А может, Теренс прав и начать следует с извечных – неосознанных – сексуальных отношений?
С любви к матери.
Мою мать, как я уже говорил, зовут Айрис. Ничего общего с мифом об Эдипе и прочей ерундой. Не могу себе представить, чтобы я прирезал Дерека, в порыве страсти бросил Айрис на цветастое одеяло и от трущихся о балдахин голеней разлетались бы искры. Я не очень во все это верю, – думаю, Теренс тоже. Но совершенно очевидно, что она была первой женщиной, с которой у меня были отношения. Я держал ее сосок во рту и, надо думать, сосал. Хотя смотрю на нее сейчас – бледную, «мамифицированную», играющую с подружками в гольф, подсевшую на дневные сериалы – и не верю.
Айрис – первичный эротический объект любви. Забавно, но, разглядывая старые фотографии, я понимаю, что она была привлекательна, пока скука, рождение детей, время, сила тяжести и Дерек не расплющили, не опустошили и не иссушили ее. В моем детстве она была миловидной блондинкой с длинными вьющимися волосами. Теренс однажды спросил меня, влюблялся ли я в брюнетку, и я с ужасом осознал, что у меня даже свидания с брюнеткой никогда не было. Таковы границы моего выбора. Среда воздействует на нас снаружи и изнутри. Как говорит Теренс, прошлое не умирает никогда.
Но оно не может определять все и всегда. Наверное, фактор Айрис определяет набор физических признаков, первичные ориентиры привлекательности.
Прошу простить за неловкий инсайт. Я новичок в самоанализе. Как бы мне хотелось вырвать все это с корнем, выбросить в мусорную корзину и пойти на свидание с Джульеттой – Джульеттой Фрай – безо всяких рассуждений и рефлексии. Но до этого первого свидания (в следующую среду, в восемь вечера, в баре «У Гарри» в Хаммерсмите) я твердо намерен выполнить максимально возможный объем домашнего задания.
Джульетта – брюнетка, думаю – это уже прогресс. Один из результатов самоанализа. Она не блондинка. Волосы у нее не вьются – совершенно прямые, как у японки. Несмотря на это, я увлекся. И не только из-за своего отчаяния, которое, конечно, тоже имеет значение. В ней что-то есть, – но я всегда так говорю перед первым свиданием с женщиной. Получится ли у нас что-нибудь?
Что такое это «что-то» в данном случае? У Хелен, моей первой любви, это были просто волосы – вьющиеся, золотистые, как у Айрис. Келли давала покой и ощущение потусторонности. Наташа была полна жизни, сексуальной и животной энергии. Бет…
У Бет это были волосы.
Самоанализ иногда очень угнетает. Он развенчивает иллюзию движения вперед, а мы не можем без наших иллюзий, это вам подтвердит любой рекламщик. Теперь я понимаю, почему всегда избегал самоанализа. Он вскрывает вещи, которые экстраверт глубоко закапывает, или выбрасывает, или отказывается признавать. Возьми все эти чувства, предложит экстраверт, эту боль, ярость, одиночество и… проглоти их. Будь умницей, кушай.
Будь умницей, кушай. Так обычно говорила мне Айрис. Забавно, что я вспомнил это сейчас. Именно кормление превращало меня для Айрис из непослушного ребенка в пай-мальчика. Поглощение пищи. Даже если я ненавидел еду – а так оно и было на самом деле, – учитывая примитивную, неудобоваримую стряпню Айрис. Но я ел. Глотал. Запихивал. Я хотел порадовать маму.
Неужели уже через пятнадцать минут самоанализа я наткнулся на факты, имеющие первостепенное значение для изучения духовной, чувственной и профессиональной составляющей Дэниела Спайка Сэвиджа?
Для меня было действительно важно угодить Айрис, заслужить ее похвалу. Априорная любовь – не то чувство, которое испытывала моя мать ни тогда, ни сейчас. Я подозреваю, что родители вообще не способны на подобное чувство, это всего лишь утешительная иллюзия, хотя отдельные матери любят своих детей чуть безотчетнее Айрис. Если ты не делал того, что хотела Айрис, и так, как она этого хотела, ты переставал быть человеком.
Моя мать никогда меня не шлепала. По сравнению с тем, что она делала, шлепок был бы подарком. Сливочным крем-брюле или пористой шоколадкой. Если у нее возникали подозрения, что я что-то натворил или ослушался, между нами вырастала ледяная стена. Если же я заходил слишком далеко – а что такое слишком далеко, где эта граница, когда тебе всего четыре года? – меня ссылали в Сибирь. А земля в Сибири прогревается медленно, если там вообще когда-нибудь бывает тепло. С тобой не разговаривают, не прикасаются к тебе. Айрис просто смотрит на тебя… Айрис просто смотрит на меня – давайте уточним местоимение. Работая над рекламными проспектами, я усвоил одну вещь: слово имеет силу. Айрис смотрит на меня так, словно я вылез из помойки. Как я хотел в такие минуты, чтобы она меня шлепнула и все бы разрешилось. Но ничего не разрешалось.
