Знаешь, Белая Дама, мне больше по душе первый вариант, он мне как-то удобнее, хотя, возможно, это просто вопрос интонации. Если я сумею найти верную интонацию, не будет впечатления экзальтированности. Надо постараться вставить где-нибудь цитату из Шекспира, как будто я когда-то учился сценическому мастерству. Но при этом ни на минуту не забывать, что я к ней отношусь с большой нежностью, как к своей внучке.
Ну-ка, Белая Дама, послушай, может быть, гак будет более убедительно. Но сначала дай я что-нибудь перекушу, потому что в здоровом теле здоровый дух.
Он поднялся, вытащил из холодильника порезанные кусочками морковь, сельдерей, репчатый лук, полпомидора. Все это сложил в миксер, после чего тщательно перемешал. Затем старик отрезал кусок сыра, положил его на тарелку, посыпал перцем, ароматическими травами и капнул оливкового масла. Взял овощной сок и поставил приготовленную еду на стол, предварительно застелив его скатертью и достав приборы. Съев сыр и запив его соком, старик вытер губы белоснежной салфеткой. После ужина он приготовил себе отвар из мяты, валерианового корня, апельсиновых листиков и липового цвета; добавив в эту смесь меда, он выпил две чашки, после чего сказал:
– Ну вот, дорогие мои, теперь, когда с едой покончено, я должен сообщить вам, что сегодня был значительный день для нас. Наше будущее теперь обеспечено. Мы можем спокойно себе стариться, не боясь жестокости, которая обычно сопутствует закату жизни как людей, так и брошенных кошек. Однако надо постараться, чтобы наша колония не увеличивалась, а поэтому я буду вынужден, Белая Дама, перевязать тебе трубы. Это для твоего же блага. Но ты не бойся: я тебя не доверю простому ветеринару. Мне рассказывали об одном ветеринаре из Тампы, перед дверью которого выстраиваются в очередь самые знаменитые домашние животные Флориды. Можно не говорить, потому что я хорошо знаю вас, что вы сумеете достойно распорядиться тем, что вам положено по праву. Но я знаю, как вы любите поесть, поэтому кто-то в этой семье должен сохранить трезвую голову. И это буду я. Вы будете получать ту пищу, которую получаете и сегодня, и только в исключительных случаях я буду покупать вам свежую рыбу, но не всем, потому что некоторые из вас так привыкли к этой синтетической еде, что им все равно. Но вы такие, какие есть, и я не стану пытаться изменить вас.
Он собрал со стола тарелки и стакан и только потом, освободив стол, снова раскрыл черную папку и принялся внимательно вглядываться в черты Мюриэл. Однако мысли старика тут же пошли по другому руслу: нормально ли, что он теперь часто засыпает прямо за столом, особенно если сидит, облокотившись, под гипнотическим светом большой лампы? Он сделал попытку встать, чтобы включить телевизор и разогнать сон, но было уже поздно: Вольтер погрузился в сон. Хотя уже через несколько минут, вздрогнув, проснулся; во дворике за окном начинало смеркаться, и он посмотрел на часы. У него оставалось еще полчаса, чтобы подготовиться к телефонному звонку, который предстояло сделать. Это время он провел, меряя шагами столовую и проговаривая вслух то, что собирался произнести по телефону. Засомневавшись в чем-то, Вольтер подошел к книжным полкам, где стояли энциклопедии: «…3 октября 1968 года Белаунде Терри был смещен со своего поста в результате военного переворота генералом Веласко Альварадо, который, распустив Национальную ассамблею, установил в стране военный режим реформистского и националистического характера». 3 октября 1968 года. 3 октября 1968 года. 3 октября 68-го года. «Что делали вы, сеньорита, 3 октября 1968 года? Это не праздный вопрос. Я в тот день летел в Лиму. Я отправился в Перу, как только узнал, что Веласко Альварадо совершил переворот и страна пойдет по пути прогресса, что даст новый импульс революционному процессу на всем Латиноамериканском континенте. Я был там, в строю, – как всегда, и я работал бок о бок с генералом, пока не случились известные события. Я до сих пор храню дружеское письмо генерала. Вот оно, прочитайте и имейте в виду: тут, в Майами, я никому его не показывал». А потом он прошел в спальню и со дна одного из ящиков ночного столика вытащил кипу пожелтевших листков. Он проверил, все ли на месте, после чего облегченно вздохнул: письмо Веласко Альварадо было на месте. Взглянув на часы, дон Вольтер направился к телефону – пора звонить в Санто-Доминго, отель «Шератон», номер (809) 685-5151.
