Что ж… не смею настаивать, но вы все-таки подумайте над моими «словами, словами, словами…». С вашего позволения, я оставлю вас ненадолго.
— Простите, уважаемый мэтр, но вы так и не объяснили, какую именно метаморфозу вы мне предлагаете.
— Ах да… простите великодушно. Я могу активизировать, образно выражаясь, неиспользуемый вами потенциал Тени, освободив одну из его составляющих.
— Почему же только одну? И сколько их всего?
— Одной более чем достаточно, вы ведь не собираетесь завоевывать весь мир, нет?.. А всего их семь.
— М-да… могла бы и догадаться. И что вы мне предлагаете? Не чревоугодие же? Может, гордыню?
— Нет… Вы и так достаточно высокого мнения о себе; вас гордыня заставит презирать людей, замкнет в тюрьму самолюбования… и любой успех, любое достижение будут казаться смехотворными и нелепыми в сравнении с великолепием вашей Личности. Я предлагаю вам Зависть. Поверьте мне, Марина, за всю мою долгую практику я ни разу не допускал ошибок в выборе нужной Печати. А теперь… прошу прошения, — с этими словами Мастер Теней встал и вышел из своего кабинета, оставив Марину наедине со своими мыслями.
Наконец-то Марина смогла зевнуть всласть (как говорится, во всю пасть…); ее воспитание не позволяло зевать при собеседнике, хотя — видит Бог! — он добивался этого почти целый час, забалтывая ее, как зомбированный коммивояжер. Она потянулась, вздохнула и от нечего делать (редчайший случай!) принялась рассматривать гобелен, висевший напротив ее кресла, аккурат над столом хозяина. Каждая ниточка, каждый узелок гобелена буквально вопияли о том, какой он старинный и дорогой; рисунок его повторял миниатюру из «Роскошного Часослова» герцога Жана Беррийского работы братьев Лимбург — «Апрель», он же «Обручение». Жених и невеста, протянувшие друг другу руки, и у невесты так трогательно отставлен пальчик, готовый принять кольцо; две придворные дамы, в розовом и черно-синем собирают цветы… слева — лесок и крепостная стена, невдалеке озеро с двумя лодками и замок…
Совершенно неожиданно маринино созерцание нарушила маленькая мыслишка, кольнувшая его остренькой иголочкой.
«И зачем ему только такая вещь?! Он, небось, и смысла рисунка-то не понимает… так, висит и висит, дырку на обоях прикрывает, что „Обручение“ Лимбургов, что олени в лесу — все едино…»
Это было заведомо несправедливо. Мастер Теней не производил впечатления человека дремучего и несведущего в искусстве, скорее наоборот… Но мыслишка продолжала покалывать; она зудела как неотступная, надоедливая муха. Марина решительно отмахнулась от нее («Пошла прочь, дрянь этакая!») и принялась разглядывать антикварный бронзовый подсвечник… Ей и вправду очень хотелось спать… перестук дождевых капель за окном слился в сплошное умиротворяющее бормотание, контуры подсвечника задрожали и расплылись… взгляд ее снова упал на гобелен, он был таким ярким, таким сказочно прекрасным… Вытканные на нем фигуры казались живыми, Марине показалось, что придворный — тот, что стоял по левую руку жениха — кивнул ей… она улыбнулась ему в ответ, закрыла глаза и задремала.
… Домой Марина шла в прекрасном настроении; возможно потому, что ее напоследок изрядно распотешил этот… теневой маэстро — своими псевдомагическими пассами и торжественной речью, произнесенной отчасти на каком-то тарабарском наречии (из остального Марина уловила что-то вроде «ядовитого болотного тумана» да «никому не простишь успеха»); в качестве же платы за свои «услуги» маэстро затребовал не больше, не меньше как взять на хранение на несколько месяцев тот самый дивный гобелен… Отказываться, понятное дело, она не стала — пусть хоть недолго эта красота у нее погостит. Дома «Обручение» торжественно поместили на стену гостиной.
На следующий день Марина вспомнила, что за затянувшимся визитом к Мастеру Теней она совершенно забыла о нуждающейся в ее доработке чьей-то диссертации. Авторша сего труда уже с утра пораньше примчалась на кафедру и теперь изливала свое негодование и разочарование. («Мне рекомендовали вас как ответственного человека!.. В какое положение вы меня ставите!…»). Марина молча смотрела на нее и вдруг ее, ни с того, ни с сего пронзила мысль о том, «какой шикарный костюм на этой тетке, цвет, как у платья придворной дамы, той, что на гобелене справа… а я от такого могу только пуговицу купить…» и она, глядя прямо в глаза собеседнице, абсолютно чужим, холодно-неприязненным голосом сказала:
— Это ваша работа, вот вы ею и занимайтесь. Все конкретные ее недостатки, а также очевидные ляпсусы я указала в своем отзыве, с которым вы, по всей видимости, так и не сочли нужным ознакомиться. А принципам работы над ошибками учат еще в начальной школе, так что напрягите память. Что же касается неприятного положения… так это больше по мужской части. Извините, у меня занятия.
