский ансамбль заиграл «J'attendrai». Очередь двинулась вперед.
Она сказала:
– Когда я прочитала о вас в газете, мне захотелось написать вам письмо.
Молодая черная женщина, лет двадцати с небольшим, дерзко одетая, принесла поднос красных коктейлей с маленькими зонтиками. Я взял один. Сказал:
– Могу ли я предложить вам выпить?
Она не отводила глаз. Она сказала:
– Знаете, что я поняла?
Я сказал:
– Мадам, я ни в малейшей степени не хотел вас обидеть…
– Позвольте мне закончить, – сказала она с удивляющей настойчивостью. – Я поняла, что вы не можете представить себе следующие пять лет своей жизни.
– Уверен, что это правда.
– Пожалуйста, не отмахивайтесь от меня. Послушайте. Это становится нестерпимым – что все остается таким же, как было. Но я здесь, чтобы сказать вам, что это не так.
– Но бывает и хуже, – через минуту сказал я.
– Бывает. Но это будет не так, как вам представляется.
Очередь перед нами раздвинулась. Я сказал:
– Мне очень жаль – насчет вашего мужа.
Она меня словно не слышала.
– Это – главный аргумент. Это – единственный аргумент.
– Против чего?
– Вы думаете, что никто не знает, но я знаю. Я могу сказать.
Мы прошли в разные будки таможни. Я узнал таможенника. Теперь он поседел и отяжелел. Мы всегда приветствовали друг друга. Однажды, двадцать лет назад, я пошутил о том, что у меня в сумке пулемет, и он заставил меня прождать в промежуточной зоне три часа, тем временем все мои друзья прошли таможню.
Мы пожали руки, очень формально, он поставил штамп в мой паспорт, спросил, направляюсь ли я все в тот же город. Я сказал: да. Он спросил: каникулы? Я сказал: да. И брак, сказал он, как насчет этого? Я сказал: трудно. Это был правильный ответ для человека, у которого девять детей. Он сказал:
– Вы знаете, почему у меня девять детей?
– Почему?
– Потому что, когда я стану старым и начну класть в штаны, будет кому за мной присмотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29