Я встал со стула, потянулся (продолжал быть самим собой) и почувствовал, как мышцы спины напряглись.
А потом я опрокинул свой стакан.
Это могло бы разрядить напряжение. За этим мог последовать спасительный смех и пробивающиеся сквозь него извинения. Но трещина, которая образовалась между нами в тот момент, когда мы оба поняли, что она разочарована, только увеличилась. Она видела перед собой лысеющего, стареющего неряху. Я вытер лужу номером «Частной жизни», извинился и купил ей выпивку. Она попросила пинту горького пива. Очевидно, в отличие от меня, она умела одновременно быть собой и не быть смешной. Мы расположились поодаль друг от друга, и разговор пошел по наихудшему сценарию.
Хороший разговор – это живое существо. Это импровизация, цветок которой распускается на твоих глазах, это игра в ладушки, череда радостных, неожиданных находок. Такой разговор был у нас по телефону. Такой разговор никак не клеился у нас при встрече. Этот был совсем другой, полная противоположность первому. Как безобразный смердящий труп. Другими словами, разговор, построенный исключительно на обычаях и условностях.
Я знаю людей, которые разговаривают так всю жизнь, и их это совершенно не смущает. Таких людей много в рекламном бизнесе, да их можно найти повсюду. Например, мои родители. Их не смущает, что произнесенные слова не дают ни близости, ни радости, ни просто ощущения… жизни, в конце концов. Мне кажется, у этих людей смысл разговора существует сам по себе. Разговор для них – это фетиш, ритуал, определенная последовательность предписанных действий, призванных убедить собеседника, что в жизни почти ничего не изменилось, и, поскольку социальное значение слов состоит в том, чтобы люди ими обменивались, именно это сейчас и происходит, так что все идет своим чередом. Разговор как средство гигиены, как символическое умывание, как унылая обязанность.
Подобный разговор для меня – пытка, очевидно, он был пыткой и для Джульетты Фрай. Но между нами состоялся именно такой разговор. Сплошь дешевые, плохо пригнанные конструкции и клише и поверхностные высказывания. Темы, которые мы вяло подбирали, можно было предсказать, как и настроения, которые они порождали.
Сначала мы признались, насколько непривычно для нас обоих знакомиться таким образом – истинная правда, – и заверили друг друга, что делаем это впервые. Не очень содержательно, зато искренне. Пожалуй, это была самая интересная часть разговора, но длилась она не больше тридцати секунд. Потом все пошло гораздо хуже.
Мы прибегли к запасным вариантам. Знаете, когда люди обсуждают достоинства района, в котором живут, и, прости Господи, цены на недвижимость. Затем мы переключились на проблемы жизни в Лондоне в целом, и как это сложно, и как это все-таки здорово. Свернули ненадолго на высушенную тропинку семейной темы: я узнал, что ее отец – адвокат, мать – учительница, а еще у нее есть два брата, с которыми она давно не виделась. Не проговорив и часа, мы стали выяснять, кто какие фильмы любит. Если вы перешли к фильмам, не проговорив и часа, дела ваши плохи. Ей нравились полнометражные черно-белые русские фильмы, мне – американские экшн, яркие, динамичные.
После фильмов я почувствовал, что дальше двигаться некуда – тупик. Но оказалось, худшее впереди.
Вечер не удался, и поэтому я дымил, как паровоз; реклама сигарет, к которой я тоже приложил руку, убедила меня с годами, что никотин помогает превратить любое негативное событие в позитивное и успокоить. Сильно нервничая, я перекладывал пачку сигарет из одного кармана пиджака в другой и, по фатальному стечению обстоятельств, засунул ее, в конце концов, во внутренний левый карман.
В самом этом факте не было ничего страшного, но, когда я стал доставать ее оттуда, вместе с ней вывалились презервативы. И упали на безукоризненные черные брюки Джульетты. Самые дешевые презервативы. Это я, во всей своей красе.
Наступила долгая пауза. Я допускаю, что возможны обстоятельства, при которых такое событие разбило бы лед, вывело бы нас на верный путь, сокрушило бы невидимые преграды между нами и мы бы сблизились, потешаясь над этим невероятным дурацким происшествием. Но обстоятельства были явно не те. Женщина за соседним столиком видела, что произошло. Я заметил, как они с Джульеттой посмотрели друг на друга, и мне захотелось поджечь себя, а не сигарету, которую я безуспешно пытался засунуть в рот трясущейся рукой.
Джульетта спокойно протянула презервативы мне. Я молча взял их как ни в чем не бывало. Потом она едва заметно кивнула, встала и вышла, не произнеся больше ни слова.
