Мы надеемся, что она примет форму восьмерки. Но, впрочем, сойдет и любая другая конфигурация. Это только вопрос времени… Постойте! Я чувствую, как что-то лезет… возможно это… Да! Это она. Слепая змея выбирается из своей норы. Приобретает внешний вид… Вот она! Она вылезает, удлиняется, тянется… Скоро она оторвется от корней и упадет в круглое море. Змея извивается… ах, как это мило. Свершилось! О да, она упала прямо туда. Упала с тихим, едва слышным бульком. Давайте же обернемся и осмотрим наше произведение. Ага, она U-образной формы. Может быть, эта черная змея хочет мне что-то сказать? Стоит ли мне оставить это создание в воде для следующего посетителя нашей кабинки? Так много вопросов! Одно не подлежит сомнению: я должен подтереться спереди назад, не наоборот – так учила меня моя мать…
Мальчик выключил диктофон и сказал:
– Я не стал спускать воду.
– Знаю, – отозвался мужчина с вешалкой. – Я слышал все до последнего слова. И первому же ребенку, которого я здесь встречу, я непременно расскажу историю о мальчике, выкакавшему U-образный кусок дерьма.
Мальчик подумал и сказал:
– Можете заставить этого ребенка сожрать его.
Мальчик вернулся домой. Его мать хлопотала на кухне, готовила обед. Мальчик сказал:
– Мам, больше всего на свете я ненавижу печенку и лук.
А мать ответила:
– Вымой руки – и живо за стол. Твой отец должен вернуться с минуты на минуту.
– Знаешь, мам, – сказал мальчик, – меня сегодня похвалили в школе. Учительница дала мне диктофон и задала особенное задание – велела сделать оригинальную звукозапись. Я пошел в парк и встретил там одного прикольного мужика в банном халате. Этот мужик сказал, что душит маленьких детей, но меня он почему-то не стал убивать…
– Ты совершенно меня не слушаешь, – вздохнула мать. – Что бы я ни говорила, у тебя в одно ухо влетает – из другого вылетает… Пока ты не родился, я была актрисой. Я могла бы сделать в театре блистательную карьеру. Я играла в «Тетушке Мэйм», небродвейском мюзикле. Возможно, я не слишком хорошо танцевала, зато умела петь. Нас обучали драматическому искусству – не то что этих современных актрисок. Сейчас-то актрисе только и надо – набить грудь силиконом и малость повертеть голой жопой. Теперь они все сплошь проститутки… Но я ушла из театра, потому что решила завести ребенка. То есть-тебя. Я сделала ручкой своей карьере и стала одной из величайших матерей в истории деторождения. Я кормила тебя собственной грудью… А теперь выясняется, что эта шлюха-учительница дала тебе диктофон и заставляет записывать всякую гадость?
Мать положила деревянную ложку и выключила газ. Лук, корчившийся и шипящий на сковородке, разом перестал извиваться и затих. Мать ухватила мясницкий нож и шагнула к сыну.
– Мама, не надо! – закричал он.
– Надо, – спокойно отозвалась мать. – Время настало. Ты читал Библию. Это случается раз за разом. Снова и снова. Естественный ход вещей… Вдобавок, я не могу допустить, чтобы мой сын трахался с учительницей восьмого класса. Я не собираюсь стоять и умиляться, глядя, как она лижет и сосет моего мальчика. Я не стану подносить зажигалку к ее косяку с марихуаной. Не подставлю ей чистую пепельницу. Не буду стирать ваши изгвазданные простыни. Я не позволю, чтобы надо мной потешались в моем собственном доме. Ты, маленький ублюдок! С каких пор ты позволяешь себе нарушать все естественные законы, известные человечеству?
Мальчик вдавил кнопку записи и сказал в микрофон:
– Мать пытается убить собственного сына!
Женщина взмахнула над ним гигантским ножом, и мальчик продолжил:
– Этот диктофон сработал щитом. Сыну удалось блокировать смертельное оружие. Но мать не оставляет попыток…
В этот момент мальчик выронил диктофон. Батарейки раскатились по полу.
– Печень и лук-самая любимая моя еда, – сказал он. – Я передумал. Я обожаю печенку и лук.
Мать сделала выпад в сторону сына и смахнула с базы телефонную трубку. Ее удар не достиг цели. Мальчик подхватил упавшую трубку и шандарахнул мать по голове. Удар оглушил ее; мать выронила нож и рухнула на пол. Мальчик обмотал телефонный шнур вокруг горла матери – словно ковбой, спутывающий ноги теленку. Мать захрипела.