* * *
Ты не предполагала, что окажешься на улице, такой типичной для тропиков и одновременно такой аккуратной. Она располагалась между улицами Клуб-де-Леонес и Курасао, в районе Осама, за мостом имени Дуарте. Кто был этот Дуарте? Кто назвал так этот мост, перейдя который ты испытываешь странное, полумистическое чувство, словно вот-вот встретишь Галиндеса тут, в Санто-Доминго, на улице, носящей его имя. «Балагер отвел ему улицу получше. Сначала именем Галиндеса была названа небольшая улочка, а потом Балагер повысил его, выделил вот эту. Она в добропорядочном районе, где живут старые военные, высшие чины. Неудивительно, если бы там оказался кто-нибудь из людей, непосредственно причастных к убийству. Балагер все знает, и ему нравятся подобные намеки – он так пошутил, но и намекнул? «Берегись, я назвал твою улицу именем твоей жертвы». Ирония Хосе Исраэля по телефону вызывает еще большее замешательство. Когда ты смотришь ему в лицо, блеск глаз говорит о том, что он шутит или иронизирует. Но, когда ты разговариваешь с ним по телефону, трудно понять, почему мрачная ментальность сеньора президента становится объектом его иронии. На углу улицы – табличка: «Улица Хесуса де Галиндес». Это его улица, как и памятник на холме Ларрабеоде – его памятник, и ты сравниваешь спокойную обыденность этой улицы в районе Осама с исполненным драматизма пейзажем долины Амуррио, над которой еще витает детский взгляд Хесуса и ностальгия, мучившая его в изгнании. За старинными решетками или невысокими стенами – буйная тропическая растительность, а сквозь нее виднеются коттеджи или колониальные особняки. Все это напоминает остров, хорошо сохранившийся среди упадка, которому подвержено в тропиках все, даже роскошь. Ты закрываешь глаза и пытаешься вызвать образ Хесуса Галиндеса, который уже стал частью твоего существа; но у тебя ничего не получается – сколько бы табличек ни вешали, Хесус Галиндес не здесь: он не имеет к этой улице никакого отношения. Быть может, если ты выйдешь на набережную или проспект Джорджа Вашингтона и посмотришь в морскую даль – туда, где братская могила бесследно исчезнувших во времена Трухильо людей, с которыми разделались акулы, – быть может, тогда ты ощутишь в своей душе присутствие Хесуса. Но не здесь, не на этой чинной улице, где доживают свой век на покое те, кто был опорой режима Трухильо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Ну-ка, Белая Дама, послушай, может быть, гак будет более убедительно. Но сначала дай я что-нибудь перекушу, потому что в здоровом теле здоровый дух.
Он поднялся, вытащил из холодильника порезанные кусочками морковь, сельдерей, репчатый лук, полпомидора. Все это сложил в миксер, после чего тщательно перемешал. Затем старик отрезал кусок сыра, положил его на тарелку, посыпал перцем, ароматическими травами и капнул оливкового масла. Взял овощной сок и поставил приготовленную еду на стол, предварительно застелив его скатертью и достав приборы. Съев сыр и запив его соком, старик вытер губы белоснежной салфеткой. После ужина он приготовил себе отвар из мяты, валерианового корня, апельсиновых листиков и липового цвета; добавив в эту смесь меда, он выпил две чашки, после чего сказал:
– Ну вот, дорогие мои, теперь, когда с едой покончено, я должен сообщить вам, что сегодня был значительный день для нас. Наше будущее теперь обеспечено. Мы можем спокойно себе стариться, не боясь жестокости, которая обычно сопутствует закату жизни как людей, так и брошенных кошек. Однако надо постараться, чтобы наша колония не увеличивалась, а поэтому я буду вынужден, Белая Дама, перевязать тебе трубы. Это для твоего же блага. Но ты не бойся: я тебя не доверю простому ветеринару. Мне рассказывали об одном ветеринаре из Тампы, перед дверью которого выстраиваются в очередь самые знаменитые домашние животные Флориды. Можно не говорить, потому что я хорошо знаю вас, что вы сумеете достойно распорядиться тем, что вам положено по праву. Но я знаю, как вы любите поесть, поэтому кто-то в этой семье должен сохранить трезвую голову. И это буду я. Вы будете получать ту пищу, которую получаете и сегодня, и только в исключительных случаях я буду покупать вам свежую рыбу, но не всем, потому что некоторые из вас так привыкли к этой синтетической еде, что им все равно. Но вы такие, какие есть, и я не стану пытаться изменить вас.
