Он разрешил прийти на КП.
Доложил, что приехал, а он говорит; «Как приехал?» Я ему отвечаю: «Приехал и привез подводу продуктов». Он меня поцеловал и говорит: «Вот молодец». Сразу вызвал старшину и дал указание раздать продукты курсантам.
Наутро мы отправились под Сарепту и на горе в леске отдыхали сутки. Вечером ели свежую картошку, свежие помидоры. И на войне бывает радость.
На следующий день пошли через Бекетовку на передовую, в район Лапшина сада, и с этого момента наше училище стали именовать своднокурсантским винницким полком. В наше училище влились остальные училища, и все мы вошли в состав 64-й армии.
С сентября 1942 года я возил из-за Волги боеприпасы на передовую. А в ноябре вновь послали на передовую. Воевал уже с автоматом в районе все того же Лапшина сада, совхоза и дома отдыха «Горная поляна». В последнее время, когда наши части вели наступательные бои и немцы были в окружении, их разрезали на четыре части. Враг находился на Песчаной горе и не сдавался.
Нам приходилось ее неоднократно штурмовать, и 11 декабря 1942 года при наступлении в районе дома отдыха «Горная поляна» (высота 145,5) я был тяжелоранен осколком в шею. И этот осколок, да не один, а два, ношу уже 28 лет.
В госпиталях пролежал до апреля 1943 года, а затем попал под Ленинград, в район Мги, в состав 8-й армии, рота автоматчиков 1254-го стрелкового полка 378-й Краснознаменной дивизии.
22 июля 1943 года началось наступление. Снимали блокаду Ленинграда, а 2 августа снова был тяжело ранен и попал в госпиталь.
8 мая 1944 года списан из армии со снятием с учета. Прибыл в свой родной край, Ростовскую область, Орловский район. Райком партии послал меня работать председателем колхоза, и я работал по 26 апреля 1952 года. С 1954 по 1969 год работал в быткомбинате фотомастером, а сейчас уже больше года нигде не работаю и никак не добьюсь пенсии.
С приветом Мельников И. И.».
Последняя фраза письма оглушила. Стало не по себе, будто и я был виноват. Сразу же написал Мельникову: «Почему так вышло?» — «А потому,— ответил мне Иван Иванович,— был здоров, работал и не думал о пенсии. Кинулся, а у меня и справок никаких нет из госпиталя. Помню номера госпиталей. Написал в Москву. Архивы не сохранились. А собес без бумаги не верит. Говорят, может, ты ранен еще где...»
Я написал: «Надо добиваться, давайте вместе». Он ответил, а скоро и сам явился в Москву.
Крупный, с виду еще крепкий седоволосый мужчина, с орденом Ленина на лацкане простенького темно-серого костюма. Протянул широкую руку куда-то чуть в сторону:
— Я Мельников.
Когда мы направились в комнату, Иван Иванович ступал робко, неуверенно, точно под ним был зыбкий пол парохода.
— Как дите стал. Шатает меня. Вот и до вас с провожатым приехал. Тоже солдат, земляк мой. Без него б не добрался. Да еще вот помощник,— указал он взглядом на орден.— Где билет взять, где чего спросить...
Он как-то затаенно-лукаво улыбнулся и стал рассказывать про своего земляка — солдата, который сейчас ушел «по своему делу» и скоро зайдет за ним.
Я слушал его мягкую, певучую речь, пересыпанную казачьими словечками, и старался представить себе Ивана Ивановича, каким он был тридцать лет н#зад, когда уже зрелым 27-летним мужчиной попал под Сталинград. Здоровый, русоволосый, с расчетливым и сметливым мужицким умом (пристроился со своей подводой к немецкой колонне и вышел из окружения, да еще привез продукты; сделал из иголки крючок и ловил на обед красноперок), он мне казался из тех разбитных Иванов, Иванушек из русских сказок, которые выходили победителями из любых передряг.
— Земляк приехал машину хлопотать,— рассказывал Мельников.— Ему, как инвалиду, положена. Руки нет. Так он на сына хочет переписать машину-то. Надо помочь...
И он стал излагать мне план, как «выбить для земляка эту машину»:
— К Батову надо идти, в Совет ветеранов...
— Бог с ней, с машиной. Давайте про ваши дела. Иван Иванович тяжело вздохнул:
— Мне надо добиваться, шоб в институт положили. Надо, шоб исследовали..,
Этим мы и занялись. Хлопот было много, и как-то не к месту и не ко времени было расспрашивать Ивана Ивановича о его военных делах. Воевал, дважды был тяжело ранен, а сейчас нужно доказать какому-то там в райсобесе, что ранен на фронте. Доказать не словами, а документом, который может выдать лечебный институт.
...Через месяц, когда хлопоты кончились и Мельников уже вернулся домой, я получил от него письмо.
