Я люблю своего сына. Люблю больше всего на свете. Я никогда не позволяла ему умереть.
Луи называл это Правом Избавления. Об этом написал потом в своих показаниях Марсель Перес – он собрал всю историю по кусочкам. Луи убивал своих хомячков, думая, будто существует секретный свод правил. Правил, о которых все молчат. И по этим правилам хозяин зверька имеет право его убить. Если это твой зверек, тебе и решать, умирать ему или жить. И как ему умирать или жить. Луи вырос на этих правилах, потому что в них верила Натали. Жизнь Луи была собственностью – ее собственностью.
Когда он был маленький, Натали травмировала его сама. Скорее всего, даже пыталась его убить, но испугалась. Подрастая, Луи со временем понял, чего ждет от него Натали, и поступал, как она хотела. Значит, он прыгнул с обрыва сам. Перес уверился в этом, услышав слова Луи из царства комы. Натали даже не прикоснулась к нему. Ей достаточно было оказаться рядом. С ребенком случится неприятность, а Натали его спасет. Это укрепит связь между ними. Она любила сына, она его ненавидела. Хотела быть с ним всегда и не хотела видеть его. Не могла с ним жить и не могла жить без него.
И Луи вступил с Натали в сговор.
Когда приехала Софи, заплаканная и испуганная, я ей все рассказал.
– Прости, что не была рядом, – сказала Софи. – Девочки тоже скоро приедут.
А потом мы не знали, о чем говорить. Мы столько лет прожили вместе, но держались натянуто, неловко. Словно два незнакомца, которым предстоит медленно узнавать себя и друг друга – тех, которыми мы стали. Софи тронула меня за локоть, и я с тоской увидел в ее глазах не любовь, но жалость.
– Ты ко мне вернешься? – спросил я. Повисла долгая пауза.
– Я не знаю. Не знаю, смогу ли жить с тем, что с тобой случилось. Я не про ожоги. А про то, что произошло в твоей голове.
Она сказала это, а я спросил себя, смогу ли жить с этим сам.
Выписали меня в ноябре. Я вернулся на работу на неполный день. Я был еще очень слаб. В августе, когда были готовы результаты вскрытия, в Париже состоялись скромные похороны Пьера Дракса и Натали. Об этом рассказала Люсиль – она регулярно наведывалась ко мне в больницу, приносила новости про Луи и внешний мир. На похоронах Натали была Франсин, ее сестра, а также их мать, которая, по словам Натали, жила в Гваделупе. Ни в какой Гваделупе их мать не жила. И вообще никогда там не бывала. Обитала в уютной квартире в Этампе, на юге Парижа. Мать Натали была уставшая, обессиленная и как-то смирилась с произошедшим. Хотя ничего не знала, обмолвилась она, и ничего не понимала. После рождения Луи Натали прекратила общение со всеми родственниками. Никакого отчима с болезнью Паркинсона тоже не было.
В декабре в больницу заехали детектив Шарвийфор и Марсель Перес, который бросил пить. Стефани Шарвийфор расследовала в Каннах какое-то мошенничество, а Марсель вызвался ее подвезти. Оба хотели навестить меня, Луи и Люсиль. Я ужасно обрадовался, что ради меня они сделали такой крюк – а Марсель и вовсе отправился в путешествие ради меня. Если им и было страшно на меня смотреть, они не подали виду.
– Как поживаете, Паскаль? – спросил Марсель.
– Если я в голом виде, можно испугаться, но Софи говорит, что я и раньше был далек от совершенства.
– Так значит, она к вам вернулась? – с надеждой спросила Стефани.
– Что-то вроде этого. Все держится на ниточке. Иногда все хорошо, иногда не особо.
– Нужны время и терпение, – сказал Марсель Перес. – Как при тяжелой утрате. Будут определенные стадии.
– Она еще в стадии гнева, – сказал я.
– Потерпите.
– Не хотите погулять в саду? – предложил я.
– Я посижу с Луи, – сказал Марсель. – Мне нужно кое-что ему сказать. Я вас догоню.
Я отвел его к Луи. Лицо Марселя просияло, затем потемнело. Он взял Луи за руку и легонько пожал.
– Никаких перемен? – печально спросил он.
– Абсолютно. Но мы не теряем надежды.
Я еще передвигался с двумя палками, да и то еле-еле. У меня все болело. Я рассказал Стефани, что ожоги будут заживать долго и, может, придется делать повторную операцию на ногах и груди. Руки зарубцовывались медленно.
– Пойдемте, я покажу вам зимние розы, – сказал я. – Только распустились. – На выходе из палаты Стефани потянулась за сигаретой, и я взял пластиковую коробочку для анализов вместо пепельницы – мсье Жирардо не простит, если я не уберу за посетителями. Мы молча погуляли, глядя на небо в белых пятнышках облаков. Над головой кружили чайки.
– Вы потеряли веру в женщин, Паскаль? – выпалила Стефани. – Мне интересно.
Я задумался. Сам я об этом себя не спрашивал. Странно. Такой очевидный вопрос.
– По идее, должен бы. Однако нет. Вообще-то я отказываюсь ее терять. Из принципа. Скорее уж я разочаровался в собственных оценках.
Как я мог сказать ей, что еще не переболел Натали Дракс. Что эта болезнь и мука остались во мне, требуя Натали. Стефани щелкнула зажигалкой и прикурила. Я поморщился, глянув на крошечное пламя.
– Простите, – сказала Стефани. – Я как-то не подумала.
– А вы? Можно ли об этом спрашивать женщину?
– Нет, тут все иначе. Я не могу потерять веру в собственный пол. Это как отречение. Но я прекрасно представляю, на что способны женщины, до чего они могут докатиться. Может, я и не типичный представитель женского пола, – сказала Стефани, покосившись на меня, – но женскую душу все-таки понимаю.
– А мужскую?
– В какой-то степени. Мужчинам хочется думать о женщине хорошо, особенно если женщина привлекательна. В этом же есть некая правда? Мы же приписываем лучшие моральные качества привлекательным людям? И тем, кто строит из себя жертву. Из Натали вышла очень убедительная жертва, – задумчиво прибавила Стефани. – Я и сама поверила. Хоть я и женщина.
И я вспомнил фигурку Натали, охваченную пламенем, исходящую криком. Это случалось постоянно: по несколько раз на дню я видел эту картину: хрупкая женщина, которая бежит от себя самой, от меня, от всего мира. Мчится прямо в ад. Видел светлые волосы, охваченные пламенем: чудовищный огненный ореол, дочерна съедающий ее лицо.
Мы подошли к розам.
– Посмотрите, как они великолепны, – дрожащим голосом сказал я, указывая палкой на желтую копну цветов, стараясь загнать образ Натали в глубину сознания, где она жила и пряталась.
– Потрясающий цвет, – сказала Стефани, затушив сигарету, а затем втоптав в землю каблуком. – Кажется, Луи писал про люпины? У вас растут люпины?
– Сотни, – сказал я и указал на то, что осталось от люпинов. – Крайне ядовиты.
Стефани как-то сразу встрепенулась и посерьезнела:
– Удивительное дело. Натали мыслила категориями прошлого века. Тех времен, когда женщины действительно были существами бесправными, и им приходилось манипулировать мужчинами.
– Атавизм, – пробормотал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57