Это было посреди ночи, и я спал, привалившись к нему. Он положил руку мне на плечо, и его рубашка, помнится, пахла трубочным табаком. Этот запах казался мне успокаивающим, как будто я был в безопасности и за мной присматривали.
– Папа? – сказал я. – Папа?
Его глаза открылись, он встал, прядь волос топорщилась. Он выглядел изнуренным.
– Ты здесь?
– Да, – сказал я, – здесь.
– Ты взял такси?
– Да.
– Я удивился, когда оно подъехало.
– Я попросил высадить меня в начале дорожки.
– Очень благоразумно.
Его взгляд был затуманенным, и до меня дошло, что он нервничает; он выпил, потому что разволновался из-за того, что я приезжаю. Нас было только двое в этом большом пустом доме посредине мертвой зимы.
– Из школы звонили, – сказал он. – Чертово дурацкое дело.
– Знаю.
– Ради Христа, если ты делаешь такого рода вещи, не попадайся.
– Я и не попался. На меня донесли.
– Тогда не имей дело с тем, кто может на тебя донести.
Я прошел за ним на кухню.
– Ты голоден?
– Немного. Да. Как всегда после поездки.
Он сделал мне сандвич, неаккуратно разрезанный и плохо намазанный маслом – кухня не его место, к тому же он торопился и был нетерпелив, но я хотел есть, так что все сожрал.
– Видел брата?
– Нет, – сказал я. – Он сейчас сильно занят, я очень редко его вижу. Ты получал весточку от мамы?
Он покачал головой.
– Я тоже, – сказал я, что также было ложью.
– Надеюсь, ты привез хорошую книжку, – сказал он. – Тут больше нечего делать зимой. Хочешь молока?
– Спасибо. Я наелся.
– Я постелю тебе в маминой комнате. Мы не топим наверху.
– Да. Хорошая мысль.
– В таком случае спокойной ночи, Саймон.
– Спокойной ночи, папа.
Он слегка махнул мне рукой.
Ночью я проснулся. Почувствовал какое-то движение. В конце коридора включился свет. Я услышал, как дверь холодильника открылась, потом закрылась. Шаги направились в гостиную. Я полежал еще несколько минут, ожидая, что затем произойдет. Но вскоре снова заснул.
Это было бодрое утро, снег блестел на солнце так ярко, что приходилось щуриться. Сосульки свисали с крыши, словно стекло. Вода так и текла с карнизов. Звук напоминал дождь. На земле было даже несколько прогалин, и в воздухе пахло теплой землей. Я надел ботинки и вышел наружу. Было слышно, как внизу, в овраге, бежит наш маленький ручеек. Я обычно ходил туда весной, когда земля была еще мокрая, а сейчас я смотрел в сторону ручейка и гадал: что не так? Почему я несчастлив, неужели несчастье во мне?
В дальнем конце наших владений я слышал карканье вороны. Ворона каркала и каркала, а потом медленно поднялась в воздух, по-настоящему медленно, махая крыльями, и исчезла за горой.
Я никогда не имел склонности к деревенской жизни, если вы понимаете, что я имею в виду, слишком много пространства, мало что происходит, и холмы все тянут – ся и тянутся в никуда. Словно существовал некий запах, который мне не нравился. Я вернулся в дом и разжег огонь. Запах дерева, его треск улучшили мое настроение, оно стало не таким безрадостным. Не знаю, как можно жить в таком чертовом доме совершенно одно – му. Я бы сошел с ума. Я подумал, что, когда вернусь в город, обязательно позвоню Харперу, достаточно ему уклоняться от своих обязанностей, пусть приедет и про – ведет хоть какое-то время со стариком. Господи Иисусе, что за траханые вороны. Кар, кар, кар. Этот звук проникает прямо в душу, прямо в ее пустоту.
В тот вечер мы отправились в Хидден-Велли, сидели в шале, попивая кофе и глядя на лыжников. Обычно мой отец не выглядит щеголем, но сегодня он надел какую-то сумасшедшую шапку с висящими ушами, что делало его похожим на бассет-хаунда. Шапку эту в другой день он вряд ли бы надел. Мы прекрасно провели время, вдыхая свежий ветер. Временами он не мог что – то вспомнить. Я упомянул о чем-то, что было прошлым летом, и он вроде как затряс головой.
– Нет.
Он сказал это немного механически, как будто говорил уже не раз.
– Ничего, – сказал я, – когда-нибудь это к тебе вернется.
– Будем надеяться, что нет.
Я посмотрел на него и осознал, что он шутит.
– Как звали твою подружку, когда ты был в армии?
– Мы называли ее Мощный Атом. Она была хрупкая, с ярко-рыжими волосами.
– Ты любил ее?
– Нет. На самом деле нет. Она вышла замуж за очень приличного парня. Летал на аэропланах. Разбился незадолго до конца войны. Нашли только его ботинки. Стыд и срам.
– Вместе с ногами?
– Не знаю, Саймон. Никогда не спрашивал.
И тут на его лице появилось отсутствующее выражение. Я гадал, не думает ли он о маме, которая не пишет.
За окном сорвалась и разбилась о землю сосулька.
– Я должен на следующей неделе поехать в Торонто, – сказал он. – Хотел бы я, чтобы мне не нужно было этого делать.
– Зачем?
– Нужно пройти кое-какое лечение, – сказал он. – Ничего серьезного. Просто хотелось бы не ехать. – Словно сама поездка, трудность ее доставала его больше, чем встреча с доктором.
– Езжай поездом, – сказал я. – Поездом куда лучше. Элегантнее. И больше похоже на приключение.
– Да, – сказал он, все еще немного расстроенный. – Может быть, именно так я и сделаю.
Так что мы еще немного посидели, он в этой своей дурацкой шапке, лыжники съезжали с холма, некоторые из них выпендривались, крутили зигзаги до самого низу, потому что были по-настоящему озабочены тем, чтобы на них кто-то смотрел. Нервные снегоочистители сновали туда-сюда, их ноги дрожали от напряжения.
Обычно я люблю шале. Девушки в сказочных свитерах и черных лыжных брючках, с раскрасневшимися щеками выглядят очень сексуально. Я воображаю, что у них будет восхитительное свидание с бойфрендами, ну вы знаете, позже, перед камином. В этих девушках было что-то особенное, они жили жизнью, которой у меня никогда не будет. Не знаю, какая она, эта жизнь, но я знаю, что она никогда не будет мне принадлежать.
Вернувшись в дом, мы со стариком сели в гостиной, я читал историю Австралии, найденную в подвале.
– Могу я поставить музыку?
Я ожидал, что он скажет нет, но не тревожился о том, что он будет огрызаться.
– Да, – сказал он.
Так что я что-то поставил, не громко, но все равно в былые времена он бы выдержал только тридцать секунд, а потом велел бы выключить к чертовой матери. Но сейчас он этого не сделал. Так вот мы и сидели, он читал биографию Роммеля. Я поглядел на нас как бы со стороны и подумал: Боже, странно, но хотел бы я, чтобы Харпер это видел. Я хочу сказать, вот он я, временно отстранен от занятий, предполагается, что это и в самом деле очень большое дерьмо, и что я делаю? Сижу в гостиной в собственном коттедже, слушаю «Она еще покажет себя» со своим чертовым отцом. В самом деле очень классно. Нужно было бы, чтобы меня отстранили от занятий раньше.
Не знаю. Но было похоже, что в эти выходные отец махнул на меня рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53