«. .Простите меня за беспокойство 24 ноября 1972 г. я был у Вас. Остался очень довольный. Мое сердечное спасибо за Ваше отношение.
...По направлению Министерства соцобеспечения РСФСР положили в институт, на стационарное обследование, где пролежал я до 24 декабря 1972 г. Прошел все исследования. Был похож на космонавта, опутанного проводами и запертого в специальную комнату. Умные машины под руководством человека записали степень моего заболевания. Прошел лучших специалистов, и мне сказали, что заболевания подтвердились исследованием института. Поезжай домой, все документы отправляем по месту жительства.
С уважением Мельников И. 26 декабря 1972 г.».
Скоро Ивану Ивановичу установили инвалидность и пенсию. Переписка наша прервалась почти на год. А в декабре 1973 года прищла от него бандероль. Ученическая тетрадь воспоминаний. Вот они.
2
...Ступила моя нога на родную донскую землю 8 июня 1944 года, а 14 июня вызвал первый секретарь Орловского райкома Ростовской области товарищ Данилкин Константин Иванович и с улыбкой спросил: «Живой вернулся? Хорошо. Теперь ты нам нужен на другом фронте. Надо крепить колхозы, восстанавливать их, убирать хлеб и давать его государству, помогать войскам быстрей разгромить врага». Вот так поговорили, и с 15 июня началась трудовая жизнь. Меня райком партии послал работать в колхоз имени 2-й пятилетки Орловского района, где колхозники приняли меня в колхоз и избрали председателем правления.
После освобождения нашего района 15 января 1943 года в этом колхозе всего уцелело: 17 голов крупного рогатого скота, 118 овец, а техническая база — слезы. По линии МТС нам выделили по одному трактору ЧТЗ, НАТИ и СТЗ — 3 штуки, комбайн «Сталинец»—1, «Коммунар»— 1.
Вот и все наши возможности. А в колхозе около 10 тысяч гектаров земли. Конечно, что это было за хозяйство, догадаться нетрудно.
Война идет, стране нужен хлеб и продукты животноводства. Да и уборка не за горами, надо в короткий срок налаживать хозяйство. И вот уже на 3-й день своей работы я сразу поехал на лошадке по полям искать, где есть разбитые старые комбайны и молотилки, локомотивы, каменные катки и другой инвентарь.
Дней через двадцать силами колхозных мастеров слепили из разбитых комбайнов один «Коммунар», на котором работал инвалид Отечественной войны Разу-ваев Андрей Аполлонович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Доложил, что приехал, а он говорит; «Как приехал?» Я ему отвечаю: «Приехал и привез подводу продуктов». Он меня поцеловал и говорит: «Вот молодец». Сразу вызвал старшину и дал указание раздать продукты курсантам.
Наутро мы отправились под Сарепту и на горе в леске отдыхали сутки. Вечером ели свежую картошку, свежие помидоры. И на войне бывает радость.
На следующий день пошли через Бекетовку на передовую, в район Лапшина сада, и с этого момента наше училище стали именовать своднокурсантским винницким полком. В наше училище влились остальные училища, и все мы вошли в состав 64-й армии.
С сентября 1942 года я возил из-за Волги боеприпасы на передовую. А в ноябре вновь послали на передовую. Воевал уже с автоматом в районе все того же Лапшина сада, совхоза и дома отдыха «Горная поляна». В последнее время, когда наши части вели наступательные бои и немцы были в окружении, их разрезали на четыре части. Враг находился на Песчаной горе и не сдавался.
Нам приходилось ее неоднократно штурмовать, и 11 декабря 1942 года при наступлении в районе дома отдыха «Горная поляна» (высота 145,5) я был тяжелоранен осколком в шею. И этот осколок, да не один, а два, ношу уже 28 лет.
В госпиталях пролежал до апреля 1943 года, а затем попал под Ленинград, в район Мги, в состав 8-й армии, рота автоматчиков 1254-го стрелкового полка 378-й Краснознаменной дивизии.
22 июля 1943 года началось наступление. Снимали блокаду Ленинграда, а 2 августа снова был тяжело ранен и попал в госпиталь.
8 мая 1944 года списан из армии со снятием с учета. Прибыл в свой родной край, Ростовскую область, Орловский район. Райком партии послал меня работать председателем колхоза, и я работал по 26 апреля 1952 года. С 1954 по 1969 год работал в быткомбинате фотомастером, а сейчас уже больше года нигде не работаю и никак не добьюсь пенсии.
С приветом Мельников И. И.».
Последняя фраза письма оглушила. Стало не по себе, будто и я был виноват. Сразу же написал Мельникову: «Почему так вышло?» — «А потому,— ответил мне Иван Иванович,— был здоров, работал и не думал о пенсии. Кинулся, а у меня и справок никаких нет из госпиталя. Помню номера госпиталей. Написал в Москву. Архивы не сохранились. А собес без бумаги не верит. Говорят, может, ты ранен еще где...»