Он собрал со стола тарелки и стакан и только потом, освободив стол, снова раскрыл черную папку и принялся внимательно вглядываться в черты Мюриэл. Однако мысли старика тут же пошли по другому руслу: нормально ли, что он теперь часто засыпает прямо за столом, особенно если сидит, облокотившись, под гипнотическим светом большой лампы? Он сделал попытку встать, чтобы включить телевизор и разогнать сон, но было уже поздно: Вольтер погрузился в сон. Хотя уже через несколько минут, вздрогнув, проснулся; во дворике за окном начинало смеркаться, и он посмотрел на часы. У него оставалось еще полчаса, чтобы подготовиться к телефонному звонку, который предстояло сделать. Это время он провел, меряя шагами столовую и проговаривая вслух то, что собирался произнести по телефону. Засомневавшись в чем-то, Вольтер подошел к книжным полкам, где стояли энциклопедии: «…3 октября 1968 года Белаунде Терри был смещен со своего поста в результате военного переворота генералом Веласко Альварадо, который, распустив Национальную ассамблею, установил в стране военный режим реформистского и националистического характера». 3 октября 1968 года. 3 октября 1968 года. 3 октября 68-го года. «Что делали вы, сеньорита, 3 октября 1968 года? Это не праздный вопрос. Я в тот день летел в Лиму. Я отправился в Перу, как только узнал, что Веласко Альварадо совершил переворот и страна пойдет по пути прогресса, что даст новый импульс революционному процессу на всем Латиноамериканском континенте. Я был там, в строю, – как всегда, и я работал бок о бок с генералом, пока не случились известные события. Я до сих пор храню дружеское письмо генерала. Вот оно, прочитайте и имейте в виду: тут, в Майами, я никому его не показывал». А потом он прошел в спальню и со дна одного из ящиков ночного столика вытащил кипу пожелтевших листков. Он проверил, все ли на месте, после чего облегченно вздохнул: письмо Веласко Альварадо было на месте. Взглянув на часы, дон Вольтер направился к телефону – пора звонить в Санто-Доминго, отель «Шератон», номер (809) 685-5151.
* * *
Ты не предполагала, что окажешься на улице, такой типичной для тропиков и одновременно такой аккуратной. Она располагалась между улицами Клуб-де-Леонес и Курасао, в районе Осама, за мостом имени Дуарте. Кто был этот Дуарте? Кто назвал так этот мост, перейдя который ты испытываешь странное, полумистическое чувство, словно вот-вот встретишь Галиндеса тут, в Санто-Доминго, на улице, носящей его имя. «Балагер отвел ему улицу получше. Сначала именем Галиндеса была названа небольшая улочка, а потом Балагер повысил его, выделил вот эту. Она в добропорядочном районе, где живут старые военные, высшие чины. Неудивительно, если бы там оказался кто-нибудь из людей, непосредственно причастных к убийству. Балагер все знает, и ему нравятся подобные намеки – он так пошутил, но и намекнул? «Берегись, я назвал твою улицу именем твоей жертвы». Ирония Хосе Исраэля по телефону вызывает еще большее замешательство. Когда ты смотришь ему в лицо, блеск глаз говорит о том, что он шутит или иронизирует. Но, когда ты разговариваешь с ним по телефону, трудно понять, почему мрачная ментальность сеньора президента становится объектом его иронии. На углу улицы – табличка: «Улица Хесуса де Галиндес». Это его улица, как и памятник на холме Ларрабеоде – его памятник, и ты сравниваешь спокойную обыденность этой улицы в районе Осама с исполненным драматизма пейзажем долины Амуррио, над которой еще витает детский взгляд Хесуса и ностальгия, мучившая его в изгнании. За старинными решетками или невысокими стенами – буйная тропическая растительность, а сквозь нее виднеются коттеджи или колониальные особняки. Все это напоминает остров, хорошо сохранившийся среди упадка, которому подвержено в тропиках все, даже роскошь. Ты закрываешь глаза и пытаешься вызвать образ Хесуса Галиндеса, который уже стал частью твоего существа; но у тебя ничего не получается – сколько бы табличек ни вешали, Хесус Галиндес не здесь: он не имеет к этой улице никакого отношения. Быть может, если ты выйдешь на набережную или проспект Джорджа Вашингтона и посмотришь в морскую даль – туда, где братская могила бесследно исчезнувших во времена Трухильо людей, с которыми разделались акулы, – быть может, тогда ты ощутишь в своей душе присутствие Хесуса. Но не здесь, не на этой чинной улице, где доживают свой век на покое те, кто был опорой режима Трухильо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121