На кафедре воцарилась поистине гробовая тишина, у всех присутствующих был такой вид, как-будто заговорил портрет Шекспира. Марина вышла, осознавая, что только что стала Главной Новостью дня…
На следующий день бунтарку попыталась привести в чувство завкафедрой: мол, как вы могли, Марина Аркадьевна, да лицо кафедры… да высочайшие рекомендации… Марина, опять таки некстати вспомнившая о шикарных апартаментах начальницы и сравнившая их со своей скромной квартиркой («Даже гобелен повесить негде!»), спокойно ответила, что отныне не собирается подставлять шею под чужое ярмо и будет выполнять только свои прямые обязанности; что же касается дополнительной — и неоплачиваемой — нагрузки, к которой относится и уборка чужой территории, то на нее, Марину, просьба более не рассчитывать. Оставив завкафедрой в состоянии, близком к rigor mortis, Марина под запал отправилась в проректору по науке требовать всех благ, кои необходимы для успешного завершения ее Докторской. Проректор недавно вернулся из Лондона, а она никогда не бывала дальше пригородных деревень… Мысль об этом мягко душила ее («Уж я бы не стала по магазинам отираться, самовластной супруге платьица подбирать пятьдесят восьмого размера… эх, по музеям бы… гобелены посмотреть…»), не мешая, однако, говорить. Марина громко и внятно перечислила все свои немалые заслуги, твердо высказала свои пожелания… для отказа причин не было. И ей не отказали.
Освобожденная от всех «нагрузок» Марина в считанные месяцы закончила диссертацию, организовала обсуждение на кафедре (никто и словечка против не пикнул), представила к защите… и в скором времени ликующая Светка Березина помогала ей устраивать банкет по случаю присуждения ученой степени доктора… ну и так далее.
Время шло… и сама Марина Аркадьевна, и ее жизнь очень изменились. Прежняя доброжелательная, безотказная Марина осталась лишь в кафедральных легендах, теперь к ней — без двух минут проректору — обращались только в самом крайнем случае, и, как правило, уходили ни с чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Простите, уважаемый мэтр, но вы так и не объяснили, какую именно метаморфозу вы мне предлагаете.
— Ах да… простите великодушно. Я могу активизировать, образно выражаясь, неиспользуемый вами потенциал Тени, освободив одну из его составляющих.
— Почему же только одну? И сколько их всего?
— Одной более чем достаточно, вы ведь не собираетесь завоевывать весь мир, нет?.. А всего их семь.
— М-да… могла бы и догадаться. И что вы мне предлагаете? Не чревоугодие же? Может, гордыню?
— Нет… Вы и так достаточно высокого мнения о себе; вас гордыня заставит презирать людей, замкнет в тюрьму самолюбования… и любой успех, любое достижение будут казаться смехотворными и нелепыми в сравнении с великолепием вашей Личности. Я предлагаю вам Зависть. Поверьте мне, Марина, за всю мою долгую практику я ни разу не допускал ошибок в выборе нужной Печати. А теперь… прошу прошения, — с этими словами Мастер Теней встал и вышел из своего кабинета, оставив Марину наедине со своими мыслями.
Наконец-то Марина смогла зевнуть всласть (как говорится, во всю пасть…); ее воспитание не позволяло зевать при собеседнике, хотя — видит Бог! — он добивался этого почти целый час, забалтывая ее, как зомбированный коммивояжер. Она потянулась, вздохнула и от нечего делать (редчайший случай!) принялась рассматривать гобелен, висевший напротив ее кресла, аккурат над столом хозяина. Каждая ниточка, каждый узелок гобелена буквально вопияли о том, какой он старинный и дорогой; рисунок его повторял миниатюру из «Роскошного Часослова» герцога Жана Беррийского работы братьев Лимбург — «Апрель», он же «Обручение». Жених и невеста, протянувшие друг другу руки, и у невесты так трогательно отставлен пальчик, готовый принять кольцо; две придворные дамы, в розовом и черно-синем собирают цветы… слева — лесок и крепостная стена, невдалеке озеро с двумя лодками и замок…
Совершенно неожиданно маринино созерцание нарушила маленькая мыслишка, кольнувшая его остренькой иголочкой.
