Она была так необычна среди смуглых бородатых клиентов банка в их пестрых халатах. Аромат ее дорогих заграничных духов перебивал тяжелый запах книг и бумаг. Григорий с гордостью любовался ее свежим лицом, пышными бедрами и высокой грудью. Только одно огорчало его, это скучная гримаса на ее лице, когда он говорил о любимых книгах, о новинках литературы, или вслух мечтал о далеких заморских путешествиях. Она поцелуями прерывала разговор.
— Гришенька, мы еще найдем с тобой время говорить о литературе и путешествиях. Мы будем любить друг друга долго-долго. Ты обещал посвятить мне всю жизнь.
Она охотнее говорила о делах колонии. Григорий часто удивлялся хорошему знанию Наты коммерческой жизни ханства, ее умению разбираться в сложной конъюнктуре заграничного рынка. Это нравилось Григорию, и он как-то восхитился ее деловитостью.
Ната была польщена.
— Это мне Иван Иванович тоже говорит, а он большой коммерсант. В папиных делах я разбираюсь лучше, чем Андрей. Из тебя, Гриша, ты только не обижайся, хорошего коммерсанта тоже не будет.
Но Григорий не обижался на ее предсказание, оно
забавляло его.
Сегодня они, как обычно, должны были встретиться в карагачевой роще. Но Кисляков с утра предупредил Григория, что Волков ждет их к обеду. Григорий не нашел предлога для отказа и молча согласился.
По окончании занятий он вместе с Кисляковым вышел из банка.
День, проведенный в разговоре с клиентами, не утомил Кислякова. Он без конца рассказывал Григорию о сделке банка с крупной немецкой фирмой на поставку люцерны. Он горячился, убеждая молчаливого спутника в выгодности для банка этого договора.
Его огорчали только жесткие сроки доставки люцерны.
— Это дело рук, конечно, того сухого менонитского пастора,— раздраженно говорил Кисляков.— Хивинские менониты быстро снюхались со своими немцами. Они их сюда, в Хиву, и привлекли, конечно.
Он жаловался на воротил менонитского поселка. Переселенные в 1883 году в ханство менониты, с разрешения русского начальства, приняли подданство Хивинского хана. В короткий срок немцы-менониты с помощью батраков-хивинцев обзавелись хорошими хозяйствами и зажили в достатке. Подданные хивинского хана, воротилы поселка вели себя, как германские патриоты, вывешивали в своих домах портреты Вильгельма II и деятельно помогали немецким коммерсантам. Они имели обширную переписку с Гамбургом, с Берлином, сообщали туда рыночные настроения ханства, ез-: дили для связи. Некоторые дельцы-менониты, по словам Кислякова, пользовались подозрительно большим влиянием на хивинского хана.
Григорий рассеянно слушал Кислякова. Он встречался с Натой сейчас же после захода солнца, а обед у Волкова обычно затягивался, и Григорий боялся опоздать на свидание.
Кисляков внезапно схватил Григория за плечо. — Это невозможно, Григорий Васильевич,— смеясь сказал он,— вы рассеяны, как профессор мертвых язы-
ков. Я задал вам десяток вопросов и не получил ни одного ответа. Бросьте мечтать, взгляните на поля, мимо которых вы так равнодушно шагаете.
Кисляков обвел в воздухе своим портфелем широкий круг.
— Здесь раньше сеяли только пшеницу и джугару, а теперь...
Поля были покрыты молодым темно-зеленым хлопчатником. Десятки дехкан: мужчины в белых рубахах, женщины в коричневых и бордовых тюрбанах пололи сорную траву, окучивали молодые растения.
— Огромную государственную задачу сейчас решает наш банк,— с восхищением сказал Кисляков.— Россия скоро будет иметь свой отечественный хлопок. Это в свое время зачтется в великую заслугу Русско-Азиатского банка и таких его клиентов, как Арсений Ефимович.
— Они не мало наживутся на этом деле,— задумчиво сказал Григорий.
— А вы хотели бы, чтобы они работали без прибыли. Прибыль—великий стимул развития народного хозяйства, развития промышленности. Нет прибыли — не будет и заинтересованности в деле. Вы плохо знаете политическую экономию. Крестьянин тоже не стал бы работать, если бы работа не приносила ему выгоды.
Неправота Кислякова для Григория теперь была ясна. Дехканин сеял хлопок, потому что это давало ему возможность получать кредиты на голодный период времени. Эти кредиты разоряли дехкан, но они не могли существовать без них. Григорию не хотелось спорить с Кисляковым, мысли его были поглощены предстоящей встречей с Натой. Она рассердилась бы, опоздай он хотя на десять минут...
Григорий невольно прибавил шаг.
Кисляков удержал его за рукав.
