Матиасу пришлось взять из гильдии тяжелый цеховой ларь союза подмастерьев и в сопровождении двух казначеев и старшего подмастерья нести ларь на плече до самого клуба. Он находился на улице Мююривахе. Туда какой-то молодой подмастерье уже созвал всех собратьев по союзу, в том числе нескольких подростков-учеников, чтобы те прислуживали пирующим. Позже в клуб явился, по просьбе Мати, и мастер Виттель-бах.
Здесь также сохранились нравы и обычаи времен средневековых цехов и в церемонии приема нового подмастерья перед открытым цеховым ларем, и в угощении вином, во всяких шутливых выходках, одна забавнее другой.
Прежде всего над новым подмастерьем стали вершить суд. Каждый имел право его обвинять; ему припоминались все грехи, содеянные им за время ученичества, в том числе и такие, о которых Мати знать не знал и ведать не ведал. Например, один из подмастерьев предъявил ему обвинение в том, что Мати ходил по улице с тросточкой; другой утверждал, что однажды видел на голове у Матп шляпу, а третий — что Мати как-то застали курящим сигару; четвертый уверял, будто Матиас Лутц прогуливался с девушками, а пятый был обижен тем, что Мати однажды ему не поклонился или поклонился недостаточно почтительно. Все это были вольности, запрещенные ученику; за эти проступки полагалось наказание.
Здесь провинившегося тоже карали денежными штрафами. Лутц должен был за каждую свою провинность заплатить в кассу известную сумму, а некоторые из своих прегрешений загладить покупкой вина. В течение вечера придумывались и другие ухищрения, чтобы поддеть новоиспеченного подмастерья и других сотоварищей и подвести их под наказание. Матиас должен был безропотно, без малейшего недовольства сносить насмешки и поддразнивания: как только он начинал сердиться, его подвергали соответствующему наказанию в той или иной форме.
Всю ночь в клубе пировали за счет молодого подмастерья. Ему, разумеется, пришлось напиться допьяна: осушая кружку, он обязан был не отставать от других, а помимо того его заставляли пить и под всякими выдуманными предлогами.
В первый раз в жизни Мати почувствовал, что шар земной вертится у него под ногами, в первый раз в жизни он на другой день не помнил, как попал ночью домой. Утром он оказался на чужой кровати, в полном праздничном одеянии, со смятой манишкой, в вымазанном галстуке. Со стоном схватился бедняга за голову, трещавшую от боли, и стал на чем свет стоит проклинать пьянство.
Но и в этот день пирушка продолжалась, на сей раз в мастерской. Матиасу пришлось тотчас же доставать гостям вина «на опохмелье» и самому, конечно, снова пить с ними. Еще и на третий и на четвертый день некоторые из подмастерьев приставали к нему, требуя, чтобы пиршество продолжалось. Несчастный юный подмастерье благодарил небо, когда эта неделя, наконец, прошла. Голова у него была такая тяжелая, а в кошельке — так пусто!
НОВАЯ ЦЕЛЬ
Став подмастерьем, Матиас Лутц в первое время наслаждался своей свободой со всем увлечением и пылом юности. Как Матиас сам шутливо заметил, он расправлял свои оцепеневшие косточки. Он веселился с другими подмастерьями в клубе, усердно посещал семейные вечера, отплясывал на всевозможных гуляньях, участвовал в пикниках в Виймси и Козе, в Тискро и Йоа и был непременным гостем па всех свадьбах. К го уважали за открытый, веселый нрав и порядочность, а дамы особенно ценили его приятную внешность и обхожденье в танцах. Без Матиаса Лутца ни в одной компании не чувствовалось настоящего оживления.
Но Матиас Лутц не был человеком, которому долго могла бы нравиться такая беспечная жизнь, посвященная лишь легкомысленным развлечениям. Следуя внутреннему побуждению, он почти инстинктивно старался наполнить свою жизнь иными интересами, найти в ее непрестанном круговращении какой-то устойчивый центр. Ему хотелось непременно к чему-то стремиться, видеть перед собой цель, которую надо достигнуть. Этого требовало его врожденное честолюбие.
Матиас снова серьезно принялся за работу. Он трудился с увлечением отчасти ради самой работы, которая ему была так по душе, и ради новых целей, вдохновлявших его, отчасти же для того, чтобы усердным трудом скопить капитал. Капитал окрыляет человека, дает ему силу и власть — в этом Матиас убеждался ежедневно, на каждом шагу.