– Я пыталась провести границы, – выдавила она. – Мать не может позволять сыну все без исключения…
В этот момент вернулся с работы отец. Он поставил на пол дипломат и принялся наблюдать, как жена и сын борются на полу кухни. «Интересное зрелище», – подумал отец, прежде чем осознал драматизм ситуации. Затем до него дошло что к чему. Тогда отец длинным прыжком преодолел кухонное пространство, схватил мальчика и влепил ему оплеуху. Затем обнял и поцеловал его. Потом на него наорал. Мальчик заплакал. Отец размотал телефонный провод, обвивавший шею жены.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да, милый, – отвечала она.
– Мама пыталась меня зарезать, – пожаловался мальчик.
– Что ж, – развел руками отец. – Временами каждому из нас хочется кого-нибудь зарезать, малыш. И все не забывай, что в воздухе разлита благодать, наши сердца полны любви, а мир – добр и прекрасен.
КЛИФФ
Постоянно, изо дня в день, дети обманывают мои ожидания и разочаровывают меня. Что же, что я сделал не так?!
Клифф пытался сделать из своих детей нормальных членов общества. Во младенчестве его отпрыски ползали по ковру, лизали мебель и тащили в рот всякую гадость. Когда дети достигли подросткового возраста, их поведение не переменилось: они не желали быть людьми. Разумное убеждение в ограниченности своих возможностей может казаться среднему гражданину правильным и логичным взглядом на мир. Здесь не поспоришь. Дочь Клиффа заявила, что хотела бы стать бабочкой. Вполне оптимистично. А его сын возомнил себя куском говядины… Или вампиром? Короче, его самоидентификация как-то была связана с кровью, жилами и артериями.
Как и любой незадачливый отец, обремененный родительскими обязанностями, браком и дилеммами среднего возраста, Клифф и сам имел некоторые проблемы психологического плана. Например, он более не желал быть гетеросексуальным. Его миниатюрная, пахнущая лимонной меренгой жена не возжигала в нем страсть. Клифф мечтал о том дне, когда он вдруг распластается под огромным, дурно пахнущим мужиком, который со всей дури всадит свою игрушку ему в задницу. Грезил об эдаком, ничем не стесненным, диком кобеле, способном вновь разжечь в нем угасшую чувственность…
Клиффова дочка остановилась в своем развитии на стадии закукливания. Целыми днями она пролеживала на диване, рисуя изображения крыльев. Гусеница была не готова стать бабочкой. Возможно, ей это вообще никогда не удастся. Трудно сказать…
– У меня все в порядке, честное слово, – неизменно отвечала она каждому, кто интересовался ее самочувствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Мальчик выключил диктофон и сказал:
– Я не стал спускать воду.
– Знаю, – отозвался мужчина с вешалкой. – Я слышал все до последнего слова. И первому же ребенку, которого я здесь встречу, я непременно расскажу историю о мальчике, выкакавшему U-образный кусок дерьма.
Мальчик подумал и сказал:
– Можете заставить этого ребенка сожрать его.
Мальчик вернулся домой. Его мать хлопотала на кухне, готовила обед. Мальчик сказал:
– Мам, больше всего на свете я ненавижу печенку и лук.
А мать ответила:
– Вымой руки – и живо за стол. Твой отец должен вернуться с минуты на минуту.
– Знаешь, мам, – сказал мальчик, – меня сегодня похвалили в школе. Учительница дала мне диктофон и задала особенное задание – велела сделать оригинальную звукозапись. Я пошел в парк и встретил там одного прикольного мужика в банном халате. Этот мужик сказал, что душит маленьких детей, но меня он почему-то не стал убивать…
– Ты совершенно меня не слушаешь, – вздохнула мать. – Что бы я ни говорила, у тебя в одно ухо влетает – из другого вылетает… Пока ты не родился, я была актрисой. Я могла бы сделать в театре блистательную карьеру. Я играла в «Тетушке Мэйм», небродвейском мюзикле. Возможно, я не слишком хорошо танцевала, зато умела петь. Нас обучали драматическому искусству – не то что этих современных актрисок. Сейчас-то актрисе только и надо – набить грудь силиконом и малость повертеть голой жопой. Теперь они все сплошь проститутки… Но я ушла из театра, потому что решила завести ребенка. То есть-тебя. Я сделала ручкой своей карьере и стала одной из величайших матерей в истории деторождения. Я кормила тебя собственной грудью… А теперь выясняется, что эта шлюха-учительница дала тебе диктофон и заставляет записывать всякую гадость?
