Дехкане прислали ходоков за деньгами. Абдурахманбай заявил, что их люцерна оказалась сорной и потребовал скидки в тридцать процентов. Ходоки после долгих споров согласились на скидку. Но бай затягивает расчеты. Его приказчик уговаривает дехкан отсрочить расчеты до весны.
— Что нам делать? — спросил Григория дехканин.
— Подайте жалобу хану,— нерешительно предложил Григорий.
Из толпы дехкан послышался невеселый смешок.
— Разве хан обидит Абдурахманбая?—спросил один из дехкан.
— Тогда за вас некому заступиться,— сказал Григорий. И вдруг совершенно неожиданно для себя выразительно добавил:—-Надо вам научиться самим за себя заступиться!
— Верно ты сказал!—воскликнул молодой дехканин.—Я им тоже так говорю. Не заплатит — я его дом подожгу.
— С ума сошел, Нурмат!—сердито остановил его старик в чалме.— Тебя за это хан повесит.
— Меня повесит, а вы получите деньги.
— Деньги, деньги,—пробурчал старик,— ты о деньгах думаешь, а о боге позабыл. Бай мусульманин, и ты мусульманин...
Молодой дехканин ворча отошел в сторону. Один за другим дехкане садились на пол, не обращая внимания на Григория, в смущении слушавшего их разговор. Он повернулся обратно. В дверях зала Григорий встретил Андрея.
— Где ты пропадаешь, Гриша? Здесь, брат, скука, черт знает. Ната валяется на одеялах в восточной комнате, пойдем к ней, что ли...
Андрей вдруг толкнул Григория в бок и показал на Волкова. Тот стоял рядом с Мешковой. Она, радостно улыбаясь, держала Волкова за руку и что-то оживленно рассказывала.
Андрей сказал с чувством юмора и легкого беспокойства.
— Черт! Он, кажется, сумел добраться и до моей мамаши — не нашел помоложе. А она и скрыть не может своей радости, довольна, как девчонка.
Григорий вспомнил рассказ Андрея о том, что Волков — общий кум колонии и пользуется большим успехом у своих кумушек.
— Разве Волков с твоей мамашей у кого-нибудь крестил?— спросил Григорий, удивляясь легкомысленному отношению Андрея к матери.
— Как же, у нашего приказчика. Ребенку золотой крест, а моему папаше рога. Теперь он ездит к нам, справляется о здоровье ребенка. Не верю я ему, он не зря крутит с моей мамашей... Пойдем к Нате, в восточную комнату...
Восточная комната была обставлена по-узбекски. Столов и стульев не было, пол был устлан коврами, шелковыми одеялами. Посреди комнаты был развернут дастархан с восточными лакомствами, сухими фруктами и узбекскими лепешками. Вокруг дастархана, обло-котясь на подушки, полулежали гости. Григорий увидел Прасковью Васильевну, которая горячо доказывала что-то отцу Андрея. Тот, сидя на ковре, неуклюже ворочался, пытаясь положить на собственные колени свой отвисший живот. Неподалеку от нее сидела жена Клингеля, Татьяна Андреевна и несколько незнакомых дам.
Ната лежала около дастархана на мягких одеялах. Из-под ее длинного шелкового платья виднелись полные ноги в изящных туфлях, сквозь ажурные чулки просвечивала розовая кожа икр.
У Григория забилось сердце при виде Наты. Он сел рядом с ней.
— А я вас жду, жду, скучаю... Где вы пропадали, Гриша?
Григорий ответил, что он присутствовал при разговоре Клингеля с братом Абдурахманбая. Ната не спускала глаз с лица Григория.
— Вы присутствовали при разговоре? Это интересно. О чем они говорили?
Григорий вкратце передал ей начало разговора — обмен любезностями.
— Потом оказалось, что брат Абдурахманбая говорит по-русски не хуже меня, и я ушел.
— Жаль, а то бы мы узнали интересные новости... Не забывайте меня, Гриша, я так ужасно скучаю. Вот здесь, у Абдурахманбая, сотни людей, а поговорить не с кем. Нет никого в моем вкусе.
Андрей засмеялся:
— Что же тогда в твоем вкусе,— я что ли или Гриша?
— О, только не ты. Ты во вкусе Елены Викторовны, Ты очень прозаичен и не способен на геройский поступок... Гриша—другое дело...
Она не договорила и засмеялась.
— Ну, хватит об этом. Ты узнал, Андрюша, когда будут танцы?
— Сейчас начнутся танцы бачей. Европейских, кажется, не будет совсем.
Из приемного зала послышалось глухое гудение бубна. Ната вскочила и, подхватив под руки Григория и Андрея, поспешила на звук музыки.
Гости сдвинули кресла, образовали большой круг, приготовляясь смотреть танцы бачей.
