Она кивнула.
— Опять!
Анна отошла от окна. Помолчав, сказала:
— Как ты думаешь, с нашей стороны им кто-нибудь поможет?
Малецкий пожал плечами.
— В этой ситуации? Как ты себе это представляешь? Каким образом? Мало наших уже погибло и продолжают погибать?
Она покачала головой.
— Это не так просто!
— Что не просто?
— Вот то!— Она показала рукой в сторону гетто.— Может, ты будешь смеяться над тем, что я скажу...
— Я?
— Не знаю. Может, и нет, но... Она сбилась и замолкла.
Ян подошел к ней.
— Аня!— нежно шепнул он.
Она подняла на мужа глаза, такие печальные, какие он редко видел прежде.
— Потом поговорим об этом, вечером, .когда будем одни. Хорошо?
— Тебе так хочется?
— Да.
— Ладно,— согласился он.— Я тебе напомню.
— А теперь иди к Ирене, иди! Он заколебался.
— Иди, милый,— попросила она.
Он вышел с тяжелым сердцем и минуту постоял в прихожей. В спальне вполголоса напевал Юлек. Он, наверно, уже оделся — слышно было, как он ходит по комнате в своих военных сапогах. За застекленной дверью двигался его силуэт. По другую сторону коридора, в так называемой мастерской, царила тишина.
Ян наконец решился и вошел туда.
Ирена стояла у приоткрытых балконных дверец, опершись на большой чертежный стол. Она уже сняла жакет, и рядом с нежным опаловым цветом блузки еще темнее казались ее тяжелые пышные волосы.
На звук отворяемой двери она обернулась.
— Прости, пожалуйста,— начал оправдываться Ма-лецкий,— оказалось, что приехал мой брат, а я об этом понятия не имел.
— Брат?— удивилась она.
— Ты не знаешь его. Юлек.
— Ага!— припомнила она.— Тот самый, за которого ты все время беспокоился?
— Тот самый. Теперь, впрочем, я уже перестал беспокоиться.
Ирена снова поглядела на балкон.
— Слушай, на какую сторону выходят здесь окна? Я не очень ориентируюсь...
— Там — восток!— Он показал рукой в направлении Вислы.
— Так,— она задумалась,— значит, гетто в той стороне?
— Чуть ближе к югу.
Она мельком взглянула туда и сразу вернулась к предыдущей теме.
— А чем занимается твой брат?
— Юлек?— переспросил он равнодушно.— Не знаю. Вероятно, тем же, чем большинство его сверстников.
Ирена коротко хохотнула.
— Но ведь он еще сопляк!
— Ну, положим...
— Да, правда.— И она задумалась.— Я позабыла, что ты рассказывал мне о нем уже очень давно. Когда же это было? Три года назад, даже больше...
Оба они в эту минуту подумали о Смуге и тех временах, которые канули в вечность, казались каким-то сном. Малецкому не хотелось сейчас предаваться воспоминаниям. Однако он не успел переменить тему, как Ирена его опередила:
— Небось ты не думал тогда, в Смуге, что в один прекрасный день я вот так появлюсь у тебя... в твоем доме, правда?
— Никто не думал,— ответил он с оттенком раздражения.
Она неожиданно рассмеялась.
— Что ж, у тебя своя жизнь! Такая, какую ты хотел, верно?
— Да,— ответил он коротко.
— Ну, вот видишь! Чего же еще желать? Он не выдержал.
— Ты говоришь это словно бы с упреком.
— Я?— удивилась она с неподдельной искренностью.— Почему? Это тебе кажется!
— В самом деле?
— Ну конечно!
И она вернула ему собственные его, сказанные на лестнице слова:
— Ты слишком впечатлительный!
Он понял намек, но пропустил его мимо ушей. Ирена, отвернувшись, встала в дверях балкона.
Из соседнего садика пахло сиренью. Высокий седой мужчина поливал там из зеленой лейки небольшие, аккуратно вскопанные грядки. За ним семенил двухлетний мальчуган, пухлый и румяный, в голубой рубашонке и коричневых штанишках. На веревке, протянутой меж двух цветущих яблонь, сушилось крохотное детское бельишко. По тропинке за садом оборванный светловолосый подросток гнал маленькое стадо коз. Белый козленок весело подпрыгивал.
— Знаешь что?— обернулась Ирена.— Здешнее спокойствие долго, пожалуй, не выдержишь, а?
— Ты думаешь, здесь так уж спокойно?
— Взгляни, какая идиллия!— Она показала на соседний садик.
Он подошел поближе.
— Разве нет?— повторила она.
Малецкий знал в лицо и понаслышке живущих по соседству людей. Знал, что отец мальчугана был арестован несколько месяцев тому назад и недавно расстрелян в Павяке, а жена его, дочь седого мужчины, вывезена в женский концлагерь Равенсбрюк. Он хорошо помнил зимнюю ночь, когда была оттепель и их с Анной пробудил от первого сна близкий шум автомашины. Он торопливо встал и в темноте ощупью добрался до окна. У них ночевал Юлек. Машина очень медленно приближалась к дому. В полосе света от неярких фар виден был моросящий дождик. Ян не сомневался, что машина сейчас остановится. И действительно, она встала у самого дома. Однако никто из нее не вышел. Было тихо. Только дождь шелестел по стеклам. Минуту спустя машина двинулась дальше и остановилась неподалеку, перед соседним домиком. Фары погасли, людей, выходивших из машины, не было видно. Только хлопнули дверцы и мелькнули во тьме карманные фонари. Потом послышался громкий стук в дверь. Внизу, в одном окошке, зажегся свет. Оно еще долго светилось после отъезда автомашины, почти до самого утра.
Яну хотелось обо всем этом рассказать Ирене, объяснить ей, что на самом деле скрывается за этой, как она сказала, идиллией, но первые же слова застряли у него в горле.
— Ну, скажи сам,— повторила Ирена,— разве не идиллическая картинка, этот садик, этот покой, старик, поливающий грядки...
— Да, конечно,— согласился он.— Так это выглядит.
За ужином сперва шел общий разговор на пустячные, мало интересные темы. Говорили о вестях с фронтов, о погоде, о сплетнях и анекдотах, ходивших по Варшаве, а более всего — так, ни о чем. Только Юлек почти не принимал участия в разговоре. Вставил словечко, другое, а потом сидел молча, ел с аппетитом, то и дело подкладывая себе на тарелку, да время от времени, не умея скрыть раздражение, морщил свои густые, темными дугами очерченные брови.
Более всех говорил Ян. Он был даже сверх меры оживлен, но в какую-то минуту, когда он блистал красноречием, несоразмерным с ничтожностью предмета, ему вдруг припомнился последний, не удавшийся обед в Залесинеке, когда Ирена подобным же образом пыталась скрыть свою внутреннюю тревогу. И тотчас он сник, запутался в средине никому не интересного рассказа, и беседа, с какого-то момента явно принужденная и для всех тягостная, начала сама собою затухать, а там и вовсе погасла, сменилась неловким молчанием. Анна, обычно такая радушная в атмосфере доверительных бесед на серьезные темы, не проявила требующейся от хозяйки дома гибкости, не сумела поднять настроение гостей. Ирене при желании удалось бы это сделать, но сейчас ей было не до того.
Окна в столовой раскрыли настежь, и серовато-синие сумерки, казалось, заполнили комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93