я охотно выполню эту твою просьбу, если могу тем сделать тебе приятное. Но попроси от моего имени маму и наших знакомых, чтобы они подыскали мне новую хорошую экономку».
У меня слезы выступили па глазах.
— Почему же господин барон не хочет оставить меня здесь? — воскликнула я.— У господина барона слуг достаточно. А я бы обещалась хоть до самой смерти служить баронессе фон Рекениц.
— С таким же успехом ты можешь и мне служить до самой смерти,— засмеялся он.— У меня, правда, тебе будет труднее. Но молодым девушкам гораздо лучше жить в деревне — город их слишком быстро развращает... Я, правда, еще ничего не решил окончательно, буду еще сегодня и завтра все это обдумывать. Л тебя я только хотел немножко подготовить.
— Значит, господь барон хочет сразу же увезти меня в деревню?
— Ну конечно, сразу же. Тебе ведь здесь нечего делать, а у меня в доме работы много — ты ведь знаешь, что скоро моя свадьба. А может быть, я пошлю тебя на работу и вне дома.
Сердце у меня болело, в ушах звон стоял, когда я уходила от барона. Если все, что он говорил о губернаторе, не было просто его злостной выдумкой, значит, я опять оказалась у него в когтях, как и раньше. Я считала вполне возможным, что он в свое время ничего губернатору твердо не обещал, а только попросил дать ему время подумать; никто ведь ие знал наверное, о чем они между собой говорили с глазу на глаз, ие знал даже тот господин, который хлопотал за меня перед губернатором. Возможным я считала и то, что никакая власть не в состоянии заставить барона отпустить меня из волости. Кто же сильнее помещика! Если один помещик способен истязать посреди города чуть не до полусмерти своих ни в чем не повинных хуторян, то, уж конечно, другой может отправить свою беглую служанку обратно в волость.
Я, как мне казалось, догадывалась, почему он хочет меня отослать в деревню. Это* делалось из упрямства, в отместку за то, что я тайком пробралась в город и здесь о моем деле стало известно губернатору. Это порочило имя барона; он ведь сам понимал, что в городе многие знают о его поступках. Теперь ему и суд был не страшен — дело и без того получило огласку. Но мне он решил отомстить. Он видел, как мне нравится жить и работать в городе, мог также себе представить, как важно мне вырваться из волости, как дорога мне свобода,— и спокойно нарушил свое слово, данное мне через опмана, лишил меня обещанного свидетельства, вернул под свою власть.
Таково было сперва мое мнение. Но когда я обо всем этом подумала, глаза мои открылись, я стала видеть гораздо дальше. Я сказала себе: «Да у него никогда и не было намерения дать свободу, избавить тебя от своего произвола. Его обещание было просто хитро придуманной уловкой. Он лишь для видимости посоветовал сестре взять тебя в служанки, у него был при этом вполне определенный план — вскоре потребовать тебя обратно. Он хотел тебя немного успокоить, чтобы ты больше не била тревогу в городе. Ему было заранее известно, что его сестра и зять надолго уедут, так что ты и у них не найдешь помощи и поддержки. Если даже у него и нет прежнего гнусного намерения,— а этого ты знать не можешь,— то он на всю жизнь превратит тебя в свою рабыню и будет мучить тебя, как только захочет,— месть, говорят, сладка...»
Мати, когда я пришла к такому выводу, сердце мое чуть ли не разорвалось. Даже если бы меня в деревне ждала хорошая работа и благополучие, даже если бы со стороны барона мне ничто не угрожало — и тогда мысль покинуть город была бы для меня ужасной. Я любила тебя, Мати. Я полюбила тебя с той минуты, когда ты слушал рассказ о моем бегстве, смотрел на меня таким добрым, сочувственным взглядом и обещал мне помочь. Эта любовь росла в моем сердце день ото дня и вскоре так захватила меня, что и жизнь и весь свет без тебя мне казались не милы. И вместе с тем я знала, что ты принадлежишь другой, что я должна жить без тебя. Ты был обручен с Бертой Виттельбах. Эта женщина могла тебе дать многое, а от меня тебе нечего было ждать. Ты был для меня потерян, любовь моя — напрасна. И все же мысль, что я должна оставить Таллин, не умещалась у меня в голове. Мне хотелось хоть изредка видеть тебя, быть к тебе поближе, жить с тобой в одном городе...
— А моего чувства к тебе ты не замечала? — перебил ее Матиас.