Два стройных подростка в женских шелковых платьях с нарумяненными щеками и волосами, заплетенными в мелкие косички, вышли в круг. Они, покачивая бедрами и поводя плечами, сначала медленно, а потом все быстрее обходили круг. Удары бубна учащались, вместе с ними учащался ритм танца. Бачи все быстрее
и быстрее мчались по кругу друг против друга, мягко притоптывая ногами, обутыми в ичиги.
Григорий не любил танцев бачей. Эти несчастные дети дехкан, жертвы байского сладострастия, вызывали у Григория чувство глубокого сожаления и к ним самим, и к опозоренным отцам и матерям.
Танцы бачей скоро закончились. Абдурахманбай пригласил гостей в столовую, где их ждал ужин.
Гости шумно расселись. Слуги поставили перед каждым тарелки с пловом, вино, водку, коньяк.
Клингель сидел рядом с братом Абдурахманбая и чиновником из канцелярии генерала Гнилинкого. Гости внимательно прислушивались к их разговорам.
Полный, седой чиновник—правитель канцелярий генерала, доказывал Клингелю преимущества русского колониального управления перед английским.
Его аргументы горячо поддерживал Кисляков.
— Что — англичане,—-пренебрежительно говорил Кисляков.— Их многолетнее управление Индией привело только к тому, что индусы их ненавидят. Вспомните восстание Нана Сахиба, резню в Пенджабе, ежегодные волнения на границах. Индусы поголовно восстали бы против англичан, если бы кто-нибудь поддержал их восстание. А поддерживать их должна только Россия.
— Совершенно правильно,— подтвердил правитель канцелярии,— это под силу только нашей империи. И это рано или поздно будет. Вы, господа, конечно, слыхали о легенде, которая ходит среди индусов.— Белый царь Михаил должен освободить индусский народ от англичан...
— Тысяч сто казаков бросить бы через границу, дело бы было сделано,— сказал Волков.
— Ну, одних казаков недостаточно,— возразил Клингель.
— Достаточно, Самуил Федорович,— сказал Волков.— Павел Первый, когда сговаривался с Наполеоном захватить Индию, так он никого другого, а атамана Платова с казаками хотел посылать.
— Да, Индия это не Хива, не Бухара,— вздохнул Мешков,—там дела можно развернуть на миллионы. Выход прямо к морю, дорога открыта, куда хочешь.
— А здесь лаптем щи хлебаем,— сказал Волков.— Здешнее хозяйство бедное, с трудом сами живут, а нам приходится им торговлю развивать, хлопок растить.
Брат Абдурахманбая не вмешивался в разговор за столом, он тихо шептался о чем-то с Шарифбаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Что нам делать? — спросил Григория дехканин.
— Подайте жалобу хану,— нерешительно предложил Григорий.
Из толпы дехкан послышался невеселый смешок.
— Разве хан обидит Абдурахманбая?—спросил один из дехкан.
— Тогда за вас некому заступиться,— сказал Григорий. И вдруг совершенно неожиданно для себя выразительно добавил:—-Надо вам научиться самим за себя заступиться!
— Верно ты сказал!—воскликнул молодой дехканин.—Я им тоже так говорю. Не заплатит — я его дом подожгу.
— С ума сошел, Нурмат!—сердито остановил его старик в чалме.— Тебя за это хан повесит.
— Меня повесит, а вы получите деньги.
— Деньги, деньги,—пробурчал старик,— ты о деньгах думаешь, а о боге позабыл. Бай мусульманин, и ты мусульманин...
Молодой дехканин ворча отошел в сторону. Один за другим дехкане садились на пол, не обращая внимания на Григория, в смущении слушавшего их разговор. Он повернулся обратно. В дверях зала Григорий встретил Андрея.
— Где ты пропадаешь, Гриша? Здесь, брат, скука, черт знает. Ната валяется на одеялах в восточной комнате, пойдем к ней, что ли...
Андрей вдруг толкнул Григория в бок и показал на Волкова. Тот стоял рядом с Мешковой. Она, радостно улыбаясь, держала Волкова за руку и что-то оживленно рассказывала.
Андрей сказал с чувством юмора и легкого беспокойства.
— Черт! Он, кажется, сумел добраться и до моей мамаши — не нашел помоложе. А она и скрыть не может своей радости, довольна, как девчонка.
Григорий вспомнил рассказ Андрея о том, что Волков — общий кум колонии и пользуется большим успехом у своих кумушек.
— Разве Волков с твоей мамашей у кого-нибудь крестил?— спросил Григорий, удивляясь легкомысленному отношению Андрея к матери.
— Как же, у нашего приказчика. Ребенку золотой крест, а моему папаше рога. Теперь он ездит к нам, справляется о здоровье ребенка. Не верю я ему, он не зря крутит с моей мамашей... Пойдем к Нате, в восточную комнату...
