Сам без воды, зато соседу пакость.
- Вот в колодцы, извини, не верю. Не бывает такого.
- Не бывает, - вздохнул Тенах. - Хорошо у тебя, Наемник.
Когда он это сказал, я поверил. И в колодцы, и в собаку. Потому что
он сказал, что и думал. Сразу видно. А уж если человеку у врага в доме
хорошо...
- Ладно. Верю. Дальше.
- Понимаешь, дальше - больше. Не знаешь, чего и ждать. Все как не в
себе. Будто бояться чего-то. Или их что-то заставляет. Нет, не то... не
могу назвать. Нашептывает. Не свои мысли... а вроде как свои.
- И давно вы так живете?
- Давно, - признался Тенах.
- Отчего же за советом пришел сейчас?
- А мне вчера подумалось, что это твои штучки, и тебя надо убить.
- Не сказал бы, что это у тебя своя мысль, - хмыкнул я.
- Оно и страшно. Почти как своя. Захватило, понесло... еле опомнился.
- И решил не убивать, а посоветоваться? - полюбопытствовал я.
- Не смейся, Наемник. Хотя, - он махнул рукой, - смейся, твое право.
Я отвык. Мне нужен совет. Это безумие. Словно мир стал на дыбы. Ты знаешь
этот мир лучше. Если не ты, никто не знает. Ты ведь был Стражем Границы.
- Не "был", Тенах, - поправил я. - Ты все время забываешь. Я
нанимался на срок, это верно. Но мои Боги мертвы, и отпустить меня со
службы некому. Я не "был". Я и есть Страж Границы. И все, что на ней
происходит, мое дело. Ты должен был прийти ко мне раньше.
- Я не знал, - очень просто произнес Тенах. - А ты можешь хоть
что-нибудь сделать?
- Попытаюсь. Надо бы самому посмотреть на колодцы ваши отравленные.
- Тебе это все о чем-то говорит?
- Пожалуй. Да и тебе тоже. Это ведь ты сказал "мир встал на дыбы".
Похоже, так и есть. Остается выяснить... хотя нет. Но если я не ошибся...
- Я твой должник, - серьезно сказал Тенах.
- Ну, нет. Ты мне ничего не должен. Завтра пойдем, посмотрим колодцы.

Как-то получилось, что Тенах никуда не пошел, и вечер мы провели
вместе за вином и разговорами. Я поинтересовался, не избалуются ли в
отсутствие настоятеля храмовые прислужники. В ответ он любезно посоветовал
мне заниматься своим делом. Так я и поступил: выпил вина и призадумался,
краем уха продолжая слушать Тенаха. Чутье у него, надо признать, отменное.
Другой бы на его месте забил тревогу слишком поздно, а то бы и вовсе не
догадался. И за советом он пришел ко мне, хотя ему и неоткуда знать, что я
в таких делах понимаю побольше прочих. В иные времена из него получился бы
сильный маг. В иные - да, но не теперь. Слишком молоды его Боги. Они еще
не успели врасти в эту землю, влиться в эту воду, еще нет в этом воздухе
их дыхания, и огни этих костров - не их огни. Они здесь чужие. Их сила
здесь еще ничего не значит. Много времени пройдет, пока этот мир их примет
и сольет с ними свою силу. При жизни Тенаха этому не бывать. Он не маг, и
магом не будет, так что расхлебывать придется мне. Моих Богов уже нет, я
не смогу ничего сверх того, что успел узнать раньше, но их след еще не
остыл на этой земле, и она мне ответит. Если, конечно, тех начатков
знаний, которых я успел нахвататься, станет на такое дело.
Потому что дело серьезное. Сам не знаю, зачем я решил идти завтра с
Тенахом и высматривать невесть что. Вовсе незачем. И так все ясно. С
первых же слов Тенаха я понял, что случилось. Похоже, я просто надеялся,
что Тенах ошибся. Надеялся увидеть завтра что-нибудь такое, отчего я
вздохну с облегчением и назову Тенаха дураком. Только Тенах не дурак, и
увижу я завтра мерзость. Чем больше я размышлял, тем больше мне хотелось,
чтобы я оказался не прав. Очень уж безотрадна моя правота. Найти мерзость,
а потом еще искать, откуда она вылезла. Еще неизвестно, удастся ли ее
загнать обратно.
Не люблю я сталкиваться с невидимым. Мой наставник, бывший Страж
Границы, зачастую говаривал в подпитии: "Запомни, парень: чего не бывает -
так это денег и привидений". По части денег точно, тут он прав, не бывает.
И на счет привидений тоже. Не видел их никто. Нельзя видеть бесплотное. А
вот невидимое, невоплощенное, очень даже бывает. И очень я его не люблю.
Его даже за шиворот не взять: какой же шиворот у того, чего нет. Больно
много сил уходит, пока пристроишь к нему подходящий шиворот. И ох же как
не хочется заниматься поисками шиворота, а придется. Но уж предвкушать
гниль могильную не обязан. Невкусно. Так что уложил я Тенаха на крылечке,
а сам спустился в сад и устроился на травке, подстелив плащ. Смотришь
вверх и тонешь глазами. Хорошая замена вину. А нельзя мне сегодня больше
пить. Голова нужна ясная.
Проснулись мы с Тенахом не на рассвете даже, а раньше: уже не
затемно, а когда луна зарей умывается. Пока мы умывались сами, рассвело, и
мы неторопливо по холодку отправились к колодцам. Всего-то и дороги -
утренней росе высохнуть не успеть - а шли мы очень долго, очень медленно.
Тенах после вчерашних откровенностей злился на себя, почти сожалел о том,
что позвал меня и плелся нехотя, словно не желая представить мне на погляд
то, о чем рассказывал вчера. Я же по правде говоря, боялся того, что
увижу. И мы, хотя и не сговариваясь, но в полном согласии оттягивали
прибытие, как могли. Глупость, конечно. Нет никакого смысла тянуть. Потяни
кота за хвост - без глаз останешься. Потянули мы дорогу, как кошачий
хвост, долго, сильно потянули. Вот и вцепилась мне деревня в глаза, как
разъяренный кот. Разве только не шипела и не мяукала.
Нет, ничего Тенах вчера не преувеличивал и ни в чем не ошибся.
Скорее, не договорил. Мир был острым, как черты лица, заостренные смертью,
и тление уже вступило в свои права. Мусор на улицах. Вопли и мычание
недоенной с вчера скотины. Мычание и вопли пьяных - в такую-то рань.
Запах. Люди, уже отравившие свои колодцы, крали воду из немногих
неотравленных; кой-кто из них попадался в капканы еще на подступах к воде.
И постоянная радостная готовность любого дать в зубы любому. И многое,
многое другое. Мне было все понятно и очень противно. Ну, неужели ничего и
никого... нет, не может быть. Я искал взглядом хоть какой-то опоры, хоть
какое-то противоядие, иначе бы и не заметил.
На дереве сидела девушка в пыльном платье и пряла. Ее мать, толстая
низенькая женщина, прыгала под деревом, осыпая девушку бранью и гнилыми
яблоками, и все пыталась стащить ее на землю, ухватив за ногу или за край
платья. Девушка, прикусив пухлую губку, продолжала молча прясть, не
подымая глаз. Наконец толстуха выдохлась, призвала на голову мерзавки
дочери парочку особо увесистых проклятий и ушла домой. Девушка прерывисто
вздохнула и заплакала без всхлипываний, одними глазами, но продолжала
прясть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12