Это не во вред вам. Наоборот.
– Вы можете вытащить меня отсюда? Можете помешать тому, чтобы меня пытали?
– Ну, не надо преувеличивать. Любой может иногда перегнуть палку.
Да, он, без сомнения, испанец. Так ответить может только испанец.
– Прежде всего я должен сказать вам, что мы не несем никакой ответственности за ваше настоящее положение.
– Кто это – вы, которые не несете ответственности за мое настоящее положение?
– Мне известны только вопросы, которые я должен вам задать.
– Если я отвечу, вы меня вытащите отсюда? Я прошу только об одном: чтобы ко мне относились как к обычному заключенному, чтобы меня поместили в тюрьму, дали возможность встретиться со следователем, пускай и доминиканцем, но со следователем.
– Я не могу обещать вам ничего конкретного. Могу сказать только, что, если вы будете сотрудничать с нами, мы это учтем.
– Что вы хотите узнать от меня?
– Мне нужны сведения об антииспанских действиях эмигрантов, проживающих в Нью-Йорке.
– Эти сведения не засекречены.
– Есть и засекреченные. К ним относятся, например, данные о ваших связях, о связях Националистской партии басков с Государственным департаментом. Нам известно, что вы подписали соглашение с администрацией Рузвельта, которое соблюдается и правительством Трумэна. Согласно условиям этого соглашения Соединенные Штаты окажут вам помощь, когда вы попытаетесь вернуть себе политический контроль над Страной Басков.
– От этого плана отказались еще до того, как франкистская Испания стала членом ООН.
– Оставим эту тему: существует только одна Испания – франкистская, никакой другой нет. Но вы по-прежнему находитесь на особом положении. Соединенные Штаты – наш союзник, однако это не мешает им проводить свою политику, и они хотят иметь рычаги давления на испанское правительство, чтобы иметь перевес при переговорах.
– Вы – официальный представитель испанского правительства?
– Нет.
– Тогда кого же вы представляете?
– Я повторяю: вопросы здесь задаю только я.
– Но я не могу отвечать, не зная, кому отвечаю и как могут быть использованы мои слова. Вы должны вытащить меня отсюда. Когда я выберусь отсюда, я все вам расскажу.
– Я не могу вытащить вас отсюда.
– А кто может?
– Этого я не знаю.
– Тогда какой мне смысл отвечать вам? Вы будете меня пытать? Этим я отвечаю, когда они начинают меня пытать.
– Бога ради, я не палач, и я не верю, что вас пытали. Мне сказали, что вы сопротивлялись.
– Сопротивлялся? Чему? Незаконному задержанию? Похищению? Как может сопротивляться человек, которого усыпили?
– Я могу только обещать вам приложить все усилия, чтобы ваш арест был оформлен законным образом.
– Вы потребовали, чтобы вам предъявили судебный ордер на мой арест?
– Нет.
– И этого не потребовали ни посол в Вашингтоне, ни посол здесь, в Доминиканской Республике?
– Мне не докладывают о действиях послов.
– Кто вы такой?
– Ваш соотечественник. И вы должны мне доверять хотя бы поэтому.
– Вы баск?
– Нет. Не имеет значения, откуда я.
– У нас есть что-то общее: я ведь никогда не был радикально настроен против испанцев и почти всю жизнь прожил в Мадриде. И я прошу вас ради того, что у нас есть общего, – вытащите меня отсюда!
– Я не могу.
– Тогда какой мне смысл отвечать на ваши вопросы?
– Я постараюсь, чтобы они не переходили границ.
– Из чего вытекает, что вы можете сделать и так, что они будут переходить границы.
– Этого я не говорил.
В голосе его отчетливо чувствуется раздражение: ему не нравится роль, которую ты ему отводишь. Наверняка до сих пор он был о себе самого высокого мнения, а ты без конца ставишь это под сомнение.
– Вы производите впечатление хорошего человека.
– Плохим я себя не считаю.
– Разве вам не кажется, что я прошу самую малость? Только, чтобы меня вытащили отсюда прежде, чем я начну сотрудничать с вами.
– В мои функции не входит определять, что разумно, а что нет.
– Тогда я отказываюсь сотрудничать с вами.
– Если я уйду, ваша судьба будет решена.
– Тогда, прежде чем уйти, посмотрите на меня как следует и постарайтесь никогда не забывать.
– Я прошел всю войну и видел ситуации похлеще. Я сам был в подобной ситуации в вашем застенке.
– У меня никогда не было застенка.
– Вы несете ответственность за зверства красных.
– А вы – за другие зверства, те, что длились много веков.
– Я думаю, что вас не так уж и пытали: язык у вас по-прежнему подвешен неплохо.
– Хотите посмотреть?
