Теперь он был полковником в армии бунтовщиков и жил приговоренным к смертной казни.
Перед нашим отбытием он вручил мне лист бумаги, в котором доходчивым языком объяснялись долгосрочные цели отступников.
Речь шла о восстановлении законности и порядка; немедленной амнистии всем сторонникам националистов; возврате к парламентской монархии, которая существовала до гражданской войны; возобновлении нормального судопроизводства; чрезвычайной программе жилищного строительства для перемещенных граждан; и британском гражданстве всем временным афримским иммигрантам.
Нас доставили на грузовике в деревушку в тринадцати километрах от фермы. Это, как нам сказали, была освобожденная территория. Мы заметили поблизости от деревни небольшой афримский армейский лагерь и обратились к его властям с просьбой помочь нам найти временное пристанище. К нам отнеслись далеко не с продемонстрированной полковником-отступником любезностью и пригрозили заключением под стражу. Мы сразу же ушли.
Деревенька оказалась очень неприветливым местом, мы столкнулись в ней всего с несколькими людьми, но все они отнеслись к нам с недоверием и враждебностью. Ночь мы провели в поле на склоне холма под брезентом в пяти километрах к западу от деревни. Салли во сне плакала.
Через неделю нам удалось найти дом с небольшим садом. Он стоял вблизи главной дороги, но был укрыт от нее лесом. Мы подходили к дому робко, но несмотря на настороженность, с которой нас встретили, назад не повернули. Дом занимала пара молодоженов, которые предложили нам разделить крышу над головой, пока мы не подыщем себе другое жилье. Мы оставались там три недели.
Я впервые видел Лейтифа напуганным.
Мы устали после событий этой ночи и нервы у всех были натянуты до предела. Чувства Лейтифа выдавало его напряжение; не в состоянии решить, сниматься нам с места или нет, он рыскал туда и сюда, сжимая в руках новый карабин, будто расстанься он с ним, и кто-то тут же посягнет на его власть. Остальные тревожно поглядывали на предводителя, в душе явно не радуясь резкому повороту нашей жизни.
Мне досаждали собственные сомнения. Причиной растущей тревоги было овладение нами оружием. Я уже слышал толки о создании активной партизанской организации против афримов. До меня доносились обрывки фраз, в которых громко звучали слова "чернокожие ублюдки", повторявшиеся гораздо чаще, чем когда-либо, даже чаще, чем в те часы мстительной злобы после похищения женщин.
В фокусе моих страхов был Лейтиф, пугало и настроение остальных. Сейчас, как никогда прежде, у меня было ощущение, что все наши действия определяются исключительно его волей.
Поводом для моих дурных предчувствий была демонстрируемая Лейтифом нерешительность. Он боялся самого себя; боялся оставаться здесь лагерем, который мы соорудили менее чем в километре от засады на колонну; не хватало ему и храбрости приказать сниматься.
Страх перед тем и другим был понятен. Оставаться так близко к месту нападения на колонну означало быть обнаруженными первой же командой, которая прибудет для расследования обстоятельств ее гибели. Но движение с грузом такого большого количества карабинов грозило бедой, если мы попадемся на глаза любой из воюющих сторон. Руководство нами давно стало второй натурой Лейтифа и хотя сейчас все смотрели на него в ожидании команды, эти взгляды молчаливо угрожали сместить его с командного поста в случае ошибки.
До настоящего момента мы оставались на месте, будто в самом бездействии было что-то похожее на принятое решение.
Я и еще трое провели инвентаризацию оружия, которое оказалось в нашем владении. Кроме карабинов, которые выдали каждому, было еще двенадцать ящиков по шесть стволов в каждом. Патронов тоже оказалось несколько ящиков. Эта куча оружия была едва ли не больше, чем мы могли унести. Большую его часть мы нагрузили на ручные тележки, но все это выглядело уложенным не для дальней дороги.
Я взглянул на сидевшую под деревьями группу озлобленных людей, их новообретенные карабины поблескивали у плеча каждого. Потом стал следить за стоявшим поодаль Лейтифом, он явно заблудился в собственных мыслях.
Я чувствовал, что за последние недели стал для Лейтифа самым близким в нашей группе. Спустя некоторое время я подошел к нему. Вмешательство в его мыслительный процесс не доставило ему удовольствия, тем более мое. Я сразу же увидел, что серьезно ошибся в своем суждении, и понял, что следовало оставаться с остальными.
Он спросил:
– Где вы, черт бы вас побрал, были ночью?