— Что-то как будто замечала, но уверенности у меня никакой не было,— продолжала Лена.—- Я видела, что нравлюсь тебе, но как я могла подумать, что ты порвешь с Бертой Виттельбах, с которой связан такими прочными узами, что ты из-за меня, ничтожной, бросишь все, что тебя с ней соединяет. Этого я не хотела, этого я не смела требовать, даже думать об этом я не смела. Считала, что твоя избранница даст тебе счастье, а я ведь только того и желала — чтобы ты был счастлив...
Я уже говорила, какое отчаяние и ужас испытала, узнав о намерении барона увезти меня обратно в деревню. Полдня мучилась, все думала, где искать помощи. Тебя, Мати, не было в Таллине, ты за несколько дней до этого уехал в деревню. Неужели я должна была опять беспокоить мастера Виттельбаха? Я боялась, что если он мне и поможет, то» слишком поздно — ему ведь пришлось бы опять действовать через секретаря Рутова. Я бы сама побежала к этому доброму господину — он уже и раньше хлопотал за меня,— но не знала, где он служит и где живет. Наконец я решила, собравшись с духом, попытаться попасть прямо к губернатору, причем в тот же день. Только он мог мне помочь; а если и не смог бы, то, по крайней мере, сказал бы, какой ответ ему тогда дал барон, на что мне надеяться и чего опасаться.
Набралась я храбрости и около полудня пошла в вышгородский замок; он ведь от дома Рекеница всего в нескольких сотнях шагов. Но там мне сказали, что губернатора в городе: он выехал по служебным делам в Петербург на неопределенный срок... По моей просьбе меня проводили к вице-губернатору. Но он ничего о моем деле не знал, коротко ответил, что это его не касается, велел мне подождать, пока вернется губернатор, и явиться па прием к нему самому...
Ты представляешь себе, что я пережила! У меня не осталось ли малейшей надежды на помощь! Пока губернатор был в отъезде, никто по мог за меня заступиться: ни мастер Виттельбах, ни господин Рутов. Отец и мать барона — я о них тоже подумала — гостили в имении у своего старшего зятя. Временный вид па жительство, который я получила в полиции, был уже просрочен, а новый мне полицмейстер мог выдать, как я знала, только по приказу губернатора. И все же я решила на другой день пойти к полицмейстеру. Я хотела сперва дождаться окончательного решения барона и, если нужно будет, попытаться тронуть его сердце своими мольбами. Я готова была на колени перед ним стать, целовать его руки сотни раз...
На другое утро барон Ризенталь не сказал мне о моем деле ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
У меня слезы выступили па глазах.
— Почему же господин барон не хочет оставить меня здесь? — воскликнула я.— У господина барона слуг достаточно. А я бы обещалась хоть до самой смерти служить баронессе фон Рекениц.
— С таким же успехом ты можешь и мне служить до самой смерти,— засмеялся он.— У меня, правда, тебе будет труднее. Но молодым девушкам гораздо лучше жить в деревне — город их слишком быстро развращает... Я, правда, еще ничего не решил окончательно, буду еще сегодня и завтра все это обдумывать. Л тебя я только хотел немножко подготовить.
— Значит, господь барон хочет сразу же увезти меня в деревню?
— Ну конечно, сразу же. Тебе ведь здесь нечего делать, а у меня в доме работы много — ты ведь знаешь, что скоро моя свадьба. А может быть, я пошлю тебя на работу и вне дома.
Сердце у меня болело, в ушах звон стоял, когда я уходила от барона. Если все, что он говорил о губернаторе, не было просто его злостной выдумкой, значит, я опять оказалась у него в когтях, как и раньше. Я считала вполне возможным, что он в свое время ничего губернатору твердо не обещал, а только попросил дать ему время подумать; никто ведь ие знал наверное, о чем они между собой говорили с глазу на глаз, ие знал даже тот господин, который хлопотал за меня перед губернатором. Возможным я считала и то, что никакая власть не в состоянии заставить барона отпустить меня из волости. Кто же сильнее помещика! Если один помещик способен истязать посреди города чуть не до полусмерти своих ни в чем не повинных хуторян, то, уж конечно, другой может отправить свою беглую служанку обратно в волость.
Я, как мне казалось, догадывалась, почему он хочет меня отослать в деревню. Это* делалось из упрямства, в отместку за то, что я тайком пробралась в город и здесь о моем деле стало известно губернатору. Это порочило имя барона; он ведь сам понимал, что в городе многие знают о его поступках. Теперь ему и суд был не страшен — дело и без того получило огласку. Но мне он решил отомстить. Он видел, как мне нравится жить и работать в городе, мог также себе представить, как важно мне вырваться из волости, как дорога мне свобода,— и спокойно нарушил свое слово, данное мне через опмана, лишил меня обещанного свидетельства, вернул под свою власть.
