— Внезапно спросила напрямик:— Ты в городе его не встречала?
Кристина, казалось, только теперь пробудилась от
странного оцепенения, непринужденно откинулась на спинку стула.
— Сегодня первый раз на улицу вышла... О, даже не помню, когда его последний раз видела.
Чеслова выпила вино и рассмеялась:
— И на сей раз придется поверить.
— Кому?
— Тебе, Криста. А ведь я думала: ты в кафе с Моркунасом сидела.
Кристина глядела округлившимися глазами, не зная, что делать: рассердиться на Чесю за такую бесцеремонность или все обратить в шутку.
— Дура я, вечно суюсь, куда не надо,— тут же извинилась Чеслова; от вина ее щеки раскраснелись, просто запылали.— В нашем Вангае, как в деревне, никаких тайн нету. Правда, когда ты с Моркунасом дружила, меня здесь не было, но я все знаю.
— Сам учитель рассказал? — с трудом произнесла Кристина.
— Он? Да разве он расскажет!
Чеслова вылила остаток вина в стаканчик.
— В те годы, когда ты училась, Паулюс постоянно сюда приезжал и бродил по берегу озера. Твоя мать не рассказывала ?
...Паулюс как-то написал: «Каждую среду (в среду у меня нет уроков) приезжаю в Вангай, забегаю на почту. Какое счастье — твое письмо! Иду к озеру и только там начинаю читать. Потом хоть несколько раз прохожу по тропе вдоль озера, и мне все кажется, что я с тобой. Стою у нашего камня. Только мы с тобой о нем знаем». И в других письмах намекал: «Мне кажется, что тропа, по которой мы с тобой любили гулять, только от моих ног не зарастает травой...» Письма приходили каждую неделю, а то и чаще. Во время каникул Кристина возвращалась в Вангай. Они гуляли по берегу, катались на старой лодке и разговаривали, разговаривали без конца. «Паулюс, мне скоро уезжать»,— как-то сказала она. Из рук Паулюса выскользнуло весло. «Лето еще только начинается».— «В лагерь попросилась, пионервожатой. Хочу поднакопить денег на осень». И следующим летом Кристина работала с пионерами, а зимой давала уроки, потому что нужны были новые туфельки, платье... ах, все было нужно. Она мечтала хоть чуточку принарядиться, чтобы Паулюс не спускал с нее глаз, чтобы пошел за ней на край света...
— Если по правде, то Паулюс мне тоже нравился. Уже в шестом классе гимназии он был не таким, как другие. Каким? Не знаю, как сказать. Может, слишком серьезным, даже неповоротливым. Все, бывало, ходят на голове, а он глядит со стороны и как бы спрашивает: чего это вы тут?..
— Не помню,— призналась Кристина.— Я ведь позже с ним познакомилась.
— О! — нараспев произнесла Чеслова, откинула голову и рассмеялась. Ее пухлое тело тряслось, лицо еще больше побагровело, и Кристине стало не по себе, этот сиплый горловой смех оскорблял ее.— О! Если б я тогда не повернула другой дорожкой, то еще неизвестно, как все... неизвестно.
— Когда ты вернулась в Вангай, Паулюс был свободен,— тем же отплатила Кристина.
Чеслова застыла, тупо уставилась на Кристину.
— Свободен... Да был ли он когда-нибудь свободен?
Кристина была уже на третьем курсе, когда однажды, вернувшись с лекций, на столике вахтерши в общежитии нашла сложенный вчетверо листок со своей фамилией, выведенной прописными буквами. Сердце екнуло: он, Паулюс! «В восемнадцать часов буду ждать у главпочтамта»... Часиков у Кристины не было, она бросилась туда-сюда — который час? Что, пятнадцать седьмого? Выскочила на улицу со всеми конспектами и взятыми в библиотеке книгами, бежала, задыхаясь.
Замедлила шаг, только когда увидела Паулюса. Прислонившись спиной к серой каменной стене, он читал какой-то журнал. Остановилась перед ним, а Паулюс все не поднимал глаз. И только когда окликнула его, словно проснулся, выпрямился, опустил журнал.
«Уже третья неделя, как от тебя нет письма». Был ли это упрек, Кристина не поняла. Она все еще тяжело дышала и блаженно улыбалась.
«Как хорошо, Паулюс, что ты... Я так удивилась...»— «Третья неделя, как я ничего о тебе не знаю. Что я мог подумать, говори?»— «Но, Паулюс, я ведь уже здесь. Нашла твою записку, и бегом».— «Третья неделя — ни весточки. Ты ведь обещала, Криста, обещала...»— «Начало года, преподаватели нажимают, работой нагружают. Сегодня вечером я бы ус точно...» Они медленно ступали по пожелтевшим листьям каштанов. Был сумрачный вечер, моросило, блестела улица, мощенная тесаными камнями. «Ты, наверное, голодна, Криста?» — когда шли мимо столовой, сказал Паулюс. «Совсем недавно обедала»,— ответила Кристина, хотя с раннего утра у нее маковой росинки во рту не было. «А все-таки...» Он взял ее руку, кивнул головой на открытую дверь. Кристина пошатнулась, сглотнула слюну. «Нет, нет, я совершенно сыта...» Снова шли по длинному проспекту, настырно накрапывал дождик. Паулюс говорил о своей школе, об уроках, о Вангае, в котором был сегодня утром и прошелся по тропе над озером. «Она мне показалась такой печальной, эта тропа. Может, оттого, что осень, озеро холодное. Или что напомнила о тебе».