А я решил, определенно решил, что «быть собой» – неправильная политика.
3
Прежде чем я, спотыкаясь впотьмах, продолжу поиски Грааля, мне нужно найти ответ на один вопрос. Это болезненный, сложный и для меня, в отличие, наверное, от большинства женщин, непостижимый вопрос: за что Бет, моя почти бывшая жена, меня ненавидит?
Наш брак не был таким уж плохим: мы не дрались, не изменяли друг другу, старались идти на компромиссы. Просто нам обоим вдруг стало понятно – почти одновременно, – что мы совершенно разные люди, создавшие семью если и не по ошибке, то не имея достаточных оснований. Мы попробовали пожить отдельно – это оказалось шагом в правильном направлении, и мы решили развестись.
У нас был нормальный брак. Я очень неплохо отношусь к Бет и не держу на нее зла. Просто я больше ее не люблю. Так бывает – все это знают. Это жизнь. Она говорит, что тоже больше меня не любит.
Тогда почему она начала вести себя так, будто я злодей? Почему я вижу в ее глазах ненависть, которую испытывает жертва к насильнику? Почему в ее голосе звучит презрение палача?
С помощью Теренса и моих периодических погружений в психоанализ я начинаю нащупывать ответ. Удивительно, честное слово, как это раньше не приходило мне в голову. Все эти годы я серьезно заблуждался.
Заблуждался, полагая, что в нашем браке и разводе участвуем только мы двое. Как я понимаю сейчас, все гораздо сложнее. Я вдруг осознал, что нас там десятки. Что пространство отношений, которые ты строишь – или разрушаешь, – заполнено людьми, тенями, doppelg?ngers . Тебе приходится иметь дело не только с партнером, но и с теми людьми, которых он приводит с собой. И он находится в такой же ситуации. И все ваши тени должны узнать и понять друг друга. Прежде всего они должны признать право на существование неоднородной природы другого человека, берущей свое начало в Ид. Работая в рекламном бизнесе, я мог бы понять это раньше.
Возьмем простой пример. Многим мужчинам время от времени приходится сталкиваться с тем, что женщины впадают в ярость без всяких видимых на то причин. До сих пор я считал, что просто, в силу собственной глупости, сам не способен понять, каким своим неправедным поступком дал повод к гневу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
А потом я опрокинул свой стакан.
Это могло бы разрядить напряжение. За этим мог последовать спасительный смех и пробивающиеся сквозь него извинения. Но трещина, которая образовалась между нами в тот момент, когда мы оба поняли, что она разочарована, только увеличилась. Она видела перед собой лысеющего, стареющего неряху. Я вытер лужу номером «Частной жизни», извинился и купил ей выпивку. Она попросила пинту горького пива. Очевидно, в отличие от меня, она умела одновременно быть собой и не быть смешной. Мы расположились поодаль друг от друга, и разговор пошел по наихудшему сценарию.
Хороший разговор – это живое существо. Это импровизация, цветок которой распускается на твоих глазах, это игра в ладушки, череда радостных, неожиданных находок. Такой разговор был у нас по телефону. Такой разговор никак не клеился у нас при встрече. Этот был совсем другой, полная противоположность первому. Как безобразный смердящий труп. Другими словами, разговор, построенный исключительно на обычаях и условностях.
Я знаю людей, которые разговаривают так всю жизнь, и их это совершенно не смущает. Таких людей много в рекламном бизнесе, да их можно найти повсюду. Например, мои родители. Их не смущает, что произнесенные слова не дают ни близости, ни радости, ни просто ощущения… жизни, в конце концов. Мне кажется, у этих людей смысл разговора существует сам по себе. Разговор для них – это фетиш, ритуал, определенная последовательность предписанных действий, призванных убедить собеседника, что в жизни почти ничего не изменилось, и, поскольку социальное значение слов состоит в том, чтобы люди ими обменивались, именно это сейчас и происходит, так что все идет своим чередом. Разговор как средство гигиены, как символическое умывание, как унылая обязанность.
Подобный разговор для меня – пытка, очевидно, он был пыткой и для Джульетты Фрай. Но между нами состоялся именно такой разговор. Сплошь дешевые, плохо пригнанные конструкции и клише и поверхностные высказывания. Темы, которые мы вяло подбирали, можно было предсказать, как и настроения, которые они порождали.
Сначала мы признались, насколько непривычно для нас обоих знакомиться таким образом – истинная правда, – и заверили друг друга, что делаем это впервые. Не очень содержательно, зато искренне. Пожалуй, это была самая интересная часть разговора, но длилась она не больше тридцати секунд. Потом все пошло гораздо хуже.