— Арсений Ефимович будет рад вашему аппетиту. Но все же не забывайте, что сейчас конец мая, жарко...
Дом, в котором жил Волков, был уже близок.
Цепная собака выскочила из конуры на голос Григория и, радостно повизгивая, пыталась лизнуть его в лицо.
Волков, одетый в желтый чесучовый пиджак поверх русской вышитой рубахи, вышел на крыльцо.
— Скорее, скорее, банковские чиновнички,— поторопил он гостей.
Он обнял их за плечи и повел в столовую.
— Татьяна Андреевна, распорядись-ка там поскорей!— закричал он из коридора.
Обед Волкова, как всегда, был обилен и дополнялся винами, водкой, пивом.
Хозяин протянул Григорию бутылку с заграничной этикеткой.
— Это для тебя, Гриша. Я знаю, ты к немецкому вину привыкаешь. Молодец, хорошей жизни хочешь — хорошо работай.
Волков по обыкновению весело шутил со всеми обедающими и со слугами. Он обходил шутками только хмурую Прасковью Васильевну.
Жена Кислякова была необычайно молчалива. Она очень мало ела, без конца пила водку и вино; багровое лицо ее покрылось белыми пятнами.
Ей было отчего пить. За последнее время Волков сильно увлекся женой Клингеля. Прасковья Васильевна опасалась, что он бросит ее. На бурном объяснении сегодня утром у нее в квартире Прасковья Васильевна потребовала, чтобы он оставил жену Клингеля.
Сильный физически Волков был мягок в обращении с женщинами, но иногда на него нападал бешеный гнев. Прасковью Васильевну не испугало его внезапно нахмурившееся лицо. Она истерично кричала:
— Бегал ты за старушкой, за женой Мешкова, как заводской жеребец, так нет, мало тебе, еще немки не хватало! Преподнес ей медальон за семь с половиной тысяч рублей!
Волков вынул из кармана чековую книжку и, быстро заполнив чек, примирительно сказал:
— На и тебе не меньше. Если бы я хотел бросить тебя, так разве дал бы столько денег? А у жены Егора я теперь не бываю.
Прасковья Васильевна разорвала чек на мелкие клочья и бросила их любовнику в лицо.
— Этим ты меня не купишь!
Волков вскочил со стула и с размаха ударил ее кулаком в грудь.
— Уймись, Прасковья!—бешено крикнул он.— Уймись, дура, или плохо тебе будет! Ты в мои дела не вмешивайся, я сам знаю, что делаю! Разве все эти бабы стоят тебя?!
Он с трудом успокоил ее, выписал новый чек и повез обедать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Гришенька, мы еще найдем с тобой время говорить о литературе и путешествиях. Мы будем любить друг друга долго-долго. Ты обещал посвятить мне всю жизнь.
Она охотнее говорила о делах колонии. Григорий часто удивлялся хорошему знанию Наты коммерческой жизни ханства, ее умению разбираться в сложной конъюнктуре заграничного рынка. Это нравилось Григорию, и он как-то восхитился ее деловитостью.
Ната была польщена.
— Это мне Иван Иванович тоже говорит, а он большой коммерсант. В папиных делах я разбираюсь лучше, чем Андрей. Из тебя, Гриша, ты только не обижайся, хорошего коммерсанта тоже не будет.
Но Григорий не обижался на ее предсказание, оно
забавляло его.
Сегодня они, как обычно, должны были встретиться в карагачевой роще. Но Кисляков с утра предупредил Григория, что Волков ждет их к обеду. Григорий не нашел предлога для отказа и молча согласился.
По окончании занятий он вместе с Кисляковым вышел из банка.
День, проведенный в разговоре с клиентами, не утомил Кислякова. Он без конца рассказывал Григорию о сделке банка с крупной немецкой фирмой на поставку люцерны. Он горячился, убеждая молчаливого спутника в выгодности для банка этого договора.
Его огорчали только жесткие сроки доставки люцерны.
— Это дело рук, конечно, того сухого менонитского пастора,— раздраженно говорил Кисляков.— Хивинские менониты быстро снюхались со своими немцами. Они их сюда, в Хиву, и привлекли, конечно.
Он жаловался на воротил менонитского поселка. Переселенные в 1883 году в ханство менониты, с разрешения русского начальства, приняли подданство Хивинского хана. В короткий срок немцы-менониты с помощью батраков-хивинцев обзавелись хорошими хозяйствами и зажили в достатке. Подданные хивинского хана, воротилы поселка вели себя, как германские патриоты, вывешивали в своих домах портреты Вильгельма II и деятельно помогали немецким коммерсантам. Они имели обширную переписку с Гамбургом, с Берлином, сообщали туда рыночные настроения ханства, ез-: дили для связи. Некоторые дельцы-менониты, по словам Кислякова, пользовались подозрительно большим влиянием на хивинского хана.