«И зачем ему только такая вещь?! Он, небось, и смысла рисунка-то не понимает… так, висит и висит, дырку на обоях прикрывает, что „Обручение“ Лимбургов, что олени в лесу — все едино…»
Это было заведомо несправедливо. Мастер Теней не производил впечатления человека дремучего и несведущего в искусстве, скорее наоборот… Но мыслишка продолжала покалывать; она зудела как неотступная, надоедливая муха. Марина решительно отмахнулась от нее («Пошла прочь, дрянь этакая!») и принялась разглядывать антикварный бронзовый подсвечник… Ей и вправду очень хотелось спать… перестук дождевых капель за окном слился в сплошное умиротворяющее бормотание, контуры подсвечника задрожали и расплылись… взгляд ее снова упал на гобелен, он был таким ярким, таким сказочно прекрасным… Вытканные на нем фигуры казались живыми, Марине показалось, что придворный — тот, что стоял по левую руку жениха — кивнул ей… она улыбнулась ему в ответ, закрыла глаза и задремала.
… Домой Марина шла в прекрасном настроении; возможно потому, что ее напоследок изрядно распотешил этот… теневой маэстро — своими псевдомагическими пассами и торжественной речью, произнесенной отчасти на каком-то тарабарском наречии (из остального Марина уловила что-то вроде «ядовитого болотного тумана» да «никому не простишь успеха»); в качестве же платы за свои «услуги» маэстро затребовал не больше, не меньше как взять на хранение на несколько месяцев тот самый дивный гобелен… Отказываться, понятное дело, она не стала — пусть хоть недолго эта красота у нее погостит. Дома «Обручение» торжественно поместили на стену гостиной.
На следующий день Марина вспомнила, что за затянувшимся визитом к Мастеру Теней она совершенно забыла о нуждающейся в ее доработке чьей-то диссертации. Авторша сего труда уже с утра пораньше примчалась на кафедру и теперь изливала свое негодование и разочарование. («Мне рекомендовали вас как ответственного человека!.. В какое положение вы меня ставите!…»). Марина молча смотрела на нее и вдруг ее, ни с того, ни с сего пронзила мысль о том, «какой шикарный костюм на этой тетке, цвет, как у платья придворной дамы, той, что на гобелене справа… а я от такого могу только пуговицу купить…» и она, глядя прямо в глаза собеседнице, абсолютно чужим, холодно-неприязненным голосом сказала:
— Это ваша работа, вот вы ею и занимайтесь. Все конкретные ее недостатки, а также очевидные ляпсусы я указала в своем отзыве, с которым вы, по всей видимости, так и не сочли нужным ознакомиться. А принципам работы над ошибками учат еще в начальной школе, так что напрягите память. Что же касается неприятного положения… так это больше по мужской части. Извините, у меня занятия.
На кафедре воцарилась поистине гробовая тишина, у всех присутствующих был такой вид, как-будто заговорил портрет Шекспира. Марина вышла, осознавая, что только что стала Главной Новостью дня…
На следующий день бунтарку попыталась привести в чувство завкафедрой: мол, как вы могли, Марина Аркадьевна, да лицо кафедры… да высочайшие рекомендации… Марина, опять таки некстати вспомнившая о шикарных апартаментах начальницы и сравнившая их со своей скромной квартиркой («Даже гобелен повесить негде!»), спокойно ответила, что отныне не собирается подставлять шею под чужое ярмо и будет выполнять только свои прямые обязанности; что же касается дополнительной — и неоплачиваемой — нагрузки, к которой относится и уборка чужой территории, то на нее, Марину, просьба более не рассчитывать. Оставив завкафедрой в состоянии, близком к rigor mortis, Марина под запал отправилась в проректору по науке требовать всех благ, кои необходимы для успешного завершения ее Докторской. Проректор недавно вернулся из Лондона, а она никогда не бывала дальше пригородных деревень… Мысль об этом мягко душила ее («Уж я бы не стала по магазинам отираться, самовластной супруге платьица подбирать пятьдесят восьмого размера… эх, по музеям бы… гобелены посмотреть…»), не мешая, однако, говорить. Марина громко и внятно перечислила все свои немалые заслуги, твердо высказала свои пожелания… для отказа причин не было. И ей не отказали.
Освобожденная от всех «нагрузок» Марина в считанные месяцы закончила диссертацию, организовала обсуждение на кафедре (никто и словечка против не пикнул), представила к защите… и в скором времени ликующая Светка Березина помогала ей устраивать банкет по случаю присуждения ученой степени доктора… ну и так далее.
Время шло… и сама Марина Аркадьевна, и ее жизнь очень изменились. Прежняя доброжелательная, безотказная Марина осталась лишь в кафедральных легендах, теперь к ней — без двух минут проректору — обращались только в самом крайнем случае, и, как правило, уходили ни с чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27