Кристина больше молчала, к ней никак не возвращалась первая радость встречи. Внезапно Паулюс остановился, сжал кончики пальцев Кристины, коснулся ими своего влажного от дождя лица, губ. Поцеловал их, глядя на диво глубокими, подернутыми дымкой глазами. «Криста,— дрогнул его голос, и Кристина почувствовала всю любовь Паулюса, глубоко скрываемую и оберегаемую, высказать которую словами он никогда не умел.— Криста, если я уйду... если уеду надолго, на целых три года, ты будешь ждать меня?»— «Куда ты?.. Почему ты так?..» — «Скорее всего, еще этой осенью меня заберут в армию». Кристина испугалась, прильнула к Паулюсу, задрожала, наверное, вечерняя прохлада была причиной. «Ты будешь ждать меня, Криста, все эти годы?» — «Неужели я дала тебе повод для сомнений, Паулюс?» — «Ты будешь ждать, Криста? Я хочу услышать».— «Буду ждать, Паулюс». Паулюс наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но Кристина ласково оттолкнула его: «Люди кругом». Они снова шли в обнимку, прижавшись плечами. Под моросящим дождем. Счастливые. Недалеко от вокзала нырнули в подворотню (не Кристина ли потянула Паулюса за рукав?), целовались, шептали бессвязные слова. На перроне Паулюс сказал: «Я тебе напишу, Криста, что да как, но если получу повестку, на Октябрьские приезжай. Обязательно приезжай».— «Я приеду, Паулюс»,— пообещала. Твердо-твердо пообещала.
— Молчишь, Криста, ничего не говоришь,— вздохнула Чеслова, хотя сама тоже давно не раскрывала рта.— Конечно, говори не говори, а жернова жизни мелют да мелют. И не спрашивают: нравится тебе это или не нравится. Все время между жерновами. Или это мне одной так кажется?
Пожалуй, твоя правда, Чеслова, подумала Кристина. Но кто эти жернова вращает? Всемогущее время? Нет, не только оно. И наши собственные руки. Огромные камни ворочаем поднатужившись, и они скрежещут, грохочут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Кристина, казалось, только теперь пробудилась от
странного оцепенения, непринужденно откинулась на спинку стула.
— Сегодня первый раз на улицу вышла... О, даже не помню, когда его последний раз видела.
Чеслова выпила вино и рассмеялась:
— И на сей раз придется поверить.
— Кому?
— Тебе, Криста. А ведь я думала: ты в кафе с Моркунасом сидела.
Кристина глядела округлившимися глазами, не зная, что делать: рассердиться на Чесю за такую бесцеремонность или все обратить в шутку.
— Дура я, вечно суюсь, куда не надо,— тут же извинилась Чеслова; от вина ее щеки раскраснелись, просто запылали.— В нашем Вангае, как в деревне, никаких тайн нету. Правда, когда ты с Моркунасом дружила, меня здесь не было, но я все знаю.
— Сам учитель рассказал? — с трудом произнесла Кристина.
— Он? Да разве он расскажет!
Чеслова вылила остаток вина в стаканчик.
— В те годы, когда ты училась, Паулюс постоянно сюда приезжал и бродил по берегу озера. Твоя мать не рассказывала ?
...Паулюс как-то написал: «Каждую среду (в среду у меня нет уроков) приезжаю в Вангай, забегаю на почту. Какое счастье — твое письмо! Иду к озеру и только там начинаю читать. Потом хоть несколько раз прохожу по тропе вдоль озера, и мне все кажется, что я с тобой. Стою у нашего камня. Только мы с тобой о нем знаем». И в других письмах намекал: «Мне кажется, что тропа, по которой мы с тобой любили гулять, только от моих ног не зарастает травой...» Письма приходили каждую неделю, а то и чаще. Во время каникул Кристина возвращалась в Вангай. Они гуляли по берегу, катались на старой лодке и разговаривали, разговаривали без конца. «Паулюс, мне скоро уезжать»,— как-то сказала она. Из рук Паулюса выскользнуло весло. «Лето еще только начинается».— «В лагерь попросилась, пионервожатой. Хочу поднакопить денег на осень». И следующим летом Кристина работала с пионерами, а зимой давала уроки, потому что нужны были новые туфельки, платье... ах, все было нужно. Она мечтала хоть чуточку принарядиться, чтобы Паулюс не спускал с нее глаз, чтобы пошел за ней на край света...
— Если по правде, то Паулюс мне тоже нравился. Уже в шестом классе гимназии он был не таким, как другие. Каким? Не знаю, как сказать. Может, слишком серьезным, даже неповоротливым. Все, бывало, ходят на голове, а он глядит со стороны и как бы спрашивает: чего это вы тут?..
