И что будет дальше. Ты можешь успокоить его какими-нибудь ничего не значащими словами, но не хочешь делать этого, чтобы он не подумал, что речь идет о пустяках. Но и точку ставить в ваших отношениях ты пока не собираешься. Ты вела себя сегодня не очень-то вежливо и не принимала участия в разговоре Рикардо, Пилар и Марио, сказав себе в оправдание, что Испания для тебя – нечто преходящее, ты тут лишь проездом. А Галиндес? Почему Галиндес так реален, а страна, о которой говорят тебе Рикардо, Пилар и Марио, напоминает карту без очертаний, карту, расползающуюся на глазах, как сюрреалистические часы Дали.
– Мюриэл.
– Что?
– Знаешь, я иногда думаю о тебе на работе. Когда у меня неприятности, когда я раздражен. И мне так хочется на все плюнуть и поехать домой, к тебе.
Ты поворачиваешься к нему спиной, делая вид, что устраиваешься поудобнее, чтобы заснуть. Но на самом деле тебе хочется плакать. Отчаянно. Хочется насладиться горячими слезами, застывшими у тебя в глазах.
* * *
Ножом он достал из стеклянной банки зеленоватую пасту и намазал ее на кусок хлеба. Потом пальцами вытащил из похожей на гроб консервной банки анчоусы и положил их сверху на хлеб, а потом – еще один кусок хлеба. Облизал пальцы, а потом проделал ту же процедуру еще раз, приготовив второй бутерброд. Положив бутерброды друг на друга, он хлебным ножом аккуратно обрезал с краев корки. После этого завернул каждый бутерброд в фольгу и уложил в картонную коробку, на которой написано только одно слово «Марвел» – и ничего больше. Взглянув на лежащие в коробке бутерброды, повертел в воздухе пальцами, изображая руками птиц, нацелившихся на добычу. Взяв сваренные вкрутую яйца, огурец, стеклянную банку с зеленоватой пастой и еще четыре куска хлеба, он приготовил бутерброды с крутыми яйцами и нарезанным кружочками огурцом. Снова аккуратно обрезал корку и собрался было разрезать бутерброды по диагонали и даже почти коснулся ножом верхнего куска хлеба, но передумал и завернул их в фольгу. Они тоже были уложены в картонную коробку, после чего та была, наконец, закрыта.
– Профессиональная работа!
Он снова облизал пальцы, и это оказалось так вкусно, что он запустил всю пятерню в банку и запихнул в рот пюре редиса, перемешанное с творогом. С банкой в руках отправился в ванную, где, перед тем как тщательно вымыть руки, еще раз отдал должное содержимому банки. Зашел в комнату, взял валявшуюся прямо на постели поверх смятых простыней и скомканных одеял тонкую папку и засунул ее под мышку. Затем попытался найти место, где расположиться с бумагами. Отодвинув локтем все, что стояло на кухонном столике, протер освободившееся место тряпкой и положил папку туда. Уселся, облокотившись о стол и подперев голову руками. И открыл папку. В папке лежало несколько листов исписанной бумаги, и он пересчитал их пальцем, предварительно понюхав. В папке оказалось три страницы. Он разложил их на столе, как карты, которые наконец открыты перед началом решающей схватки.
– Посмотрим, что ты нам расскажешь, Норман.