Мы прибегли к запасным вариантам. Знаете, когда люди обсуждают достоинства района, в котором живут, и, прости Господи, цены на недвижимость. Затем мы переключились на проблемы жизни в Лондоне в целом, и как это сложно, и как это все-таки здорово. Свернули ненадолго на высушенную тропинку семейной темы: я узнал, что ее отец – адвокат, мать – учительница, а еще у нее есть два брата, с которыми она давно не виделась. Не проговорив и часа, мы стали выяснять, кто какие фильмы любит. Если вы перешли к фильмам, не проговорив и часа, дела ваши плохи. Ей нравились полнометражные черно-белые русские фильмы, мне – американские экшн, яркие, динамичные.
После фильмов я почувствовал, что дальше двигаться некуда – тупик. Но оказалось, худшее впереди.
Вечер не удался, и поэтому я дымил, как паровоз; реклама сигарет, к которой я тоже приложил руку, убедила меня с годами, что никотин помогает превратить любое негативное событие в позитивное и успокоить. Сильно нервничая, я перекладывал пачку сигарет из одного кармана пиджака в другой и, по фатальному стечению обстоятельств, засунул ее, в конце концов, во внутренний левый карман.
В самом этом факте не было ничего страшного, но, когда я стал доставать ее оттуда, вместе с ней вывалились презервативы. И упали на безукоризненные черные брюки Джульетты. Самые дешевые презервативы. Это я, во всей своей красе.
Наступила долгая пауза. Я допускаю, что возможны обстоятельства, при которых такое событие разбило бы лед, вывело бы нас на верный путь, сокрушило бы невидимые преграды между нами и мы бы сблизились, потешаясь над этим невероятным дурацким происшествием. Но обстоятельства были явно не те. Женщина за соседним столиком видела, что произошло. Я заметил, как они с Джульеттой посмотрели друг на друга, и мне захотелось поджечь себя, а не сигарету, которую я безуспешно пытался засунуть в рот трясущейся рукой.
Джульетта спокойно протянула презервативы мне. Я молча взял их как ни в чем не бывало. Потом она едва заметно кивнула, встала и вышла, не произнеся больше ни слова.
А я решил, определенно решил, что «быть собой» – неправильная политика.
3
Прежде чем я, спотыкаясь впотьмах, продолжу поиски Грааля, мне нужно найти ответ на один вопрос. Это болезненный, сложный и для меня, в отличие, наверное, от большинства женщин, непостижимый вопрос: за что Бет, моя почти бывшая жена, меня ненавидит?
Наш брак не был таким уж плохим: мы не дрались, не изменяли друг другу, старались идти на компромиссы. Просто нам обоим вдруг стало понятно – почти одновременно, – что мы совершенно разные люди, создавшие семью если и не по ошибке, то не имея достаточных оснований. Мы попробовали пожить отдельно – это оказалось шагом в правильном направлении, и мы решили развестись.
У нас был нормальный брак. Я очень неплохо отношусь к Бет и не держу на нее зла. Просто я больше ее не люблю. Так бывает – все это знают. Это жизнь. Она говорит, что тоже больше меня не любит.
Тогда почему она начала вести себя так, будто я злодей? Почему я вижу в ее глазах ненависть, которую испытывает жертва к насильнику? Почему в ее голосе звучит презрение палача?
С помощью Теренса и моих периодических погружений в психоанализ я начинаю нащупывать ответ. Удивительно, честное слово, как это раньше не приходило мне в голову. Все эти годы я серьезно заблуждался.
Заблуждался, полагая, что в нашем браке и разводе участвуем только мы двое. Как я понимаю сейчас, все гораздо сложнее. Я вдруг осознал, что нас там десятки. Что пространство отношений, которые ты строишь – или разрушаешь, – заполнено людьми, тенями, doppelg?ngers . Тебе приходится иметь дело не только с партнером, но и с теми людьми, которых он приводит с собой. И он находится в такой же ситуации. И все ваши тени должны узнать и понять друг друга. Прежде всего они должны признать право на существование неоднородной природы другого человека, берущей свое начало в Ид. Работая в рекламном бизнесе, я мог бы понять это раньше.
Возьмем простой пример. Многим мужчинам время от времени приходится сталкиваться с тем, что женщины впадают в ярость без всяких видимых на то причин. До сих пор я считал, что просто, в силу собственной глупости, сам не способен понять, каким своим неправедным поступком дал повод к гневу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65