— Не помню,— призналась Кристина.— Я ведь позже с ним познакомилась.
— О! — нараспев произнесла Чеслова, откинула голову и рассмеялась. Ее пухлое тело тряслось, лицо еще больше побагровело, и Кристине стало не по себе, этот сиплый горловой смех оскорблял ее.— О! Если б я тогда не повернула другой дорожкой, то еще неизвестно, как все... неизвестно.
— Когда ты вернулась в Вангай, Паулюс был свободен,— тем же отплатила Кристина.
Чеслова застыла, тупо уставилась на Кристину.
— Свободен... Да был ли он когда-нибудь свободен?
Кристина была уже на третьем курсе, когда однажды, вернувшись с лекций, на столике вахтерши в общежитии нашла сложенный вчетверо листок со своей фамилией, выведенной прописными буквами. Сердце екнуло: он, Паулюс! «В восемнадцать часов буду ждать у главпочтамта»... Часиков у Кристины не было, она бросилась туда-сюда — который час? Что, пятнадцать седьмого? Выскочила на улицу со всеми конспектами и взятыми в библиотеке книгами, бежала, задыхаясь.
Замедлила шаг, только когда увидела Паулюса. Прислонившись спиной к серой каменной стене, он читал какой-то журнал. Остановилась перед ним, а Паулюс все не поднимал глаз. И только когда окликнула его, словно проснулся, выпрямился, опустил журнал.
«Уже третья неделя, как от тебя нет письма». Был ли это упрек, Кристина не поняла. Она все еще тяжело дышала и блаженно улыбалась.
«Как хорошо, Паулюс, что ты... Я так удивилась...»— «Третья неделя, как я ничего о тебе не знаю. Что я мог подумать, говори?»— «Но, Паулюс, я ведь уже здесь. Нашла твою записку, и бегом».— «Третья неделя — ни весточки. Ты ведь обещала, Криста, обещала...»— «Начало года, преподаватели нажимают, работой нагружают. Сегодня вечером я бы ус точно...» Они медленно ступали по пожелтевшим листьям каштанов. Был сумрачный вечер, моросило, блестела улица, мощенная тесаными камнями. «Ты, наверное, голодна, Криста?» — когда шли мимо столовой, сказал Паулюс. «Совсем недавно обедала»,— ответила Кристина, хотя с раннего утра у нее маковой росинки во рту не было. «А все-таки...» Он взял ее руку, кивнул головой на открытую дверь. Кристина пошатнулась, сглотнула слюну. «Нет, нет, я совершенно сыта...» Снова шли по длинному проспекту, настырно накрапывал дождик. Паулюс говорил о своей школе, об уроках, о Вангае, в котором был сегодня утром и прошелся по тропе над озером. «Она мне показалась такой печальной, эта тропа. Может, оттого, что осень, озеро холодное. Или что напомнила о тебе».
Кристина больше молчала, к ней никак не возвращалась первая радость встречи. Внезапно Паулюс остановился, сжал кончики пальцев Кристины, коснулся ими своего влажного от дождя лица, губ. Поцеловал их, глядя на диво глубокими, подернутыми дымкой глазами. «Криста,— дрогнул его голос, и Кристина почувствовала всю любовь Паулюса, глубоко скрываемую и оберегаемую, высказать которую словами он никогда не умел.— Криста, если я уйду... если уеду надолго, на целых три года, ты будешь ждать меня?»— «Куда ты?.. Почему ты так?..» — «Скорее всего, еще этой осенью меня заберут в армию». Кристина испугалась, прильнула к Паулюсу, задрожала, наверное, вечерняя прохлада была причиной. «Ты будешь ждать меня, Криста, все эти годы?» — «Неужели я дала тебе повод для сомнений, Паулюс?» — «Ты будешь ждать, Криста? Я хочу услышать».— «Буду ждать, Паулюс». Паулюс наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но Кристина ласково оттолкнула его: «Люди кругом». Они снова шли в обнимку, прижавшись плечами. Под моросящим дождем. Счастливые. Недалеко от вокзала нырнули в подворотню (не Кристина ли потянула Паулюса за рукав?), целовались, шептали бессвязные слова. На перроне Паулюс сказал: «Я тебе напишу, Криста, что да как, но если получу повестку, на Октябрьские приезжай. Обязательно приезжай».— «Я приеду, Паулюс»,— пообещала. Твердо-твердо пообещала.
— Молчишь, Криста, ничего не говоришь,— вздохнула Чеслова, хотя сама тоже давно не раскрывала рта.— Конечно, говори не говори, а жернова жизни мелют да мелют. И не спрашивают: нравится тебе это или не нравится. Все время между жерновами. Или это мне одной так кажется?
Пожалуй, твоя правда, Чеслова, подумала Кристина. Но кто эти жернова вращает? Всемогущее время? Нет, не только оно. И наши собственные руки. Огромные камни ворочаем поднатужившись, и они скрежещут, грохочут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67