Из кармана пижамной куртки он вытащил большой красный фломастер и начал сосредоточенно читать: «Дорогая Мюриэл! Я с таким нетерпением жду от тебя известий, что решил написать тебе сам…» Что он все ходит вокруг да около и никак не решается перейти к сути дела. Кажется, вот-вот, но тут Норман опять виляет в кусты. «Комитет по распределению стипендий фонда Холиока запросил у меня сведения о том, как продвигается твоя работа, поскольку я – твой научный руководитель, и выразил мне свои сомнения в целесообразности избранного тобой пути». Хорошее начало, ничего не скажешь: виноват во всем, конечно, Комитет по распределению стипендий фонда Холиока. Норман, как примерный мальчик, знает, чем может обернуться для него непослушание, и старается вовсю: «Они попытались сами получить информацию о Галиндесе, на основании которой пришли к выводу, что эта история утратила практически всякий научный интерес, а кроме того, с методологической точки зрения, ты избрала ошибочный путь. Как видишь, я разговариваю с тобой жестко – таким же жестким был и тон представителей этой почтенной организации». Поразительно, как он старается дистанцироваться от палача, являясь в то же время посланником этого палача. «Я взял на себя смелость выступить в защиту твоих интересов». Вперед, Норман, решительнее, покажи свое влияние научного руководителя, который на самом деле просто хочет половчее вывернуться и подать в выгодном свете предложение палача. «Чтобы упор в твоей работе был сделан на сопоставление этики сопротивления, как ее понимали политики в 30 – 40-е годы, с пониманием этого же вопроса современной постмодернистской философией, которая ставит под сомнение этическую природу сопротивления, другими словами – с теориями итальянской школы, возникшими как реакция на терроризм и его бесперспективность. Когда они поставили вопрос в этой плоскости, я увидел, что у тебя – у нас… есть выход…» Вот в этом ты прав, Норман: это выход для вас, более того, это единственно возможный для вас выход. «Я заставил их понять, что такой резкий и неожиданный поворот в твоих исследованиях неминуемо замедлит темп работы и к тому же ты окажешься вынуждена изменить место своих изысканий и вместо того, чтобы курсировать по маршруту Нью-Йорк – Санто-Доминго – Страна Басков – Мадрид, должна будешь отправиться во Францию и в Италию, где, как я полагаю, тебе придется встретиться с пророками на один день, исповедующими бессмысленность компромисса». Надо отдать этим интеллектуалам должное: как они могут убить и оживить при помощи слов любую надежду, искушают тебя и спасают этим искушением, возвращают тебе добродетель после того, как грех совершен. Нет, надо отдать им должное – выдумать это соблазнительное путешествие – Франция, Италия, и когда сомнения уже зародились в душе адресата, нанести ему окончательный удар: «И как твой друг, и как твой научный руководитель, я считаю такой поворот очень интересным – он более перспективен: ты сможешь извлечь из своих выводов немало пользы, что весьма пригодится тебе, когда надоест бродяжничать и ты решишь делать научную карьеру».
– Гениально! Просто гениально!
Мужчина резко встал, оставив бумаги на столе рядом с пустым стаканом из-под молока, остатками тостов с маслом и конфитюром, брошенной на середине мозаикой, изображающей Бруклинский мост, фломастерами, коробкой с сигарами, пепельницей с окурками и обгоревшими спичками и наполовину выкуренной сигарой, на кончике которой белела засохшая слюна, коробкой с бутербродами – типичная кухня, где уже несколько дней никто не убирался. «Но это не все». Прекрасно, Норман, продолжай в том же духе, еще удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Мюриэл.
– Что?
– Знаешь, я иногда думаю о тебе на работе. Когда у меня неприятности, когда я раздражен. И мне так хочется на все плюнуть и поехать домой, к тебе.
Ты поворачиваешься к нему спиной, делая вид, что устраиваешься поудобнее, чтобы заснуть. Но на самом деле тебе хочется плакать. Отчаянно. Хочется насладиться горячими слезами, застывшими у тебя в глазах.
* * *
Ножом он достал из стеклянной банки зеленоватую пасту и намазал ее на кусок хлеба. Потом пальцами вытащил из похожей на гроб консервной банки анчоусы и положил их сверху на хлеб, а потом – еще один кусок хлеба. Облизал пальцы, а потом проделал ту же процедуру еще раз, приготовив второй бутерброд. Положив бутерброды друг на друга, он хлебным ножом аккуратно обрезал с краев корки. После этого завернул каждый бутерброд в фольгу и уложил в картонную коробку, на которой написано только одно слово «Марвел» – и ничего больше. Взглянув на лежащие в коробке бутерброды, повертел в воздухе пальцами, изображая руками птиц, нацелившихся на добычу. Взяв сваренные вкрутую яйца, огурец, стеклянную банку с зеленоватой пастой и еще четыре куска хлеба, он приготовил бутерброды с крутыми яйцами и нарезанным кружочками огурцом. Снова аккуратно обрезал корку и собрался было разрезать бутерброды по диагонали и даже почти коснулся ножом верхнего куска хлеба, но передумал и завернул их в фольгу. Они тоже были уложены в картонную коробку, после чего та была, наконец, закрыта.
– Профессиональная работа!