Я написал: «Надо добиваться, давайте вместе». Он ответил, а скоро и сам явился в Москву.
Крупный, с виду еще крепкий седоволосый мужчина, с орденом Ленина на лацкане простенького темно-серого костюма. Протянул широкую руку куда-то чуть в сторону:
— Я Мельников.
Когда мы направились в комнату, Иван Иванович ступал робко, неуверенно, точно под ним был зыбкий пол парохода.
— Как дите стал. Шатает меня. Вот и до вас с провожатым приехал. Тоже солдат, земляк мой. Без него б не добрался. Да еще вот помощник,— указал он взглядом на орден.— Где билет взять, где чего спросить...
Он как-то затаенно-лукаво улыбнулся и стал рассказывать про своего земляка — солдата, который сейчас ушел «по своему делу» и скоро зайдет за ним.
Я слушал его мягкую, певучую речь, пересыпанную казачьими словечками, и старался представить себе Ивана Ивановича, каким он был тридцать лет н#зад, когда уже зрелым 27-летним мужчиной попал под Сталинград. Здоровый, русоволосый, с расчетливым и сметливым мужицким умом (пристроился со своей подводой к немецкой колонне и вышел из окружения, да еще привез продукты; сделал из иголки крючок и ловил на обед красноперок), он мне казался из тех разбитных Иванов, Иванушек из русских сказок, которые выходили победителями из любых передряг.
— Земляк приехал машину хлопотать,— рассказывал Мельников.— Ему, как инвалиду, положена. Руки нет. Так он на сына хочет переписать машину-то. Надо помочь...
И он стал излагать мне план, как «выбить для земляка эту машину»:
— К Батову надо идти, в Совет ветеранов...
— Бог с ней, с машиной. Давайте про ваши дела. Иван Иванович тяжело вздохнул:
— Мне надо добиваться, шоб в институт положили. Надо, шоб исследовали..,
Этим мы и занялись. Хлопот было много, и как-то не к месту и не ко времени было расспрашивать Ивана Ивановича о его военных делах. Воевал, дважды был тяжело ранен, а сейчас нужно доказать какому-то там в райсобесе, что ранен на фронте. Доказать не словами, а документом, который может выдать лечебный институт.
...Через месяц, когда хлопоты кончились и Мельников уже вернулся домой, я получил от него письмо.
«. .Простите меня за беспокойство 24 ноября 1972 г. я был у Вас. Остался очень довольный. Мое сердечное спасибо за Ваше отношение.
...По направлению Министерства соцобеспечения РСФСР положили в институт, на стационарное обследование, где пролежал я до 24 декабря 1972 г. Прошел все исследования. Был похож на космонавта, опутанного проводами и запертого в специальную комнату. Умные машины под руководством человека записали степень моего заболевания. Прошел лучших специалистов, и мне сказали, что заболевания подтвердились исследованием института. Поезжай домой, все документы отправляем по месту жительства.
С уважением Мельников И. 26 декабря 1972 г.».
Скоро Ивану Ивановичу установили инвалидность и пенсию. Переписка наша прервалась почти на год. А в декабре 1973 года прищла от него бандероль. Ученическая тетрадь воспоминаний. Вот они.
2
...Ступила моя нога на родную донскую землю 8 июня 1944 года, а 14 июня вызвал первый секретарь Орловского райкома Ростовской области товарищ Данилкин Константин Иванович и с улыбкой спросил: «Живой вернулся? Хорошо. Теперь ты нам нужен на другом фронте. Надо крепить колхозы, восстанавливать их, убирать хлеб и давать его государству, помогать войскам быстрей разгромить врага». Вот так поговорили, и с 15 июня началась трудовая жизнь. Меня райком партии послал работать в колхоз имени 2-й пятилетки Орловского района, где колхозники приняли меня в колхоз и избрали председателем правления.
После освобождения нашего района 15 января 1943 года в этом колхозе всего уцелело: 17 голов крупного рогатого скота, 118 овец, а техническая база — слезы. По линии МТС нам выделили по одному трактору ЧТЗ, НАТИ и СТЗ — 3 штуки, комбайн «Сталинец»—1, «Коммунар»— 1.
Вот и все наши возможности. А в колхозе около 10 тысяч гектаров земли. Конечно, что это было за хозяйство, догадаться нетрудно.
Война идет, стране нужен хлеб и продукты животноводства. Да и уборка не за горами, надо в короткий срок налаживать хозяйство. И вот уже на 3-й день своей работы я сразу поехал на лошадке по полям искать, где есть разбитые старые комбайны и молотилки, локомотивы, каменные катки и другой инвентарь.
Дней через двадцать силами колхозных мастеров слепили из разбитых комбайнов один «Коммунар», на котором работал инвалид Отечественной войны Разу-ваев Андрей Аполлонович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39