И послушать. Они многое повидали. И я тоже. Я же вам еще не рассказывала про Поля? Я думаю, пора вам рассказать про Поля.
И Жаклин увела сломленную бедняжку.
Поведение Натали возмутило меня, но отчасти я ее понимал. Сознание хрупко. Ее сознание снова и снова атаковали события невообразимые, неожиданные, необъяснимые и несправедливые. Должен признаться, в тот момент я и сам чуть не закричал, настолько все было нереально. Как будто Луи – марионетка, и его дергали за ниточки.
Как будто слова, сорвавшиеся с его иссушенных губ, были произнесены кем-то другим.
* * *
Если хочешь спрятаться, здесь – самое подходящее место.
– Меня зовут Густав, – говорит страшный человек. – А тебя как зовут?
Но я ничего не помню, кроме Чекалдыкнутого.
– Не ваше дело, – говорю я.
– Я ждал тебя, – говорит он. – Я очень надеялся, что ты появишься. Здесь бывает так одиноко. – Он протягивает мне руку, но я не двигаюсь. Не двигайся не двигайся не двигайся ничего не говори ничего не говори ничего не говори. Нельзя дотрагиваться до незнакомого человека, и нельзя, чтобы он тебя трогал, потому что, может, он извращенец или педофил, и к тому же этот человек похож на мумию, словно его заспиртовали, и от него воняет тухлой водой, как из вазы, когда выбрасывают цветы. Он улыбается куском рта, а может, просто голоден.
– И как же мне тебя называть? – говорит Густав. – Тут у всех должны быть имена. Если ты забыл свое имя, тебе дадут новое, или ты сам можешь придумать. Как считаешь, мне подходит имя Густав? Мне оно теперь нравится.
Этот человек весь кишит бактериями и вирусами, сразу видно. Если бы Маман его встретила, она бы закричала. Закричала бы и сказала, что он мерзкий извращенец, прочь от моего сына, не прикасайся к нему, даже близко не подходи. Он не твой, отпусти его, подонок.
– Бруно? – говорит Густав.
– Вы издеваетесь, мистер? – говорю я. – Да я лучше знаете что сделаю, чем буду называться Бруно? Я лучше умру.
И тогда он перебирает другие тупые имена вроде Жан-Батиста и Шарля, Макса, Людовика, но отвратительнее всех – Луи.
– Луи – это отстой! Я никогда не соглашусь быть Луи! Уж лучше пускай зовут Чекалдыкнутым.
– Успокойся, мой маленький джентльмен, – говорит он. – Это всего лишь имя. И оно мне нравится. По-моему, хорошее. Ты мне представляешься Луи.
И тут я вспоминаю кое-что. Странная Тайна Луи Дракса, удивительного мальчика Тридцать Три Несчастья. Наверное, я читал такую книжку.
– Луи Дракс, – говорю я. – Был такой мальчик по имени Луи Дракс.
В девятой жизни все по-другому, девятая жизнь гораздо дальше, чем восьмая, и совершенно не там, где Маман. Здесь красиво, говорит она, здесь так мило и тепло, и много солнца, тра-ля-ля. Иногда бывает очень жарко, у них тут почти каждый год лесные пожары. Их устраивают люди. Они называются поджигатели. Все это она шепчет мне в ухо. Возвращайся, Луи, возвращайся. Но я слишком далеко. Я люблю тебя, мой дорогой мальчик. Твоя мама здесь, рядом с тобой, тра-ля-ля. Тебя лечит доктор Паскаль Даннаше, он замечательный врач, тра-ля-ля. Она все шепчет и шепчет, будто это большой секрет, будто на свете нет никого, кроме нее и меня, и еще она поет мне отстойные детские песенки. Ainsi font, font les petites marionnetes. Ainsi font, font, font trois petit tours et puis s'en vont.
– Необязательно ее слушать, – говорит Густав. – Ты можешь ее выключить.
– Я бы хотел встретить поджигателя, – говорю я. – Я бы посмотрел, как он поджигает лес. Я бы ему даже помог.
Она говорит, что можно погулять в саду. Меня пристегнут к инвалидной коляске, и она меня покатает, как маленького. Тут красивый сад, сегодня многие гуляют, потому что с моря дует ветер, пахнет морем и соснами. А Паскаль Даннаше очень хороший врач, один из лучших специалистов, он знает свое дело и верит в твое выздоровление, мой дорогой. Он знает, что ты выздоровеешь, и я тоже в это верю, тра-ля-ля.
А главное, мы тут в безопасности. Никто не знает, где мы, до нас никто не доберется… Мы снова вместе, только ты и я, как в былые времена.
Какие былые времена? Тра-ля-ля.
– Не слушай ее, – говорит Густав. – Лучше поговори со мной. Расскажи мне что-нибудь.
И я рассказываю ему, что у меня произошло с Жирным Пересом. У него в комнате аквариум с водой и ракушками. Стоит на столе прямо передо мной. Можно засунуть туда лицо и притвориться, что тонешь. А если стать крошечным человечком, можно забраться в раковину, как рак-отшельник, и только ноги торчат, когда надо куда-нибудь сходить – например, от одной стенки аквариума до другой.
