«Мистер Хорст в августе прошлого года женился на миссис Беллилии Кошрэн, вдове покойного Рауля Кошрэна, выдающегося художника Нового Орлеана». Рабочий стол Эллен стоял среди других старых, обшарпанных останков конторской мебели в полуподвальном помещении с цементным полом, оштукатуренными стенами и оглушающим эхом уличного шума. «Они познакомились в Колорадо-Спрингс, куда мистер Хорст уехал после смерти своей матери миссис Гарриет Филбрик Хорст, одной из наших самых уважаемых горожанок».
В пять минут первого она закрыла пишущую машинку и ушла из редакции. По городу ходили слухи, что из Нью-Йорка приезжает мадам Шуман-Хайнк, чтобы навестить семью музыкантов, купивших недавно дом в пригороде. Редакция находилась всего в трех кварталах от железнодорожной станции, но дождь лил с такой силой, что Эллен пришлось сесть в трамвай. Ветер вырывал зонтик из рук. Женские юбки вздымались до колен, но уличные бездельники, которые обычно болтаются у перекрестков, надеясь поймать взглядом черные полосатые чулки, попрятались в забегаловках или в бильярдных.
На станции стоял запах резины и мокрой шерсти. Эллен дожидалась поезда у залитого дождем окна, наблюдая за пассажирами, выходящими из нью-йоркского поезда. Среди них не было никого, кто хотя бы отдаленно напоминал мадам Шуман-Хайнк. И тут она увидела Бена Чейни, быстро шагающего по мокрой платформе, и подумала, а не попросить ли его отвезти ее домой. Но когда Эллен обнаружила, что он встречает какую-то женщину, настроение у нее упало, и она отодвинулась в тень, чтобы он не заметил ее, когда будет проходить со своей дамой через помещение станции.
Под сильным дождем она добежала до трамвая. Десятиминутный маршрут казался нескончаемым. Обед был еще хуже. Родители Эллен, бывшие преподаватели школы, не терпели никаких сплетен за столом. Поэтому, как только позволили правила приличия, она попросила Эбби подняться с ней наверх. Закрыв дверь своей спальни, она тут же начала со всеми подробностями описывать сцену на железнодорожной станции. На Эбби это произвело сильное впечатление.
– Если бы ты к нему обратилась, он, возможно, представил бы тебя своей дорогой крестной матери или одинокой тетушке.
– Она была немолода, но совсем не походила на тетушку. И они были поглощены разговором, казалось, их объединяет какой-то общий горячий интерес к чему-то особенному.
– Но ты ведь сказала, что она выглядела старовато…
– Нет, их разговор не выглядел романтичным. Просто они оба были чем-то взбудоражены.
Эбби докуривала свою сигарету и размышляла над убогим видом спальни Эллен. Когда они еще были школьницами и Эбби приходила сюда делиться с Эллен своими секретами, белая железная кровать стояла в том же углу, комод и столик в стиле Морриса были накрыты теми же самыми длинными дорожками с такими же рисунками. А на стене висели выцветшие фотографии Парфенона, Форума и микеланджеловского Давида.
– Как ты думаешь, он знал Беллилию до того, как приехал сюда? – спросила Эллен.
– Какая же ты подозрительная! – возмутилась Эбби. – Никогда не слышала ничего более глупого. С чего ты это взяла?
– Он ведь никем другим не интересуется, только Беллилией. Ты не заметила, как он всегда на нее смотрит?
Эбби размяла окурок в блюдечке, которое для этой цели тайком принесла наверх, а чтобы избавиться от запаха табачного дыма, открыла окно.
– Тогда зачем ему свидания с другими женщинами? Чаепития с Люси Джонсон? Зачем ему видеться с тобой и даже с Мэри?
– Чтобы замаскировать свой подлинный интерес.
– Ну и дикое же у тебя воображение. Может, тебе заняться писанием готических романов?
– Я по природе своей не подозрительна, – заметила Эллен. – Сначала я думала, что все эти идеи приходят мне в голову из-за ревности к Беллилии. – Произнести такое стоило Эллен большого труда, но она решила быть до конца откровенной и продолжила: – Ты знаешь, я старалась относиться к Беллилии по-дружески, верить ей. И мне бы это удалось, если бы не эта ее афера с Чейни.
Эбби подошла ближе к батарее, чтобы согреться. Юбка наполнилась горячим воздухом и раздулась, словно кринолин.
– Ты выбрала сильное слово. Ты действительно в это веришь?
– Я не настолько опустилась. – Глаза Эллен были направлены на фотоснимок в рамке. На нем был Чарли в теннисном костюме, с ракеткой в руке и с растрепанными волосами.
– У меня есть одно предположение, – сказала Эбби. – Наверное, Чейни влюблен в нее. Но ты не можешь винить в этом Беллилию. Она из той породы женщин, за которых мужчины идут на смерть. – Эбби отошла от батареи, и юбка снова упала мягкими складками.
– Идут на смерть? Очень романтично, ничего не скажешь.
– Ну, я несколько преувеличила. Я имела в виду то, что Беллилия просто создана для мужчин, она обожает их, и мужчины это чувствуют, поэтому и влюбляются. Тем не менее она существует только для своего мужа, вся ее жизнь словно оболочка вокруг него. Без мужа она не может жить.
– А мы можем, как я полагаю?
– К несчастью, – вздохнула Эбби. – И ты, и я слишком независимы. Ты сама зарабатываешь себе на жизнь, и тебе это доставляет удовольствие. У меня есть доходы, и я живу одна как хочу. Мужчины для нас не лорды и не хозяева. И это им не нравится. Они нас недолюбливают.
– Ну и пусть, – сердито произнесла Эллен. Взяв одну из сигарет Эбби, она поднесла к ней зажженную спичку и затянулась.
Эбби наблюдала за ней с веселым блеском в глазах. Заскрипела лестница, но Эллен не вынула сигарету изо рта.
– Браво, – шепнула Эбби.
– Мне больше нравятся сигареты без запаха духов.
– Нам приходится быть женственными.
– А зачем этот компромисс? Или ты куришь, или не куришь.
Эбби рассмеялась. Кто-то прошел по коридору мимо их двери. Скорее всего это была мама Эллен. Если бы она вошла, Эллен так бы и осталась с сигаретой во рту, будто курить для нее самое привычное дело. Сигарета была не столько символом нарушения правил приличия, сколько доказательством того, что она независима и свободна.
Когда Эллен переодевалась, чтобы вернуться в редакцию, она решила больше не думать о Чарли и избавиться от вещей, напоминающих о ее несчастной любви, до отказа переполнивших ее комнату. Не считая фотоснимка Чарли в теннисном костюме, там были старые котильонные бантики, ленточки, выцветшие программки праздничных балов и всевозможные подарки, которые он ей вручал, начиная с экземпляра «Элси Динсмор», принесенного им на день рождения, когда ей исполнилось девять лет.
Чарли уже не испытывал боли и чувствовал себя вполне прилично, поэтому его больше беспокоили переживания Беллилии, чем собственное состояние. Шутка, которую сыграла с ней судьба, была весьма дурного вкуса, решил Чарли.
«Разве это не ужасно, что женщина, неожиданно потеряв первого мужа, видит почти предсмертную агонию второго?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54