А он жаждал иметь такие крылья, он жаждал силы и власти. Нищета, в которой прошло его детство, еще и сейчас явственно вставала у него перед глазами. Как надрывались па непосильной работе его отец и мать, да и он сам, как обливались кровавым потом — и все ради того, чтобы душа кое-как держалась в оцепенелом, изможденном теле, ради куска мякинного хлеба, посконной одежды и смрадной курной лачуги. Ему посчастливилось спастись от этого унылого, полуживотного прозябания. Но разве он должен на этом остановиться? Ведь лестница имеет еще много ступеней, ведущих ввысь. «Нет! — сказал он себе.— Старайся взобраться повыше, взбирайся, сколько сил хватит. Чем выше тебе удастся влезть, тем слаще будет глядеть вниз, на свое безрадостное детство, на все свое жалкое прошлое!»
И Матиас стал взбираться. Он пытался пробиться трудом. Он стал бережлив, копил гроши, пока из них не составлялся рубль, и рубли — пока не набиралось десять. Уже рисовалась его взору чудесная картина — как у него появляется столько сотен рублей, что он в состоянии приобрести столярную мастерскую... уже щекотало его самолюбие почетное звание мастера...
Он не пытался скрыть от самого себя, что путь этот долог и труден. Своим трудом добиться достатка, скопить капитал из жалованья подмастерья — о, для этого нужно терпение, напряжение всех сил, полное самоотречение, а прежде всего — время, длительное время! Второе серьезное препятствие порождалось тогдашними общеса венными условиями. Цехи не хотели допускать эстонцев в круг мастеров. Здесь придерживались старинного строгого принципа: «ненемцам» не открывать путей к высокому званию мастера; разве только в том случае, если подмастерье оказывался родственником какого-нибудь мастера, что встречалось не часто, либо если он женился на дочери немецкого или онемеченного мастера, что случалось еще реже. А ведь о^ крестьянском происхождении Мати все в городе знали. В подмастерья он годился,-— умелые и усердные работники господам мастерам всегда нужны,— но мастером он стать не мог, его низкое прошлое было слишком известно, о нем слишком хорошо помнили.
И тут Матиасу неожиданно протянули руку помощи. Ему вручили волшебную палочку — ею он мог без труда свалить на своем пути мешающие ему каменные глыбы. Ровная дорога вдруг открылась перед ним, вернее, на первый взгляд она казалась ровной.
Матиас стал замечать, что младшая дочь мастера Вит-тельбаха так па пего посматривает, что едва ли можно было понять ее превратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Здесь также сохранились нравы и обычаи времен средневековых цехов и в церемонии приема нового подмастерья перед открытым цеховым ларем, и в угощении вином, во всяких шутливых выходках, одна забавнее другой.
Прежде всего над новым подмастерьем стали вершить суд. Каждый имел право его обвинять; ему припоминались все грехи, содеянные им за время ученичества, в том числе и такие, о которых Мати знать не знал и ведать не ведал. Например, один из подмастерьев предъявил ему обвинение в том, что Мати ходил по улице с тросточкой; другой утверждал, что однажды видел на голове у Матп шляпу, а третий — что Мати как-то застали курящим сигару; четвертый уверял, будто Матиас Лутц прогуливался с девушками, а пятый был обижен тем, что Мати однажды ему не поклонился или поклонился недостаточно почтительно. Все это были вольности, запрещенные ученику; за эти проступки полагалось наказание.
Здесь провинившегося тоже карали денежными штрафами. Лутц должен был за каждую свою провинность заплатить в кассу известную сумму, а некоторые из своих прегрешений загладить покупкой вина. В течение вечера придумывались и другие ухищрения, чтобы поддеть новоиспеченного подмастерья и других сотоварищей и подвести их под наказание. Матиас должен был безропотно, без малейшего недовольства сносить насмешки и поддразнивания: как только он начинал сердиться, его подвергали соответствующему наказанию в той или иной форме.
Всю ночь в клубе пировали за счет молодого подмастерья. Ему, разумеется, пришлось напиться допьяна: осушая кружку, он обязан был не отставать от других, а помимо того его заставляли пить и под всякими выдуманными предлогами.
В первый раз в жизни Мати почувствовал, что шар земной вертится у него под ногами, в первый раз в жизни он на другой день не помнил, как попал ночью домой. Утром он оказался на чужой кровати, в полном праздничном одеянии, со смятой манишкой, в вымазанном галстуке. Со стоном схватился бедняга за голову, трещавшую от боли, и стал на чем свет стоит проклинать пьянство.