Мать положила деревянную ложку и выключила газ. Лук, корчившийся и шипящий на сковородке, разом перестал извиваться и затих. Мать ухватила мясницкий нож и шагнула к сыну.
– Мама, не надо! – закричал он.
– Надо, – спокойно отозвалась мать. – Время настало. Ты читал Библию. Это случается раз за разом. Снова и снова. Естественный ход вещей… Вдобавок, я не могу допустить, чтобы мой сын трахался с учительницей восьмого класса. Я не собираюсь стоять и умиляться, глядя, как она лижет и сосет моего мальчика. Я не стану подносить зажигалку к ее косяку с марихуаной. Не подставлю ей чистую пепельницу. Не буду стирать ваши изгвазданные простыни. Я не позволю, чтобы надо мной потешались в моем собственном доме. Ты, маленький ублюдок! С каких пор ты позволяешь себе нарушать все естественные законы, известные человечеству?
Мальчик вдавил кнопку записи и сказал в микрофон:
– Мать пытается убить собственного сына!
Женщина взмахнула над ним гигантским ножом, и мальчик продолжил:
– Этот диктофон сработал щитом. Сыну удалось блокировать смертельное оружие. Но мать не оставляет попыток…
В этот момент мальчик выронил диктофон. Батарейки раскатились по полу.
– Печень и лук-самая любимая моя еда, – сказал он. – Я передумал. Я обожаю печенку и лук.
Мать сделала выпад в сторону сына и смахнула с базы телефонную трубку. Ее удар не достиг цели. Мальчик подхватил упавшую трубку и шандарахнул мать по голове. Удар оглушил ее; мать выронила нож и рухнула на пол. Мальчик обмотал телефонный шнур вокруг горла матери – словно ковбой, спутывающий ноги теленку. Мать захрипела.
– Я пыталась провести границы, – выдавила она. – Мать не может позволять сыну все без исключения…
В этот момент вернулся с работы отец. Он поставил на пол дипломат и принялся наблюдать, как жена и сын борются на полу кухни. «Интересное зрелище», – подумал отец, прежде чем осознал драматизм ситуации. Затем до него дошло что к чему. Тогда отец длинным прыжком преодолел кухонное пространство, схватил мальчика и влепил ему оплеуху. Затем обнял и поцеловал его. Потом на него наорал. Мальчик заплакал. Отец размотал телефонный провод, обвивавший шею жены.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да, милый, – отвечала она.
– Мама пыталась меня зарезать, – пожаловался мальчик.
– Что ж, – развел руками отец. – Временами каждому из нас хочется кого-нибудь зарезать, малыш. И все не забывай, что в воздухе разлита благодать, наши сердца полны любви, а мир – добр и прекрасен.
КЛИФФ
Постоянно, изо дня в день, дети обманывают мои ожидания и разочаровывают меня. Что же, что я сделал не так?!
Клифф пытался сделать из своих детей нормальных членов общества. Во младенчестве его отпрыски ползали по ковру, лизали мебель и тащили в рот всякую гадость. Когда дети достигли подросткового возраста, их поведение не переменилось: они не желали быть людьми. Разумное убеждение в ограниченности своих возможностей может казаться среднему гражданину правильным и логичным взглядом на мир. Здесь не поспоришь. Дочь Клиффа заявила, что хотела бы стать бабочкой. Вполне оптимистично. А его сын возомнил себя куском говядины… Или вампиром? Короче, его самоидентификация как-то была связана с кровью, жилами и артериями.
Как и любой незадачливый отец, обремененный родительскими обязанностями, браком и дилеммами среднего возраста, Клифф и сам имел некоторые проблемы психологического плана. Например, он более не желал быть гетеросексуальным. Его миниатюрная, пахнущая лимонной меренгой жена не возжигала в нем страсть. Клифф мечтал о том дне, когда он вдруг распластается под огромным, дурно пахнущим мужиком, который со всей дури всадит свою игрушку ему в задницу. Грезил об эдаком, ничем не стесненным, диком кобеле, способном вновь разжечь в нем угасшую чувственность…
Клиффова дочка остановилась в своем развитии на стадии закукливания. Целыми днями она пролеживала на диване, рисуя изображения крыльев. Гусеница была не готова стать бабочкой. Возможно, ей это вообще никогда не удастся. Трудно сказать…
– У меня все в порядке, честное слово, – неизменно отвечала она каждому, кто интересовался ее самочувствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84