– Я уже говорил вам, что произошло. Я подумал, что заметил кого-то.
– Надо было сказать мне. Будь это афримы, они могли вас застрелить.
– Я подумал, что всем угрожает опасность. У меня был карабин и кроме меня вас некому было защитить, – ответил я. У меня не было желания говорить ему правду.
– Теперь у всех нас есть карабины. Вам незачем рисковать собой ради нас. Мы можем постоять за себя сами. Премного благодарны, Уитмэн.
В тоне его голоса была не только горечь. Слышалось нетерпение, раздражение, смущение. Но на уме у Лейтифа было нечто иное; он заговорил со мной, просто вспомнив события ночи, но беспокоило его вовсе не это.
– Карабинов у вас больше, чем нужно, – сказал я. – Что вы собираетесь с ними делать?
– А что бы вы предпочли с ними сделать?
– Думаю, нам следует их бросить. Они доставят больше проблем, чем принесут пользы.
– Нет… Я их не брошу. У меня другая идея.
– Какая же? – спросил я.
Он ухмыльнулся и медленно покачал головой:
– Скажите-ка мне вот что. Предположим, вы могли бы уйти отсюда с ними, как бы вы поступили?
– Я вам уже сказал.
– Устроили бы оружейный бартер? Или попробовали сбить побольше вертолетов?
Я понял куда он клонит и сказал:
– Дело не просто в обладании оружием. Если оно есть у каждого, а не у пары человек, теряется эффективность самого обладания им.
– Значит, когда вы человек с ружьем номер один, все в порядке. Теперь же различия нет, в этом дело?
– Я объяснил вам свое понимание этого дела в тот день, когда мне достался карабин. Один карабин – это форма обороны; всеобщее вооружение опасно его агрессивностью, – возразил я.
Лейтиф задумчиво посмотрел на меня:
– Возможно у нас меньше разногласий, чем я думал. Но вы все еще не сказали мне, как бы воспользовались оружием практически.
На мгновение я задумался. У меня по-прежнему был единственный мотив, каким бы непрактичным он ни выглядел.
– Попытался бы что-то сделать, чтобы разыскать дочь, – ответил я.
– Я знал, что вы так скажете. Но вам прекрасно известно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Если хотите знать мое мнение, что бы ни вышло, это будет лучше того, что мы сделали до сих пор.
– Неужели вы не понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Перед нашим отбытием он вручил мне лист бумаги, в котором доходчивым языком объяснялись долгосрочные цели отступников.
Речь шла о восстановлении законности и порядка; немедленной амнистии всем сторонникам националистов; возврате к парламентской монархии, которая существовала до гражданской войны; возобновлении нормального судопроизводства; чрезвычайной программе жилищного строительства для перемещенных граждан; и британском гражданстве всем временным афримским иммигрантам.
Нас доставили на грузовике в деревушку в тринадцати километрах от фермы. Это, как нам сказали, была освобожденная территория. Мы заметили поблизости от деревни небольшой афримский армейский лагерь и обратились к его властям с просьбой помочь нам найти временное пристанище. К нам отнеслись далеко не с продемонстрированной полковником-отступником любезностью и пригрозили заключением под стражу. Мы сразу же ушли.
Деревенька оказалась очень неприветливым местом, мы столкнулись в ней всего с несколькими людьми, но все они отнеслись к нам с недоверием и враждебностью. Ночь мы провели в поле на склоне холма под брезентом в пяти километрах к западу от деревни. Салли во сне плакала.
Через неделю нам удалось найти дом с небольшим садом. Он стоял вблизи главной дороги, но был укрыт от нее лесом. Мы подходили к дому робко, но несмотря на настороженность, с которой нас встретили, назад не повернули. Дом занимала пара молодоженов, которые предложили нам разделить крышу над головой, пока мы не подыщем себе другое жилье. Мы оставались там три недели.
Я впервые видел Лейтифа напуганным.
Мы устали после событий этой ночи и нервы у всех были натянуты до предела. Чувства Лейтифа выдавало его напряжение; не в состоянии решить, сниматься нам с места или нет, он рыскал туда и сюда, сжимая в руках новый карабин, будто расстанься он с ним, и кто-то тут же посягнет на его власть. Остальные тревожно поглядывали на предводителя, в душе явно не радуясь резкому повороту нашей жизни.
Мне досаждали собственные сомнения. Причиной растущей тревоги было овладение нами оружием. Я уже слышал толки о создании активной партизанской организации против афримов. До меня доносились обрывки фраз, в которых громко звучали слова "чернокожие ублюдки", повторявшиеся гораздо чаще, чем когда-либо, даже чаще, чем в те часы мстительной злобы после похищения женщин.