Но и в этот день пирушка продолжалась, на сей раз в мастерской. Матиасу пришлось тотчас же доставать гостям вина «на опохмелье» и самому, конечно, снова пить с ними. Еще и на третий и на четвертый день некоторые из подмастерьев приставали к нему, требуя, чтобы пиршество продолжалось. Несчастный юный подмастерье благодарил небо, когда эта неделя, наконец, прошла. Голова у него была такая тяжелая, а в кошельке — так пусто!
НОВАЯ ЦЕЛЬ
Став подмастерьем, Матиас Лутц в первое время наслаждался своей свободой со всем увлечением и пылом юности. Как Матиас сам шутливо заметил, он расправлял свои оцепеневшие косточки. Он веселился с другими подмастерьями в клубе, усердно посещал семейные вечера, отплясывал на всевозможных гуляньях, участвовал в пикниках в Виймси и Козе, в Тискро и Йоа и был непременным гостем па всех свадьбах. К го уважали за открытый, веселый нрав и порядочность, а дамы особенно ценили его приятную внешность и обхожденье в танцах. Без Матиаса Лутца ни в одной компании не чувствовалось настоящего оживления.
Но Матиас Лутц не был человеком, которому долго могла бы нравиться такая беспечная жизнь, посвященная лишь легкомысленным развлечениям. Следуя внутреннему побуждению, он почти инстинктивно старался наполнить свою жизнь иными интересами, найти в ее непрестанном круговращении какой-то устойчивый центр. Ему хотелось непременно к чему-то стремиться, видеть перед собой цель, которую надо достигнуть. Этого требовало его врожденное честолюбие.
Матиас снова серьезно принялся за работу. Он трудился с увлечением отчасти ради самой работы, которая ему была так по душе, и ради новых целей, вдохновлявших его, отчасти же для того, чтобы усердным трудом скопить капитал. Капитал окрыляет человека, дает ему силу и власть — в этом Матиас убеждался ежедневно, на каждом шагу.
А он жаждал иметь такие крылья, он жаждал силы и власти. Нищета, в которой прошло его детство, еще и сейчас явственно вставала у него перед глазами. Как надрывались па непосильной работе его отец и мать, да и он сам, как обливались кровавым потом — и все ради того, чтобы душа кое-как держалась в оцепенелом, изможденном теле, ради куска мякинного хлеба, посконной одежды и смрадной курной лачуги. Ему посчастливилось спастись от этого унылого, полуживотного прозябания. Но разве он должен на этом остановиться? Ведь лестница имеет еще много ступеней, ведущих ввысь. «Нет! — сказал он себе.— Старайся взобраться повыше, взбирайся, сколько сил хватит. Чем выше тебе удастся влезть, тем слаще будет глядеть вниз, на свое безрадостное детство, на все свое жалкое прошлое!»
И Матиас стал взбираться. Он пытался пробиться трудом. Он стал бережлив, копил гроши, пока из них не составлялся рубль, и рубли — пока не набиралось десять. Уже рисовалась его взору чудесная картина — как у него появляется столько сотен рублей, что он в состоянии приобрести столярную мастерскую... уже щекотало его самолюбие почетное звание мастера...
Он не пытался скрыть от самого себя, что путь этот долог и труден. Своим трудом добиться достатка, скопить капитал из жалованья подмастерья — о, для этого нужно терпение, напряжение всех сил, полное самоотречение, а прежде всего — время, длительное время! Второе серьезное препятствие порождалось тогдашними общеса венными условиями. Цехи не хотели допускать эстонцев в круг мастеров. Здесь придерживались старинного строгого принципа: «ненемцам» не открывать путей к высокому званию мастера; разве только в том случае, если подмастерье оказывался родственником какого-нибудь мастера, что встречалось не часто, либо если он женился на дочери немецкого или онемеченного мастера, что случалось еще реже. А ведь о^ крестьянском происхождении Мати все в городе знали. В подмастерья он годился,-— умелые и усердные работники господам мастерам всегда нужны,— но мастером он стать не мог, его низкое прошлое было слишком известно, о нем слишком хорошо помнили.
И тут Матиасу неожиданно протянули руку помощи. Ему вручили волшебную палочку — ею он мог без труда свалить на своем пути мешающие ему каменные глыбы. Ровная дорога вдруг открылась перед ним, вернее, на первый взгляд она казалась ровной.
Матиас стал замечать, что младшая дочь мастера Вит-тельбаха так па пего посматривает, что едва ли можно было понять ее превратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92