Таково было сперва мое мнение. Но когда я обо всем этом подумала, глаза мои открылись, я стала видеть гораздо дальше. Я сказала себе: «Да у него никогда и не было намерения дать свободу, избавить тебя от своего произвола. Его обещание было просто хитро придуманной уловкой. Он лишь для видимости посоветовал сестре взять тебя в служанки, у него был при этом вполне определенный план — вскоре потребовать тебя обратно. Он хотел тебя немного успокоить, чтобы ты больше не била тревогу в городе. Ему было заранее известно, что его сестра и зять надолго уедут, так что ты и у них не найдешь помощи и поддержки. Если даже у него и нет прежнего гнусного намерения,— а этого ты знать не можешь,— то он на всю жизнь превратит тебя в свою рабыню и будет мучить тебя, как только захочет,— месть, говорят, сладка...»
Мати, когда я пришла к такому выводу, сердце мое чуть ли не разорвалось. Даже если бы меня в деревне ждала хорошая работа и благополучие, даже если бы со стороны барона мне ничто не угрожало — и тогда мысль покинуть город была бы для меня ужасной. Я любила тебя, Мати. Я полюбила тебя с той минуты, когда ты слушал рассказ о моем бегстве, смотрел на меня таким добрым, сочувственным взглядом и обещал мне помочь. Эта любовь росла в моем сердце день ото дня и вскоре так захватила меня, что и жизнь и весь свет без тебя мне казались не милы. И вместе с тем я знала, что ты принадлежишь другой, что я должна жить без тебя. Ты был обручен с Бертой Виттельбах. Эта женщина могла тебе дать многое, а от меня тебе нечего было ждать. Ты был для меня потерян, любовь моя — напрасна. И все же мысль, что я должна оставить Таллин, не умещалась у меня в голове. Мне хотелось хоть изредка видеть тебя, быть к тебе поближе, жить с тобой в одном городе...
— А моего чувства к тебе ты не замечала? — перебил ее Матиас.
— Что-то как будто замечала, но уверенности у меня никакой не было,— продолжала Лена.—- Я видела, что нравлюсь тебе, но как я могла подумать, что ты порвешь с Бертой Виттельбах, с которой связан такими прочными узами, что ты из-за меня, ничтожной, бросишь все, что тебя с ней соединяет. Этого я не хотела, этого я не смела требовать, даже думать об этом я не смела. Считала, что твоя избранница даст тебе счастье, а я ведь только того и желала — чтобы ты был счастлив...
Я уже говорила, какое отчаяние и ужас испытала, узнав о намерении барона увезти меня обратно в деревню. Полдня мучилась, все думала, где искать помощи. Тебя, Мати, не было в Таллине, ты за несколько дней до этого уехал в деревню. Неужели я должна была опять беспокоить мастера Виттельбаха? Я боялась, что если он мне и поможет, то» слишком поздно — ему ведь пришлось бы опять действовать через секретаря Рутова. Я бы сама побежала к этому доброму господину — он уже и раньше хлопотал за меня,— но не знала, где он служит и где живет. Наконец я решила, собравшись с духом, попытаться попасть прямо к губернатору, причем в тот же день. Только он мог мне помочь; а если и не смог бы, то, по крайней мере, сказал бы, какой ответ ему тогда дал барон, на что мне надеяться и чего опасаться.
Набралась я храбрости и около полудня пошла в вышгородский замок; он ведь от дома Рекеница всего в нескольких сотнях шагов. Но там мне сказали, что губернатора в городе: он выехал по служебным делам в Петербург на неопределенный срок... По моей просьбе меня проводили к вице-губернатору. Но он ничего о моем деле не знал, коротко ответил, что это его не касается, велел мне подождать, пока вернется губернатор, и явиться па прием к нему самому...
Ты представляешь себе, что я пережила! У меня не осталось ли малейшей надежды на помощь! Пока губернатор был в отъезде, никто по мог за меня заступиться: ни мастер Виттельбах, ни господин Рутов. Отец и мать барона — я о них тоже подумала — гостили в имении у своего старшего зятя. Временный вид па жительство, который я получила в полиции, был уже просрочен, а новый мне полицмейстер мог выдать, как я знала, только по приказу губернатора. И все же я решила на другой день пойти к полицмейстеру. Я хотела сперва дождаться окончательного решения барона и, если нужно будет, попытаться тронуть его сердце своими мольбами. Я готова была на колени перед ним стать, целовать его руки сотни раз...
На другое утро барон Ризенталь не сказал мне о моем деле ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92