В фокусе моих страхов был Лейтиф, пугало и настроение остальных. Сейчас, как никогда прежде, у меня было ощущение, что все наши действия определяются исключительно его волей.
Поводом для моих дурных предчувствий была демонстрируемая Лейтифом нерешительность. Он боялся самого себя; боялся оставаться здесь лагерем, который мы соорудили менее чем в километре от засады на колонну; не хватало ему и храбрости приказать сниматься.
Страх перед тем и другим был понятен. Оставаться так близко к месту нападения на колонну означало быть обнаруженными первой же командой, которая прибудет для расследования обстоятельств ее гибели. Но движение с грузом такого большого количества карабинов грозило бедой, если мы попадемся на глаза любой из воюющих сторон. Руководство нами давно стало второй натурой Лейтифа и хотя сейчас все смотрели на него в ожидании команды, эти взгляды молчаливо угрожали сместить его с командного поста в случае ошибки.
До настоящего момента мы оставались на месте, будто в самом бездействии было что-то похожее на принятое решение.
Я и еще трое провели инвентаризацию оружия, которое оказалось в нашем владении. Кроме карабинов, которые выдали каждому, было еще двенадцать ящиков по шесть стволов в каждом. Патронов тоже оказалось несколько ящиков. Эта куча оружия была едва ли не больше, чем мы могли унести. Большую его часть мы нагрузили на ручные тележки, но все это выглядело уложенным не для дальней дороги.
Я взглянул на сидевшую под деревьями группу озлобленных людей, их новообретенные карабины поблескивали у плеча каждого. Потом стал следить за стоявшим поодаль Лейтифом, он явно заблудился в собственных мыслях.
Я чувствовал, что за последние недели стал для Лейтифа самым близким в нашей группе. Спустя некоторое время я подошел к нему. Вмешательство в его мыслительный процесс не доставило ему удовольствия, тем более мое. Я сразу же увидел, что серьезно ошибся в своем суждении, и понял, что следовало оставаться с остальными.
Он спросил:
– Где вы, черт бы вас побрал, были ночью?
– Я уже говорил вам, что произошло. Я подумал, что заметил кого-то.
– Надо было сказать мне. Будь это афримы, они могли вас застрелить.
– Я подумал, что всем угрожает опасность. У меня был карабин и кроме меня вас некому было защитить, – ответил я. У меня не было желания говорить ему правду.
– Теперь у всех нас есть карабины. Вам незачем рисковать собой ради нас. Мы можем постоять за себя сами. Премного благодарны, Уитмэн.
В тоне его голоса была не только горечь. Слышалось нетерпение, раздражение, смущение. Но на уме у Лейтифа было нечто иное; он заговорил со мной, просто вспомнив события ночи, но беспокоило его вовсе не это.
– Карабинов у вас больше, чем нужно, – сказал я. – Что вы собираетесь с ними делать?
– А что бы вы предпочли с ними сделать?
– Думаю, нам следует их бросить. Они доставят больше проблем, чем принесут пользы.
– Нет… Я их не брошу. У меня другая идея.
– Какая же? – спросил я.
Он ухмыльнулся и медленно покачал головой:
– Скажите-ка мне вот что. Предположим, вы могли бы уйти отсюда с ними, как бы вы поступили?
– Я вам уже сказал.
– Устроили бы оружейный бартер? Или попробовали сбить побольше вертолетов?
Я понял куда он клонит и сказал:
– Дело не просто в обладании оружием. Если оно есть у каждого, а не у пары человек, теряется эффективность самого обладания им.
– Значит, когда вы человек с ружьем номер один, все в порядке. Теперь же различия нет, в этом дело?
– Я объяснил вам свое понимание этого дела в тот день, когда мне достался карабин. Один карабин – это форма обороны; всеобщее вооружение опасно его агрессивностью, – возразил я.
Лейтиф задумчиво посмотрел на меня:
– Возможно у нас меньше разногласий, чем я думал. Но вы все еще не сказали мне, как бы воспользовались оружием практически.
На мгновение я задумался. У меня по-прежнему был единственный мотив, каким бы непрактичным он ни выглядел.
– Попытался бы что-то сделать, чтобы разыскать дочь, – ответил я.
– Я знал, что вы так скажете. Но вам прекрасно известно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Если хотите знать мое мнение, что бы ни вышло, это будет лучше того, что мы сделали до сих пор.
– Неужели вы не понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40