Не разрешилось до сих пор.
Недавно я позвонил Айрис. Я звоню им – иногда из чувства долга, иногда с надеждой.
– Привет, мам.
– Привет.
И одним этим словом я снова сослан в Сибирь. Что я такого сделал? До сих пор не знаю. Айрис пока неготова поделиться информацией. Через неделю, может, две, ее намеки станут более прозрачны, а цели различимы. Но пока она знает: ее сила в моем неведении. Наказание безмолвием для нее – диета, пища богов, нектар. Эта черта в женщинах ужасна: они пестуют свою злобу, прижимая ее к себе, как голодного ребенка. Изголодавшегося, как я…
Стоп. Перемотать назад. Прокрутить вперед. Пауза.
Я вдруг понял, почему до сих пор считал самоанализ бессмысленным занятием. Вы заглядываете внутрь и в задымленных шахтах так называемого «я» видите свет. Вы приближаетесь и, не успев ничего понять, слепнете. Свет ослепляет вас, но по-прежнему манит к себе, вы стремитесь к нему, ищете смысл – и не находите: это всего лишь театр теней в отражении ослепляющего света. У вас начинаются галлюцинации. Так, минутку. Об этом стоит подумать. Придется задержаться.
И все-таки здесь может быть подсказка к моим отношениям с женщинами. Я отчаянно нуждался в одобрении матери. И не получал его. Следовательно, я отчаянно ищу одобрения у каждой потенциальной спутницы жизни. Во-первых, это, возможно, причина того, что я так быстро влюбляюсь – жажду залечить неисцелимые раны. Во-вторых, результатом моих неизменно неудачных поисков безусловной любви являются горечь и обида. Горечь и обида, которые, по сути, должны быть адресованы в Западный Миддлсекс, где сейчас живет моя мать, среди вечной мерзлоты. А на деле женщина, оказавшаяся в какой-то момент со мной в постели, получала всем этим по голове. Моей яростью. Разочарованием. Досадой. Отсюда испорченные отношения. И – новые разочарования, досада и ярость. Замкнутый круг. Лучше держаться от всего этого подальше.
Хотя, кто знает… Идея должна дозреть. Пусть немного покрутится в голове. А я пока вернусь к Джульетте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
С любви к матери.
Мою мать, как я уже говорил, зовут Айрис. Ничего общего с мифом об Эдипе и прочей ерундой. Не могу себе представить, чтобы я прирезал Дерека, в порыве страсти бросил Айрис на цветастое одеяло и от трущихся о балдахин голеней разлетались бы искры. Я не очень во все это верю, – думаю, Теренс тоже. Но совершенно очевидно, что она была первой женщиной, с которой у меня были отношения. Я держал ее сосок во рту и, надо думать, сосал. Хотя смотрю на нее сейчас – бледную, «мамифицированную», играющую с подружками в гольф, подсевшую на дневные сериалы – и не верю.
Айрис – первичный эротический объект любви. Забавно, но, разглядывая старые фотографии, я понимаю, что она была привлекательна, пока скука, рождение детей, время, сила тяжести и Дерек не расплющили, не опустошили и не иссушили ее. В моем детстве она была миловидной блондинкой с длинными вьющимися волосами. Теренс однажды спросил меня, влюблялся ли я в брюнетку, и я с ужасом осознал, что у меня даже свидания с брюнеткой никогда не было. Таковы границы моего выбора. Среда воздействует на нас снаружи и изнутри. Как говорит Теренс, прошлое не умирает никогда.
Но оно не может определять все и всегда. Наверное, фактор Айрис определяет набор физических признаков, первичные ориентиры привлекательности.
Прошу простить за неловкий инсайт. Я новичок в самоанализе. Как бы мне хотелось вырвать все это с корнем, выбросить в мусорную корзину и пойти на свидание с Джульеттой – Джульеттой Фрай – безо всяких рассуждений и рефлексии. Но до этого первого свидания (в следующую среду, в восемь вечера, в баре «У Гарри» в Хаммерсмите) я твердо намерен выполнить максимально возможный объем домашнего задания.
Джульетта – брюнетка, думаю – это уже прогресс. Один из результатов самоанализа. Она не блондинка. Волосы у нее не вьются – совершенно прямые, как у японки. Несмотря на это, я увлекся. И не только из-за своего отчаяния, которое, конечно, тоже имеет значение. В ней что-то есть, – но я всегда так говорю перед первым свиданием с женщиной. Получится ли у нас что-нибудь?