– Так что ты хочешь мне рассказать, Луи? – спрашивает Жирный Перес.
Но я молчу, потому что я занят, я втискиваюсь в раковину, желтую такую, потому что хочу припомнить последнюю серию «Крутых Девчонок», там, где на них нападает акула-робот, а потом становится ясно, что Лютика-то она и не проглотила, потому что Лютик в это время сидела в лаборатории, готовила снадобье, чтобы обратить вспять Законы Времени и вернуть землю животным. Я слышу голос Жирного Переса, но слов разобрать не могу. Потому что я сижу в своей раковине, мне тут хорошо, и я могу преспокойно думать про Лютика и забыть про все, что говорит мне Жирный Перес.
Он боится, что у нас с ним не сложилось.
– Тут никто не виноват. И мне было приятно работать с тобой, Луи. Я многому научился. Думаю, и ты научился кое-чему. И все же твоя мама решила, что сеансы следует прекратить. Прости, Луи. Мне кажется, у нас есть прогресс, но твоя мама так не считает – по крайней мере, она рассчитывала на большее. С моей стороны честно будет сказать, что твоя мама считает, будто мне нечего больше тебе предложить.
Вы же не думаете, что я расплачусь, правда? Вы считаете, я с радостью избавлюсь от этого толстяка, что я вам не плакса-вакса, который кричит:
– НЕТ! Прошу вас, мсье Перес! Нет!
Но Перес говорит, что ему очень жаль.
– Так решила твоя мама. Вот и все, Луи. Больше сеансов не будет. Ты в них уже не нуждаешься.
– Нет, нуждаюсь!
– Вот увидишь.
– Нет, это вы увидите!
Вот что я ему сказал, а потом забрался в раковину вместе с Крутой Девчонкой Лютиком.
Назавтра я написал Жирному Пересу письмо, а в конверт вложил Мухаммедовы какашки, восемь какашек, потому что мне тогда было восемь лет, и еще добавил немного опилок. Конверт и марку я взял из папиного стола, а на конверте написал: Марселю Пересу, и его адрес: Лион, Рю Мальшерб, Gratte-Ciel, квартира 8. На следующее утро мы отправились в школу, и я, когда увидел по дороге почтовый ящик, сказал:
– Маман, посмотри, какая собачка!
И я указал на ту сторону улицы. И пока мама высматривала собачку, я вытащил из кармана письмо и опустил в ящик.
– Ну как тебе собачка?
– Очень милая.
– Ты правда ее видела?
– Только не поняла, что за порода. Может, лайка?
– А может, доберман. Наверное, доберман.
У меня Маман такая странная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
И Жаклин увела сломленную бедняжку.
Поведение Натали возмутило меня, но отчасти я ее понимал. Сознание хрупко. Ее сознание снова и снова атаковали события невообразимые, неожиданные, необъяснимые и несправедливые. Должен признаться, в тот момент я и сам чуть не закричал, настолько все было нереально. Как будто Луи – марионетка, и его дергали за ниточки.
Как будто слова, сорвавшиеся с его иссушенных губ, были произнесены кем-то другим.
* * *
Если хочешь спрятаться, здесь – самое подходящее место.
– Меня зовут Густав, – говорит страшный человек. – А тебя как зовут?
Но я ничего не помню, кроме Чекалдыкнутого.
– Не ваше дело, – говорю я.
– Я ждал тебя, – говорит он. – Я очень надеялся, что ты появишься. Здесь бывает так одиноко. – Он протягивает мне руку, но я не двигаюсь. Не двигайся не двигайся не двигайся ничего не говори ничего не говори ничего не говори. Нельзя дотрагиваться до незнакомого человека, и нельзя, чтобы он тебя трогал, потому что, может, он извращенец или педофил, и к тому же этот человек похож на мумию, словно его заспиртовали, и от него воняет тухлой водой, как из вазы, когда выбрасывают цветы. Он улыбается куском рта, а может, просто голоден.
– И как же мне тебя называть? – говорит Густав. – Тут у всех должны быть имена. Если ты забыл свое имя, тебе дадут новое, или ты сам можешь придумать. Как считаешь, мне подходит имя Густав? Мне оно теперь нравится.
Этот человек весь кишит бактериями и вирусами, сразу видно. Если бы Маман его встретила, она бы закричала. Закричала бы и сказала, что он мерзкий извращенец, прочь от моего сына, не прикасайся к нему, даже близко не подходи. Он не твой, отпусти его, подонок.
– Бруно? – говорит Густав.
– Вы издеваетесь, мистер? – говорю я. – Да я лучше знаете что сделаю, чем буду называться Бруно? Я лучше умру.
И тогда он перебирает другие тупые имена вроде Жан-Батиста и Шарля, Макса, Людовика, но отвратительнее всех – Луи.
– Луи – это отстой! Я никогда не соглашусь быть Луи! Уж лучше пускай зовут Чекалдыкнутым.
– Успокойся, мой маленький джентльмен, – говорит он. – Это всего лишь имя. И оно мне нравится. По-моему, хорошее. Ты мне представляешься Луи.