Григорий рассеянно слушал Кислякова. Он встречался с Натой сейчас же после захода солнца, а обед у Волкова обычно затягивался, и Григорий боялся опоздать на свидание.
Кисляков внезапно схватил Григория за плечо. — Это невозможно, Григорий Васильевич,— смеясь сказал он,— вы рассеяны, как профессор мертвых язы-
ков. Я задал вам десяток вопросов и не получил ни одного ответа. Бросьте мечтать, взгляните на поля, мимо которых вы так равнодушно шагаете.
Кисляков обвел в воздухе своим портфелем широкий круг.
— Здесь раньше сеяли только пшеницу и джугару, а теперь...
Поля были покрыты молодым темно-зеленым хлопчатником. Десятки дехкан: мужчины в белых рубахах, женщины в коричневых и бордовых тюрбанах пололи сорную траву, окучивали молодые растения.
— Огромную государственную задачу сейчас решает наш банк,— с восхищением сказал Кисляков.— Россия скоро будет иметь свой отечественный хлопок. Это в свое время зачтется в великую заслугу Русско-Азиатского банка и таких его клиентов, как Арсений Ефимович.
— Они не мало наживутся на этом деле,— задумчиво сказал Григорий.
— А вы хотели бы, чтобы они работали без прибыли. Прибыль—великий стимул развития народного хозяйства, развития промышленности. Нет прибыли — не будет и заинтересованности в деле. Вы плохо знаете политическую экономию. Крестьянин тоже не стал бы работать, если бы работа не приносила ему выгоды.
Неправота Кислякова для Григория теперь была ясна. Дехканин сеял хлопок, потому что это давало ему возможность получать кредиты на голодный период времени. Эти кредиты разоряли дехкан, но они не могли существовать без них. Григорию не хотелось спорить с Кисляковым, мысли его были поглощены предстоящей встречей с Натой. Она рассердилась бы, опоздай он хотя на десять минут...
Григорий невольно прибавил шаг.
Кисляков удержал его за рукав.
— Арсений Ефимович будет рад вашему аппетиту. Но все же не забывайте, что сейчас конец мая, жарко...
Дом, в котором жил Волков, был уже близок.
Цепная собака выскочила из конуры на голос Григория и, радостно повизгивая, пыталась лизнуть его в лицо.
Волков, одетый в желтый чесучовый пиджак поверх русской вышитой рубахи, вышел на крыльцо.
— Скорее, скорее, банковские чиновнички,— поторопил он гостей.
Он обнял их за плечи и повел в столовую.
— Татьяна Андреевна, распорядись-ка там поскорей!— закричал он из коридора.
Обед Волкова, как всегда, был обилен и дополнялся винами, водкой, пивом.
Хозяин протянул Григорию бутылку с заграничной этикеткой.
— Это для тебя, Гриша. Я знаю, ты к немецкому вину привыкаешь. Молодец, хорошей жизни хочешь — хорошо работай.
Волков по обыкновению весело шутил со всеми обедающими и со слугами. Он обходил шутками только хмурую Прасковью Васильевну.
Жена Кислякова была необычайно молчалива. Она очень мало ела, без конца пила водку и вино; багровое лицо ее покрылось белыми пятнами.
Ей было отчего пить. За последнее время Волков сильно увлекся женой Клингеля. Прасковья Васильевна опасалась, что он бросит ее. На бурном объяснении сегодня утром у нее в квартире Прасковья Васильевна потребовала, чтобы он оставил жену Клингеля.
Сильный физически Волков был мягок в обращении с женщинами, но иногда на него нападал бешеный гнев. Прасковью Васильевну не испугало его внезапно нахмурившееся лицо. Она истерично кричала:
— Бегал ты за старушкой, за женой Мешкова, как заводской жеребец, так нет, мало тебе, еще немки не хватало! Преподнес ей медальон за семь с половиной тысяч рублей!
Волков вынул из кармана чековую книжку и, быстро заполнив чек, примирительно сказал:
— На и тебе не меньше. Если бы я хотел бросить тебя, так разве дал бы столько денег? А у жены Егора я теперь не бываю.
Прасковья Васильевна разорвала чек на мелкие клочья и бросила их любовнику в лицо.
— Этим ты меня не купишь!
Волков вскочил со стула и с размаха ударил ее кулаком в грудь.
— Уймись, Прасковья!—бешено крикнул он.— Уймись, дура, или плохо тебе будет! Ты в мои дела не вмешивайся, я сам знаю, что делаю! Разве все эти бабы стоят тебя?!
Он с трудом успокоил ее, выписал новый чек и повез обедать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82