— Так зачем по-русски ругается? — потрясенно шепнул Тюнька.
— А я знаю?
Тюнька изумленно потряс головой.
На шум выстрелов выглянули из землянки теперь уже целых три ужасные рожи с распущенными волосами, наверное, самки, и завыли громко, уныло, впрочем, так же быстро спрятавшись, как только обнаружили во дворе Тюньку.
Переменные жены, решил Иван.
— Ишь, как ругается! — покачал головой Тюнька. — Сейчас распалит себя, схватит сабельку и кинется!
Но ни по одному пункту Тюнька не угадал.
— Апонцы!.. — крикнул по-русски дух из-за камня. — Сколько вас?… Зачем пришли?… Почему стреляете?… — И то же самое согбенный человечек прокричал на странном незнакомом языке, может, на апонском.
Иван глянул на господина Чепесюка и спросил тоже по-русски:
— Зачем стреляешь, товарищ?
— Какой я тебе, апонскому псу, товарищ? — сердито ответил дух. — Ни один апонец не должен всходить на сию гору. Пока я здесь, ни один апонец не взойдет на сию гору. Сия гора принадлежит моему государю, все то — его исконные земли. Коль попробуете подняться, всех убью.
— Не убьешь, Уни-Камуй, — стараясь не сердить духа, мирно ответил Иван. — Хоть ты и сердитый, да тебя мало. И спутник у тебя согбен, коромыслом ходит. А нас много, мы крепкие. Шалить начнешь, снимем с тебя шкуру и повесим на сушилку для рыб, чтобы другие духи добру учились.
Дух нехорошо, не по-товарищески выругался:
— Почему по-русски разговариваете? Совесть ваша где?
— У казака совесть не своя — государева! — на этот раз крикнул Тюнька, и, поняв, что стрелять больше не будут, совсем осмелел: — Сам зачем говоришь по-русски, дух Уни-Камуй? Тебе такое не полагается. — И добавил презрительно: — Побьем тебя!
— Апонцев против меня всегда было больше, — обидно засмеялся лежащий за камнем сердитый дух. — Только я их всегда побивал, потому как у меня понимание боя. — И кудряво, по-русски, совсем уже нехорошо, совсем уже не по-товарищески выругался.
— Ты кто? — крикнул Иван.
— Я верный раб государя. Куда он взглядом укажет, туда иду. Прикажет запытать меня, и это буду терпеть. Прикажет врагов побить, и это сделаю. Как верный раб государев, не потерплю на государевой земле никаких апонцев!
— Да какой государь-то?
— Один у меня государь — Петр Алексеич. Ему служу!
— А ты имя свое скажи, если ты не сердитый дух!
— Его императорского Батуринского полка маиор Яков Афанасьев Саплин!
— Маиор!.. — ахнул Иван.
Сколько раз мечтал, что вернет соломенной вдове неукротимого маиора, что сильно обрадуется добрая соломенная вдова, и вот — случилось! Даже испугался, что не может так быть. Слишком велика земля, чтобы так просто наткнуться на некоем уединенном острове на маиора.
А ведь наткнулся.
— Маиор! — крикнул. — Сколько вас на острове?
— Русских — один я, — настороженно ответил неукротимый маиор Саплин, искусно прячась за камнем. — А со мной полоняник-апонец да некоторые переменные жены.
— В чем нужду терпите?
— Мы ни в чем не терпим.
— Яков Афанасьич, да зачем стоишь на острову в одиночестве?
— Гору серебра охраняю. Хожу вокруг, растаскивать не даю гору апонцам. Гора наша русская, исконная, а те апонцы высаживаются и нагло отщипывают без спросу, наносят урон государству и государю. Волею государя Петра Алексеича воспретил всем путь через гору, жду русской помощи. — И сам крикнул неукротимым, но вдруг предательски дрогнувшим голосом: — Вы кто? Может, не апонцы?
— Мы, как и ты, государевы люди, Яков Афанасьич. Мы тоже люди императора Петра Алексеевича, Отца Отечества.
— Почему Отца?
— Русские адмиралы за великия победы его титул такой представили. Отец Отечества, Петр Великий, Император Всероссийский. Он шведа побил.
— Как?! — неистово вскрикнул, слегка приподнимаясь, сердитый дух, и в голосе его пробилась слеза гордости и умиления. — Победил государь, встал на море? Неужто, наконец, побил шведа?
— Побил.
— А матушка полковница, здорова ли?
— Очень здорова, маиор. А для тебя храню в кармане письмо.
— Да от кого?
— От доброй вдовы Саплиной.
— Да почему вдовы?
— Думали, погиб ты, Яков Афанасьич.
— Жив, жив я! — неукротимо вскричал маиор, смело поднимаясь во весь свой невеликий рост. И даже укорил Ивана: — Неверие — зло большое. После шведов, может, главное. — И спросил: — Как твое имя, человек из России?
— Иван Крестинин. Официальный секретный дьяк.
— Ну? Знал Крестининых. Отчего ж ты в секрете? Может, привез пудры для парика?
— Да какая ж у меня пудра?
— А ты поднимись над камнем.
— Не будешь ли стрелять, маиор?
— Не буду.
Иван без колебаний поднялся.
— Может, это и ты… — после долгого рассматривания раздумчиво произнес маиор. — Пока не знаю… Много прошло времени… — И спросил: — Где буса, на которой пришли?
— Пошла на ту сторону. Чиниться и дикующих придержать.
— Я видел вас вчера. Думал апонцы. Почему поп стоял на носу?
— Так то брат Игнатий. Хорошо смыслит в морском деле.
— Как? Поп поганый? — выругался маиор.
— Да почему ж поганый?
— Да потому, что я сразу его узнал! И кличка ему — Игнашка.
— Почему так говоришь?
— Да потому, что он поп поганый! — непреклонно повторил маиор. — Я чувствовал, что он здесь появится. Может, это и хорошо. Я слово дал повесить того попа! Мне такое право дано государем — вешать изменников! — Неукротимый маиор, прихрамывая, волоча левую ногу, с сабелькой на боку смело направился к казакам, за ним испуганно последовал полоняник-апонец с коротенькой косичкой на голове и в руках с тяжелой пищалью. — Я слово дал, что самолично смажу веревку для того попа поганого сайпой. Сайпа — это ворвань, хорошо прокипяченная с золой, — объяснил маиор, изумленно разглядывая господина Чепесюка, будто кого-то в нем узнавая. — Я слово дал, что самолично вздерну попа.
— Выходит, знал брата Игнатия?
— Даже очень знал!.. — маиор Саплин остановился напротив Ивана и смело уставился на настороженно поглядывающих в сторону полуземлянки казаков. Добавил, как сплюнул: — Он поп поганый, другим быть не может! В миру звали проще его. Козырем.
— Козырем? — изумился Иван.
— Да он, он! Вор и бунтовщик! Убивец камчатских прикащиков! Тварь, возмущающая мир божий.
— Быть такого не может, — сказал Иван на всякий случай. — Говорят, что вора Козыря запытали до смерти в Санкт-Петербурхе еще два года назад. А еще говорят, что раньше убили под Тобольском. А еще говорят, что и того раньше казнен он медленным копчением далеко в Сибири. А еще говорят, что до сих пор в смыках сидит в некой тюрьме. Не мог бы я не знать, что это Козырь. Служит со мной человек, знавший его.
— Как имя человека?
— Похабин.
— Ну, вот видишь? — засмеялся маиор и, странно, как птица, моргнув, уставился на господина Чепесюка: — Многие хотели бы закоптить вора Козыря до смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134