И тут я вспоминаю кое-что. Странная Тайна Луи Дракса, удивительного мальчика Тридцать Три Несчастья. Наверное, я читал такую книжку.
– Луи Дракс, – говорю я. – Был такой мальчик по имени Луи Дракс.
В девятой жизни все по-другому, девятая жизнь гораздо дальше, чем восьмая, и совершенно не там, где Маман. Здесь красиво, говорит она, здесь так мило и тепло, и много солнца, тра-ля-ля. Иногда бывает очень жарко, у них тут почти каждый год лесные пожары. Их устраивают люди. Они называются поджигатели. Все это она шепчет мне в ухо. Возвращайся, Луи, возвращайся. Но я слишком далеко. Я люблю тебя, мой дорогой мальчик. Твоя мама здесь, рядом с тобой, тра-ля-ля. Тебя лечит доктор Паскаль Даннаше, он замечательный врач, тра-ля-ля. Она все шепчет и шепчет, будто это большой секрет, будто на свете нет никого, кроме нее и меня, и еще она поет мне отстойные детские песенки. Ainsi font, font les petites marionnetes. Ainsi font, font, font trois petit tours et puis s'en vont.
– Необязательно ее слушать, – говорит Густав. – Ты можешь ее выключить.
– Я бы хотел встретить поджигателя, – говорю я. – Я бы посмотрел, как он поджигает лес. Я бы ему даже помог.
Она говорит, что можно погулять в саду. Меня пристегнут к инвалидной коляске, и она меня покатает, как маленького. Тут красивый сад, сегодня многие гуляют, потому что с моря дует ветер, пахнет морем и соснами. А Паскаль Даннаше очень хороший врач, один из лучших специалистов, он знает свое дело и верит в твое выздоровление, мой дорогой. Он знает, что ты выздоровеешь, и я тоже в это верю, тра-ля-ля.
А главное, мы тут в безопасности. Никто не знает, где мы, до нас никто не доберется… Мы снова вместе, только ты и я, как в былые времена.
Какие былые времена? Тра-ля-ля.
– Не слушай ее, – говорит Густав. – Лучше поговори со мной. Расскажи мне что-нибудь.
И я рассказываю ему, что у меня произошло с Жирным Пересом. У него в комнате аквариум с водой и ракушками. Стоит на столе прямо передо мной. Можно засунуть туда лицо и притвориться, что тонешь. А если стать крошечным человечком, можно забраться в раковину, как рак-отшельник, и только ноги торчат, когда надо куда-нибудь сходить – например, от одной стенки аквариума до другой.
– Так что ты хочешь мне рассказать, Луи? – спрашивает Жирный Перес.
Но я молчу, потому что я занят, я втискиваюсь в раковину, желтую такую, потому что хочу припомнить последнюю серию «Крутых Девчонок», там, где на них нападает акула-робот, а потом становится ясно, что Лютика-то она и не проглотила, потому что Лютик в это время сидела в лаборатории, готовила снадобье, чтобы обратить вспять Законы Времени и вернуть землю животным. Я слышу голос Жирного Переса, но слов разобрать не могу. Потому что я сижу в своей раковине, мне тут хорошо, и я могу преспокойно думать про Лютика и забыть про все, что говорит мне Жирный Перес.
Он боится, что у нас с ним не сложилось.
– Тут никто не виноват. И мне было приятно работать с тобой, Луи. Я многому научился. Думаю, и ты научился кое-чему. И все же твоя мама решила, что сеансы следует прекратить. Прости, Луи. Мне кажется, у нас есть прогресс, но твоя мама так не считает – по крайней мере, она рассчитывала на большее. С моей стороны честно будет сказать, что твоя мама считает, будто мне нечего больше тебе предложить.
Вы же не думаете, что я расплачусь, правда? Вы считаете, я с радостью избавлюсь от этого толстяка, что я вам не плакса-вакса, который кричит:
– НЕТ! Прошу вас, мсье Перес! Нет!
Но Перес говорит, что ему очень жаль.
– Так решила твоя мама. Вот и все, Луи. Больше сеансов не будет. Ты в них уже не нуждаешься.
– Нет, нуждаюсь!
– Вот увидишь.
– Нет, это вы увидите!
Вот что я ему сказал, а потом забрался в раковину вместе с Крутой Девчонкой Лютиком.
Назавтра я написал Жирному Пересу письмо, а в конверт вложил Мухаммедовы какашки, восемь какашек, потому что мне тогда было восемь лет, и еще добавил немного опилок. Конверт и марку я взял из папиного стола, а на конверте написал: Марселю Пересу, и его адрес: Лион, Рю Мальшерб, Gratte-Ciel, квартира 8. На следующее утро мы отправились в школу, и я, когда увидел по дороге почтовый ящик, сказал:
– Маман, посмотри, какая собачка!
И я указал на ту сторону улицы. И пока мама высматривала собачку, я вытащил из кармана письмо и опустил в ящик.
– Ну как тебе собачка?
– Очень милая.
– Ты правда ее видела?
– Только не поняла, что за порода. Может, лайка?
– А может, доберман. Наверное, доберман.
У меня Маман такая странная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57