И ты открываешь рот, с трудом высовывая распухший, окровавленный язык; если бы хватило сил, ты бы выплюнул и сгустки крови. Бородач сначала моргнул, потом прикрыл глаза, а потом опустил взгляд на бумаги, которые стал запихивать обратно в папку.
– У каждого тот конец, который он заслужил.
Он повернулся к тебе спиной, и ты хочешь попросить его остаться: ведь пока он тут, тебя не будут бить. Но ты не произносишь ни слова, потому что у этого человека спина словно из камня изваяна, и этот каменная спина скрывается в полутьме, откуда до тебя доносятся тихие голоса. Ты слышишь приглушенное: «Я сделал все, что мог». – «Мы же вам говорили, тот еще сукин сын. Такие только палку и понимают». – «Никто не скажет, что я не испробовал все». – «Да мы его сейчас так отделаем, что он станет как зайчик». – «я не несу никакой ответственности за дальнейшее». – «Конечно, у вас своя работа, у нас – своя». У тебя еще есть время закричать ему: «Пожалуйста, не уходите!» – но ты знаешь, что это прибавит тебе только унижений, но не надежд. И ты кричишь: «Соединенные Штаты потребуют объяснений за это злодеяние!» Но сам не веришь, что они тебя слышали, потому что ты не можешь закричать – ты можешь только простонать что-то своим изувеченным ртом, Ты слышишь звук – открывается дверь – и видишь за ней освещенное пространство; вот дверь закрылась за этим человеком, и ты тоже закрываешь глаза, чтобы спрятать набегающие горячие слезы, которые остаются с тобой и тогда, когда ты уплываешь далеко-далеко, оказываешься вне криков, побоев и пыток электротоком. Ты взбираешься на колени к дедушке, а тот сидит на огромном пне на холме Ларрабеоде, глядя на бархатистую зелень раскинувшейся внизу долины, где Амуррио кажется маленьким, словно игрушечным домиком, приютившимся на северном склоне гор Ундио, которые, как провидение, защищают его от пронизывающих северных ветров – этим дедушка особенно гордится. «Горы Ундио защищают нас, – любит говорить он, – поэтому в нашей долине всегда теплее, чем в других баскских долинах, и тут даже растут фруктовые деревья. Мы, баски, привыкли смотреть на небо из зажатых между горами долин, поэтому, Хесус, нам так нравится взбираться наверх, чтобы дотянуться рукой до неба. Обрати внимание, Хесус, как часто баскские фамилии оканчиваются на «менди», что по-испански значит «гора».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
– Вы можете вытащить меня отсюда? Можете помешать тому, чтобы меня пытали?
– Ну, не надо преувеличивать. Любой может иногда перегнуть палку.
Да, он, без сомнения, испанец. Так ответить может только испанец.
– Прежде всего я должен сказать вам, что мы не несем никакой ответственности за ваше настоящее положение.
– Кто это – вы, которые не несете ответственности за мое настоящее положение?
– Мне известны только вопросы, которые я должен вам задать.
– Если я отвечу, вы меня вытащите отсюда? Я прошу только об одном: чтобы ко мне относились как к обычному заключенному, чтобы меня поместили в тюрьму, дали возможность встретиться со следователем, пускай и доминиканцем, но со следователем.
– Я не могу обещать вам ничего конкретного. Могу сказать только, что, если вы будете сотрудничать с нами, мы это учтем.
– Что вы хотите узнать от меня?
– Мне нужны сведения об антииспанских действиях эмигрантов, проживающих в Нью-Йорке.
– Эти сведения не засекречены.
– Есть и засекреченные. К ним относятся, например, данные о ваших связях, о связях Националистской партии басков с Государственным департаментом. Нам известно, что вы подписали соглашение с администрацией Рузвельта, которое соблюдается и правительством Трумэна. Согласно условиям этого соглашения Соединенные Штаты окажут вам помощь, когда вы попытаетесь вернуть себе политический контроль над Страной Басков.
– От этого плана отказались еще до того, как франкистская Испания стала членом ООН.
– Оставим эту тему: существует только одна Испания – франкистская, никакой другой нет. Но вы по-прежнему находитесь на особом положении. Соединенные Штаты – наш союзник, однако это не мешает им проводить свою политику, и они хотят иметь рычаги давления на испанское правительство, чтобы иметь перевес при переговорах.
– Вы – официальный представитель испанского правительства?
– Нет.
– Тогда кого же вы представляете?
– Я повторяю: вопросы здесь задаю только я.
– Но я не могу отвечать, не зная, кому отвечаю и как могут быть использованы мои слова. Вы должны вытащить меня отсюда. Когда я выберусь отсюда, я все вам расскажу.
– Я не могу вытащить вас отсюда.
– А кто может?
– Этого я не знаю.
– Тогда какой мне смысл отвечать вам? Вы будете меня пытать? Этим я отвечаю, когда они начинают меня пытать.