Что такое это «что-то» в данном случае? У Хелен, моей первой любви, это были просто волосы – вьющиеся, золотистые, как у Айрис. Келли давала покой и ощущение потусторонности. Наташа была полна жизни, сексуальной и животной энергии. Бет…
У Бет это были волосы.
Самоанализ иногда очень угнетает. Он развенчивает иллюзию движения вперед, а мы не можем без наших иллюзий, это вам подтвердит любой рекламщик. Теперь я понимаю, почему всегда избегал самоанализа. Он вскрывает вещи, которые экстраверт глубоко закапывает, или выбрасывает, или отказывается признавать. Возьми все эти чувства, предложит экстраверт, эту боль, ярость, одиночество и… проглоти их. Будь умницей, кушай.
Будь умницей, кушай. Так обычно говорила мне Айрис. Забавно, что я вспомнил это сейчас. Именно кормление превращало меня для Айрис из непослушного ребенка в пай-мальчика. Поглощение пищи. Даже если я ненавидел еду – а так оно и было на самом деле, – учитывая примитивную, неудобоваримую стряпню Айрис. Но я ел. Глотал. Запихивал. Я хотел порадовать маму.
Неужели уже через пятнадцать минут самоанализа я наткнулся на факты, имеющие первостепенное значение для изучения духовной, чувственной и профессиональной составляющей Дэниела Спайка Сэвиджа?
Для меня было действительно важно угодить Айрис, заслужить ее похвалу. Априорная любовь – не то чувство, которое испытывала моя мать ни тогда, ни сейчас. Я подозреваю, что родители вообще не способны на подобное чувство, это всего лишь утешительная иллюзия, хотя отдельные матери любят своих детей чуть безотчетнее Айрис. Если ты не делал того, что хотела Айрис, и так, как она этого хотела, ты переставал быть человеком.
Моя мать никогда меня не шлепала. По сравнению с тем, что она делала, шлепок был бы подарком. Сливочным крем-брюле или пористой шоколадкой. Если у нее возникали подозрения, что я что-то натворил или ослушался, между нами вырастала ледяная стена. Если же я заходил слишком далеко – а что такое слишком далеко, где эта граница, когда тебе всего четыре года? – меня ссылали в Сибирь. А земля в Сибири прогревается медленно, если там вообще когда-нибудь бывает тепло. С тобой не разговаривают, не прикасаются к тебе. Айрис просто смотрит на тебя… Айрис просто смотрит на меня – давайте уточним местоимение. Работая над рекламными проспектами, я усвоил одну вещь: слово имеет силу. Айрис смотрит на меня так, словно я вылез из помойки. Как я хотел в такие минуты, чтобы она меня шлепнула и все бы разрешилось. Но ничего не разрешалось.
Не разрешилось до сих пор.
Недавно я позвонил Айрис. Я звоню им – иногда из чувства долга, иногда с надеждой.
– Привет, мам.
– Привет.
И одним этим словом я снова сослан в Сибирь. Что я такого сделал? До сих пор не знаю. Айрис пока неготова поделиться информацией. Через неделю, может, две, ее намеки станут более прозрачны, а цели различимы. Но пока она знает: ее сила в моем неведении. Наказание безмолвием для нее – диета, пища богов, нектар. Эта черта в женщинах ужасна: они пестуют свою злобу, прижимая ее к себе, как голодного ребенка. Изголодавшегося, как я…
Стоп. Перемотать назад. Прокрутить вперед. Пауза.
Я вдруг понял, почему до сих пор считал самоанализ бессмысленным занятием. Вы заглядываете внутрь и в задымленных шахтах так называемого «я» видите свет. Вы приближаетесь и, не успев ничего понять, слепнете. Свет ослепляет вас, но по-прежнему манит к себе, вы стремитесь к нему, ищете смысл – и не находите: это всего лишь театр теней в отражении ослепляющего света. У вас начинаются галлюцинации. Так, минутку. Об этом стоит подумать. Придется задержаться.
И все-таки здесь может быть подсказка к моим отношениям с женщинами. Я отчаянно нуждался в одобрении матери. И не получал его. Следовательно, я отчаянно ищу одобрения у каждой потенциальной спутницы жизни. Во-первых, это, возможно, причина того, что я так быстро влюбляюсь – жажду залечить неисцелимые раны. Во-вторых, результатом моих неизменно неудачных поисков безусловной любви являются горечь и обида. Горечь и обида, которые, по сути, должны быть адресованы в Западный Миддлсекс, где сейчас живет моя мать, среди вечной мерзлоты. А на деле женщина, оказавшаяся в какой-то момент со мной в постели, получала всем этим по голове. Моей яростью. Разочарованием. Досадой. Отсюда испорченные отношения. И – новые разочарования, досада и ярость. Замкнутый круг. Лучше держаться от всего этого подальше.
Хотя, кто знает… Идея должна дозреть. Пусть немного покрутится в голове. А я пока вернусь к Джульетте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65