Эта ведущая идея (для Шиллера общий телеологический принцип, позволяющий понять мировое историческое развитие человечества) прогладывает уже в отдельных высказываниях "Идеи национальной индивидуальности" Гумбольдта. Однако Гервинус, усвоив этот "идеальный способ объяснения" истории, незаметно подчиняет "историческую идею" Гумбольдта интересам национальной идеологии: национальная история немецкой литературы должна продемонстрировать, как те "разумные идеалы, которые греки предложили человечеству в качестве ориентиров и к которым именно немцы по природе своей были изначально склонны, оказались вновь избраны ими сознательно и свободно". Универсальная идея философии истории Просвещения распалась на множество историй национальных индивидуальностей и выродилась в конце концов в литературный миф о немцах, призванных быть истинными наследниками греков, "которым одним только и дано воплотить в действительность эти идеи во всей их чистоте".
Ход мысли, описанный на примере Гервинуса, - явление, типичное не только для духовкой истории XIX в. Он содержит методологические посылки, ставшие явными и для истории литературы, и для историографии в целом в тот момент, когда историческая школа окончательно отказалась от телеологической модели истории, свойственной идеалистической философии. Если решение, предложенное философией истории, когда ход событий понимается с точки зрения "цели, идеальной высшей точки" развития мировой истории, отбрасывалось за его неисторичностью, то как тогда могла быть понята и представлена целостность истории, которая именно в качестве целого никогда не дана? Тем самым идеал всеобщей истории становится (как показал Х.-Г. Гадамер) неудобным для историка. Историограф, писал Гервинус, "может стремиться описать лишь законченные ряды, поскольку не в силах судить о прошлом, не зная развязки событий". Завершенными же национальные истории могли считаться только тогда, когда событийный ряд увенчивался моментом национального единения в политике или национальной классикой в литературе. Однако ход истории после "развязки событий" неизбежно возвращал к прежней дилемме. В этой ситуации Гервинус, в конечном счете, вынужден делать "хорошую мину при плохой игре". В примечательном согласии со знаменитым заключением Гегеля о "конце искусства" он трактует литературу после классического периода как чистое вырождение и советует "талантам, не имеющим цели", заняться реальным миром и государством.
Сняв таким образом дилемму "конца и продолжения" истории, представитель школы историзма возвращался к работе с категорией "эпохи", поскольку "эпоху" он мог себе полностью представить и описать вплоть до "развязки событий", не оглядываясь на последующее. История, понятая как описание эпох, обещала наиболее полное осуществление методического идеала исторической школы. И когда история литературы уже не могла ограничиваться развертыванием национальной индивидуальности в литературе, она предпочитала выстраивать историю как ряд сменяющих друг друга эпох. Основное правило этого исторического метода - историк должен дистанцироваться от своего предмета и представить его в полной объективности - применимо именно к "эпохе" как самостоятельному, индивидуальному смысловому целому. Если "полная объективность" требует, чтобы историк отказался от точки зрения своей современности, то ценность и значение прошлых эпох должны осознаваться независимо от последующего хода истории.
Знаменитое выступление Ранке 1854 г. обосновывает этот постулат теологически: "Каждая эпоха, утверждаю я, по-своему, непосредственно обращена к Богу, и ценность ее заключена не в том, что после нее, а в ней самой, в ее существовании, в ее самости". Этот новый ответ на вопрос о "прогрессе" в истории указывает историку на дачу построения новой теодицеи: рассматривая и представляя эпоху как нечто самодостаточное, он оправдывает Бога перед философией исторического прогресса, оценивающей эпохи лишь как ступени следующих поколений и тем самым предлагающей выбирать между предпочтением более позднего и "несправедливостью божественного".
Однако проблему, поставленную философией истории, Ранке решает ценою нарушения связи между прошлым и настоящим истории - между эпохой, "какой она была сама по себе", и тем, "что из нее произошло". Отойдя от просветительской философии истории, историзм отказался и от телеологической конструкции всеобщей истории, и от ее методического принципа, по Шиллеру, в первую очередь характеризующего историка и его способ действия: необходимости соединения прошлого с настоящим. Только по недоразумению это важнейшее открытие могло считаться спекулятивным построением. Отказ от данного принципа не мог пройти для исторической школы безнаказанно''. Дальнейшее развитие истории литературы это подтвердило. Своим успехом история литературы XIX века полностью обязана убеждению, что в каждом ее факте "невидимо присутствует" идея национальной индивидуальности.
Подобная идея позволяет обнаружить в последовательности литературных произведений саму форму истории. С исчезновением этого убеждения разорвалась и связующая события нить. В итоге литература прошлого и современности распалась на отдельные области дискуссий, проблемой стали отбор, детерминация и оценка литературных фактов. Этот кризис и обусловил поворот к позитивизму. Позитивистская школа полагала, будто сможет обратить нужду в добродетель, заимствуя точные методы естественных наук. Результат широко известен: использование принципа чисто каузального объяснения обнаружило лишь внешние по отношению к литературному процессу обстоятельства, привело к изучению источников в гипертрофированных масштабах и растворило специфическое своеобразие литературного произведения в бесконечном сплетении различных "влияний".