– Бога ради, я не палач, и я не верю, что вас пытали. Мне сказали, что вы сопротивлялись.
– Сопротивлялся? Чему? Незаконному задержанию? Похищению? Как может сопротивляться человек, которого усыпили?
– Я могу только обещать вам приложить все усилия, чтобы ваш арест был оформлен законным образом.
– Вы потребовали, чтобы вам предъявили судебный ордер на мой арест?
– Нет.
– И этого не потребовали ни посол в Вашингтоне, ни посол здесь, в Доминиканской Республике?
– Мне не докладывают о действиях послов.
– Кто вы такой?
– Ваш соотечественник. И вы должны мне доверять хотя бы поэтому.
– Вы баск?
– Нет. Не имеет значения, откуда я.
– У нас есть что-то общее: я ведь никогда не был радикально настроен против испанцев и почти всю жизнь прожил в Мадриде. И я прошу вас ради того, что у нас есть общего, – вытащите меня отсюда!
– Я не могу.
– Тогда какой мне смысл отвечать на ваши вопросы?
– Я постараюсь, чтобы они не переходили границ.
– Из чего вытекает, что вы можете сделать и так, что они будут переходить границы.
– Этого я не говорил.
В голосе его отчетливо чувствуется раздражение: ему не нравится роль, которую ты ему отводишь. Наверняка до сих пор он был о себе самого высокого мнения, а ты без конца ставишь это под сомнение.
– Вы производите впечатление хорошего человека.
– Плохим я себя не считаю.
– Разве вам не кажется, что я прошу самую малость? Только, чтобы меня вытащили отсюда прежде, чем я начну сотрудничать с вами.
– В мои функции не входит определять, что разумно, а что нет.
– Тогда я отказываюсь сотрудничать с вами.
– Если я уйду, ваша судьба будет решена.
– Тогда, прежде чем уйти, посмотрите на меня как следует и постарайтесь никогда не забывать.
– Я прошел всю войну и видел ситуации похлеще. Я сам был в подобной ситуации в вашем застенке.
– У меня никогда не было застенка.
– Вы несете ответственность за зверства красных.
– А вы – за другие зверства, те, что длились много веков.
– Я думаю, что вас не так уж и пытали: язык у вас по-прежнему подвешен неплохо.
– Хотите посмотреть?
И ты открываешь рот, с трудом высовывая распухший, окровавленный язык; если бы хватило сил, ты бы выплюнул и сгустки крови. Бородач сначала моргнул, потом прикрыл глаза, а потом опустил взгляд на бумаги, которые стал запихивать обратно в папку.
– У каждого тот конец, который он заслужил.
Он повернулся к тебе спиной, и ты хочешь попросить его остаться: ведь пока он тут, тебя не будут бить. Но ты не произносишь ни слова, потому что у этого человека спина словно из камня изваяна, и этот каменная спина скрывается в полутьме, откуда до тебя доносятся тихие голоса. Ты слышишь приглушенное: «Я сделал все, что мог». – «Мы же вам говорили, тот еще сукин сын. Такие только палку и понимают». – «Никто не скажет, что я не испробовал все». – «Да мы его сейчас так отделаем, что он станет как зайчик». – «я не несу никакой ответственности за дальнейшее». – «Конечно, у вас своя работа, у нас – своя». У тебя еще есть время закричать ему: «Пожалуйста, не уходите!» – но ты знаешь, что это прибавит тебе только унижений, но не надежд. И ты кричишь: «Соединенные Штаты потребуют объяснений за это злодеяние!» Но сам не веришь, что они тебя слышали, потому что ты не можешь закричать – ты можешь только простонать что-то своим изувеченным ртом, Ты слышишь звук – открывается дверь – и видишь за ней освещенное пространство; вот дверь закрылась за этим человеком, и ты тоже закрываешь глаза, чтобы спрятать набегающие горячие слезы, которые остаются с тобой и тогда, когда ты уплываешь далеко-далеко, оказываешься вне криков, побоев и пыток электротоком. Ты взбираешься на колени к дедушке, а тот сидит на огромном пне на холме Ларрабеоде, глядя на бархатистую зелень раскинувшейся внизу долины, где Амуррио кажется маленьким, словно игрушечным домиком, приютившимся на северном склоне гор Ундио, которые, как провидение, защищают его от пронизывающих северных ветров – этим дедушка особенно гордится. «Горы Ундио защищают нас, – любит говорить он, – поэтому в нашей долине всегда теплее, чем в других баскских долинах, и тут даже растут фруктовые деревья. Мы, баски, привыкли смотреть на небо из зажатых между горами долин, поэтому, Хесус, нам так нравится взбираться наверх, чтобы дотянуться рукой до неба. Обрати внимание, Хесус, как часто баскские фамилии оканчиваются на «менди», что по-испански значит «гора».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121