Он снова облизал пальцы, и это оказалось так вкусно, что он запустил всю пятерню в банку и запихнул в рот пюре редиса, перемешанное с творогом. С банкой в руках отправился в ванную, где, перед тем как тщательно вымыть руки, еще раз отдал должное содержимому банки. Зашел в комнату, взял валявшуюся прямо на постели поверх смятых простыней и скомканных одеял тонкую папку и засунул ее под мышку. Затем попытался найти место, где расположиться с бумагами. Отодвинув локтем все, что стояло на кухонном столике, протер освободившееся место тряпкой и положил папку туда. Уселся, облокотившись о стол и подперев голову руками. И открыл папку. В папке лежало несколько листов исписанной бумаги, и он пересчитал их пальцем, предварительно понюхав. В папке оказалось три страницы. Он разложил их на столе, как карты, которые наконец открыты перед началом решающей схватки.
– Посмотрим, что ты нам расскажешь, Норман.
Из кармана пижамной куртки он вытащил большой красный фломастер и начал сосредоточенно читать: «Дорогая Мюриэл! Я с таким нетерпением жду от тебя известий, что решил написать тебе сам…» Что он все ходит вокруг да около и никак не решается перейти к сути дела. Кажется, вот-вот, но тут Норман опять виляет в кусты. «Комитет по распределению стипендий фонда Холиока запросил у меня сведения о том, как продвигается твоя работа, поскольку я – твой научный руководитель, и выразил мне свои сомнения в целесообразности избранного тобой пути». Хорошее начало, ничего не скажешь: виноват во всем, конечно, Комитет по распределению стипендий фонда Холиока. Норман, как примерный мальчик, знает, чем может обернуться для него непослушание, и старается вовсю: «Они попытались сами получить информацию о Галиндесе, на основании которой пришли к выводу, что эта история утратила практически всякий научный интерес, а кроме того, с методологической точки зрения, ты избрала ошибочный путь. Как видишь, я разговариваю с тобой жестко – таким же жестким был и тон представителей этой почтенной организации». Поразительно, как он старается дистанцироваться от палача, являясь в то же время посланником этого палача. «Я взял на себя смелость выступить в защиту твоих интересов». Вперед, Норман, решительнее, покажи свое влияние научного руководителя, который на самом деле просто хочет половчее вывернуться и подать в выгодном свете предложение палача. «Чтобы упор в твоей работе был сделан на сопоставление этики сопротивления, как ее понимали политики в 30 – 40-е годы, с пониманием этого же вопроса современной постмодернистской философией, которая ставит под сомнение этическую природу сопротивления, другими словами – с теориями итальянской школы, возникшими как реакция на терроризм и его бесперспективность. Когда они поставили вопрос в этой плоскости, я увидел, что у тебя – у нас… есть выход…» Вот в этом ты прав, Норман: это выход для вас, более того, это единственно возможный для вас выход. «Я заставил их понять, что такой резкий и неожиданный поворот в твоих исследованиях неминуемо замедлит темп работы и к тому же ты окажешься вынуждена изменить место своих изысканий и вместо того, чтобы курсировать по маршруту Нью-Йорк – Санто-Доминго – Страна Басков – Мадрид, должна будешь отправиться во Францию и в Италию, где, как я полагаю, тебе придется встретиться с пророками на один день, исповедующими бессмысленность компромисса». Надо отдать этим интеллектуалам должное: как они могут убить и оживить при помощи слов любую надежду, искушают тебя и спасают этим искушением, возвращают тебе добродетель после того, как грех совершен. Нет, надо отдать им должное – выдумать это соблазнительное путешествие – Франция, Италия, и когда сомнения уже зародились в душе адресата, нанести ему окончательный удар: «И как твой друг, и как твой научный руководитель, я считаю такой поворот очень интересным – он более перспективен: ты сможешь извлечь из своих выводов немало пользы, что весьма пригодится тебе, когда надоест бродяжничать и ты решишь делать научную карьеру».
– Гениально! Просто гениально!
Мужчина резко встал, оставив бумаги на столе рядом с пустым стаканом из-под молока, остатками тостов с маслом и конфитюром, брошенной на середине мозаикой, изображающей Бруклинский мост, фломастерами, коробкой с сигарами, пепельницей с окурками и обгоревшими спичками и наполовину выкуренной сигарой, на кончике которой белела засохшая слюна, коробкой с бутербродами – типичная кухня, где уже несколько дней никто не убирался. «Но это не все». Прекрасно, Норман, продолжай в том же духе, еще удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121