Протест последовал достаточно скоро. Литературой завладели "науки о духе", противопоставившие каузальному объяснению истории эстетику иррационального творения и искавшие в поэзии возвращение вечных идей и мотивов. В Германии школа "наук о духе" была использована в подготовке и обосновании почвеннического национал-социалистического литературоведения. После войны ее вытеснили новые методы, благодаря которым процесс деидеологизации литературоведения был завершен, но классическая задача истории литературы не получила в них развития. Литература в ее собственной истории (и в отношении к общей истории) оказалась за пределами интересов новых направлений, таких, как "история идей и понятий" или расцветшее под влиянием школы Аби Варбурга изучение традиции. Первое из них втайне стремится обновить историю философии "в зеркале литературы", а второе - нейтрализовать значение жизненной практики в истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Ход мысли, описанный на примере Гервинуса, - явление, типичное не только для духовкой истории XIX в. Он содержит методологические посылки, ставшие явными и для истории литературы, и для историографии в целом в тот момент, когда историческая школа окончательно отказалась от телеологической модели истории, свойственной идеалистической философии. Если решение, предложенное философией истории, когда ход событий понимается с точки зрения "цели, идеальной высшей точки" развития мировой истории, отбрасывалось за его неисторичностью, то как тогда могла быть понята и представлена целостность истории, которая именно в качестве целого никогда не дана? Тем самым идеал всеобщей истории становится (как показал Х.-Г. Гадамер) неудобным для историка. Историограф, писал Гервинус, "может стремиться описать лишь законченные ряды, поскольку не в силах судить о прошлом, не зная развязки событий". Завершенными же национальные истории могли считаться только тогда, когда событийный ряд увенчивался моментом национального единения в политике или национальной классикой в литературе. Однако ход истории после "развязки событий" неизбежно возвращал к прежней дилемме. В этой ситуации Гервинус, в конечном счете, вынужден делать "хорошую мину при плохой игре". В примечательном согласии со знаменитым заключением Гегеля о "конце искусства" он трактует литературу после классического периода как чистое вырождение и советует "талантам, не имеющим цели", заняться реальным миром и государством.
Сняв таким образом дилемму "конца и продолжения" истории, представитель школы историзма возвращался к работе с категорией "эпохи", поскольку "эпоху" он мог себе полностью представить и описать вплоть до "развязки событий", не оглядываясь на последующее. История, понятая как описание эпох, обещала наиболее полное осуществление методического идеала исторической школы. И когда история литературы уже не могла ограничиваться развертыванием национальной индивидуальности в литературе, она предпочитала выстраивать историю как ряд сменяющих друг друга эпох. Основное правило этого исторического метода - историк должен дистанцироваться от своего предмета и представить его в полной объективности - применимо именно к "эпохе" как самостоятельному, индивидуальному смысловому целому. Если "полная объективность" требует, чтобы историк отказался от точки зрения своей современности, то ценность и значение прошлых эпох должны осознаваться независимо от последующего хода истории.
Знаменитое выступление Ранке 1854 г. обосновывает этот постулат теологически: "Каждая эпоха, утверждаю я, по-своему, непосредственно обращена к Богу, и ценность ее заключена не в том, что после нее, а в ней самой, в ее существовании, в ее самости". Этот новый ответ на вопрос о "прогрессе" в истории указывает историку на дачу построения новой теодицеи: рассматривая и представляя эпоху как нечто самодостаточное, он оправдывает Бога перед философией исторического прогресса, оценивающей эпохи лишь как ступени следующих поколений и тем самым предлагающей выбирать между предпочтением более позднего и "несправедливостью божественного".
Однако проблему, поставленную философией истории, Ранке решает ценою нарушения связи между прошлым и настоящим истории - между эпохой, "какой она была сама по себе", и тем, "что из нее произошло". Отойдя от просветительской философии истории, историзм отказался и от телеологической конструкции всеобщей истории, и от ее методического принципа, по Шиллеру, в первую очередь характеризующего историка и его способ действия: необходимости соединения прошлого с настоящим. Только по недоразумению это важнейшее открытие могло считаться спекулятивным построением. Отказ от данного принципа не мог пройти для исторической школы безнаказанно''. Дальнейшее развитие истории литературы это подтвердило. Своим успехом история литературы XIX века полностью обязана убеждению, что в каждом ее факте "невидимо присутствует" идея национальной индивидуальности.
Подобная идея позволяет обнаружить в последовательности литературных произведений саму форму истории. С исчезновением этого убеждения разорвалась и связующая события нить. В итоге литература прошлого и современности распалась на отдельные области дискуссий, проблемой стали отбор, детерминация и оценка литературных фактов. Этот кризис и обусловил поворот к позитивизму. Позитивистская школа полагала, будто сможет обратить нужду в добродетель, заимствуя точные методы естественных наук. Результат широко известен: использование принципа чисто каузального объяснения обнаружило лишь внешние по отношению к литературному процессу обстоятельства, привело к изучению источников в гипертрофированных масштабах и растворило специфическое своеобразие литературного произведения в бесконечном сплетении различных "влияний".
Протест последовал достаточно скоро. Литературой завладели "науки о духе", противопоставившие каузальному объяснению истории эстетику иррационального творения и искавшие в поэзии возвращение вечных идей и мотивов. В Германии школа "наук о духе" была использована в подготовке и обосновании почвеннического национал-социалистического литературоведения. После войны ее вытеснили новые методы, благодаря которым процесс деидеологизации литературоведения был завершен, но классическая задача истории литературы не получила в них развития. Литература в ее собственной истории (и в отношении к общей истории) оказалась за пределами интересов новых направлений, таких, как "история идей и понятий" или расцветшее под влиянием школы Аби Варбурга изучение традиции. Первое из них втайне стремится обновить историю философии "в зеркале литературы", а второе - нейтрализовать значение жизненной практики в истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17