Восточная комната была обставлена по-узбекски. Столов и стульев не было, пол был устлан коврами, шелковыми одеялами. Посреди комнаты был развернут дастархан с восточными лакомствами, сухими фруктами и узбекскими лепешками. Вокруг дастархана, обло-котясь на подушки, полулежали гости. Григорий увидел Прасковью Васильевну, которая горячо доказывала что-то отцу Андрея. Тот, сидя на ковре, неуклюже ворочался, пытаясь положить на собственные колени свой отвисший живот. Неподалеку от нее сидела жена Клингеля, Татьяна Андреевна и несколько незнакомых дам.
Ната лежала около дастархана на мягких одеялах. Из-под ее длинного шелкового платья виднелись полные ноги в изящных туфлях, сквозь ажурные чулки просвечивала розовая кожа икр.
У Григория забилось сердце при виде Наты. Он сел рядом с ней.
— А я вас жду, жду, скучаю... Где вы пропадали, Гриша?
Григорий ответил, что он присутствовал при разговоре Клингеля с братом Абдурахманбая. Ната не спускала глаз с лица Григория.
— Вы присутствовали при разговоре? Это интересно. О чем они говорили?
Григорий вкратце передал ей начало разговора — обмен любезностями.
— Потом оказалось, что брат Абдурахманбая говорит по-русски не хуже меня, и я ушел.
— Жаль, а то бы мы узнали интересные новости... Не забывайте меня, Гриша, я так ужасно скучаю. Вот здесь, у Абдурахманбая, сотни людей, а поговорить не с кем. Нет никого в моем вкусе.
Андрей засмеялся:
— Что же тогда в твоем вкусе,— я что ли или Гриша?
— О, только не ты. Ты во вкусе Елены Викторовны, Ты очень прозаичен и не способен на геройский поступок... Гриша—другое дело...
Она не договорила и засмеялась.
— Ну, хватит об этом. Ты узнал, Андрюша, когда будут танцы?
— Сейчас начнутся танцы бачей. Европейских, кажется, не будет совсем.
Из приемного зала послышалось глухое гудение бубна. Ната вскочила и, подхватив под руки Григория и Андрея, поспешила на звук музыки.
Гости сдвинули кресла, образовали большой круг, приготовляясь смотреть танцы бачей.
Два стройных подростка в женских шелковых платьях с нарумяненными щеками и волосами, заплетенными в мелкие косички, вышли в круг. Они, покачивая бедрами и поводя плечами, сначала медленно, а потом все быстрее обходили круг. Удары бубна учащались, вместе с ними учащался ритм танца. Бачи все быстрее
и быстрее мчались по кругу друг против друга, мягко притоптывая ногами, обутыми в ичиги.
Григорий не любил танцев бачей. Эти несчастные дети дехкан, жертвы байского сладострастия, вызывали у Григория чувство глубокого сожаления и к ним самим, и к опозоренным отцам и матерям.
Танцы бачей скоро закончились. Абдурахманбай пригласил гостей в столовую, где их ждал ужин.
Гости шумно расселись. Слуги поставили перед каждым тарелки с пловом, вино, водку, коньяк.
Клингель сидел рядом с братом Абдурахманбая и чиновником из канцелярии генерала Гнилинкого. Гости внимательно прислушивались к их разговорам.
Полный, седой чиновник—правитель канцелярий генерала, доказывал Клингелю преимущества русского колониального управления перед английским.
Его аргументы горячо поддерживал Кисляков.
— Что — англичане,—-пренебрежительно говорил Кисляков.— Их многолетнее управление Индией привело только к тому, что индусы их ненавидят. Вспомните восстание Нана Сахиба, резню в Пенджабе, ежегодные волнения на границах. Индусы поголовно восстали бы против англичан, если бы кто-нибудь поддержал их восстание. А поддерживать их должна только Россия.
— Совершенно правильно,— подтвердил правитель канцелярии,— это под силу только нашей империи. И это рано или поздно будет. Вы, господа, конечно, слыхали о легенде, которая ходит среди индусов.— Белый царь Михаил должен освободить индусский народ от англичан...
— Тысяч сто казаков бросить бы через границу, дело бы было сделано,— сказал Волков.
— Ну, одних казаков недостаточно,— возразил Клингель.
— Достаточно, Самуил Федорович,— сказал Волков.— Павел Первый, когда сговаривался с Наполеоном захватить Индию, так он никого другого, а атамана Платова с казаками хотел посылать.
— Да, Индия это не Хива, не Бухара,— вздохнул Мешков,—там дела можно развернуть на миллионы. Выход прямо к морю, дорога открыта, куда хочешь.
— А здесь лаптем щи хлебаем,— сказал Волков.— Здешнее хозяйство бедное, с трудом сами живут, а нам приходится им торговлю развивать, хлопок растить.
Брат Абдурахманбая не вмешивался в разговор за столом, он тихо шептался о чем-то с Шарифбаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82