Не прошло
и нескольких мгновений, а мы с Тенахом благоухали, как куча гнилого мяса
вперемешку с навозом, на который мочились кошки всей деревни. Да нет, мы
пожалуй, воняли похуже. Бешенство, страшное бешенство бессилия, самое
тяжкое. И добро бы еще я был хлюпиком. Поодиночке я любого из них могу
превратить в кровавый кисель с костным порошком. Да и вместе, пожалуй,
отлупить их как следует - правда, уже ценой хороших синяков. Но они
слишком далеко стоят. Сделай я хоть шаг вперед, они бросятся врассыпную, и
будут по-прежнему измываться, я буду бегать за ними, поблевывая на бегу от
жуткой вони, и ничем хорошим такое преследование не кончится. Восемь
молодых, сытых идиотов, они хохочут, показывают на нас пальцами, и знают,
отлично знают, что мне их не достать. Хотя... как сказать.
Бедняга Тенах, обалдевший, едва не ослепший от невыносимой вони,
задыхался, хрипел и выл. Я завел руку назад, к колонне, сорвал с нее плеть
бешеного винограда, едва не перерезав себе пальцы, и резко, как бичом,
захлестнул шею одного из парней, дернув на себя. Он упал, и я дернул еще
раз, подтаскивая его поближе. Веселый строй сломался. Но сделать они
ничего не могли. Я выразительно подтянул потуже петлю при первом же их
шаге, и они отступили. Я положил парня себе на колено и принялся методично
шлепать его по заднице. Со стороны выглядит забавно, но рука у меня
тяжелая, и я ему не завидовал. К тому же я постарался уткнуть его носом в
пропитанные рата-рата одежды Тенаха. Когда морда его посинела от запаха
рата-рата, а задница - по другой причине, мне пришло в голову подобающее
завершение пережитого. То, что сделает его незабываемым.
- Штаны снимай! - рявкнул я жутким голосом. Парень в ужасе воззрился
на меня. Еще бы! На его месте я бы не сомневался, что спятил.
- Штаны! - прорычал я, тряхнув парня за шиворот. - Господин
настоятель изволят нуждаться в чистых штанах. Живо!
Парень дрожащими пальцами принялся искать пряжку ремня.
- Ширинка спереди! - напомнил я. - И вы двое тоже - быстрей, быстрей!
Ты и ты!
- За-а-чеем? - проныли парни.
- Затем. Мне тоже нужна одежда. И потом, господину настоятелю могут
не подойти одни штаны. Значит нужен выбор. А ну, кому сказано?
Просто удивительно, сколько страху может нагнать профессионал на
банду подонков. Я уже не испытывал гнева - мне было смешно. Но глядел я на
них так, словно примеривался, с кого из них я раньше буду драть живьем
шкуру, а кому уши на нос намотаю. Несколько минут назад они, мягко
выражаясь, имели преимущество. Теперь под моим взглядом они беспрекословно
снимали свое тряпье, соревнуясь разве что в готовности первым поделиться
штанами с обиженным.
- Благодарю вас, добрые юноши, - ласково и внушительно произнес я. -
Отец настоятель, соблаговолите благословить.
Тенах обалдел настолько, что соблаговолил. Он взмахнул рукой, осеняя
знаком благопожелания частично одетую компанию, и запах рата-рата вновь
разнесся окрест. Я подхватил одной рукой кучу штанов, другой повлек за
собой Тенаха, и вскоре огорченные мной придурки остались позади.
- Где тут ручей, настоятель? - спросил я. Тенах пожал плечами. Даже
такое мимолетное движение усилило запах.
- Скидывай свое добро, Тенах, - взмолился я, торопливо сбрасывая с
себя все лишнее. - Смердит просто несусветно.
- Зачем ты штаны потащил? - спросил Тенах, безропотно скидывая свои
бесценные одеяния. - Мне их добро не больно-то нужно.
- Как сказать, - возразил я. - Отстирать в ручье мы ничего не сможем,
разве что сами кой-как отмоемся. Ты, конечно, можешь и не согласиться, а
мне штаны не помешают. И еще, настоятель - если дать опомниться банде
трусов, она тебя настигнет и измордует. Я хочу быть в безопасном месте
раньше, чем восемь обалдуев решат вышибить из меня мозги. Штаны обеспечат
нам фору.
- Тогда почему ты забрал штаны не у всех? - против воли
заинтересовался Тенах.
- Как раз поэтому. Окажись они все с голым задом, могли бы со злости
забыть о приличиях и погнаться. А так они сначала подерутся из-за
оставшихся штанов.
Тенах представил себе бой за штаны и хихикнул.
- Хотел бы я знать, от чего они так легко тебя послушались?
- А я поймал главаря, - после недолгого раздумья сообразил я. - Без
его указаний они просто не знали, что делать. Нам крупно повезло.
- Да нет, Наемник, - возразил Тенах, - везенье тут не при чем, не
случайно выбрал именно его. Что-то тебе подсказало, кто такой, верно?
- Пожалуй, - согласился я.
- Вот поэтому я тебя и позвал на помощь. Именно тебя. Хотя мы враги.
Тебе всегда что-то подсказывает.
- А сейчас мне что-то подсказывает, что если мы и дальше будем
шляться по лесу в голом виде, нас покусают муравьи. Ради всех Богов,
Тенах, перестань болтать. Я пытаюсь вспомнить, где же здесь вода
поблизости, а ты мешаешь.
И ведь не заметил я, как нервно перебирает пальцами Тенах ризы свои
вонючие. И как глаза отводит. И как бессвязно, судорожно говорит он со
мной.
- Кажется, помню. Вот там, направо, за поляной, должен быть родник.
Я зашагал направо. Да, точно, был там родничок. Не очень хочется идти
на Поляну, но ничего не поделать. Тенах шел следом. Я должен был почуять
страшное, должен был обернуться и не сделал этого. Возможно, увидь я лицо
Тенаха, я не пошел бы к Поляне. А так...
Я остановился, как вкопанный. Мне показалось, что шершавая рука
схватила меня за сердце и рванула. И вся кровь выхлестнула в этот разрыв
из сердца, и в нем стало пусто и жарко. И больше ничего не будет, потому
что я сейчас умру.
Я смотрел на то, что было Поляной белых цветов.
Я видел разрушенные храмы и оклеванные трупы, но это... Кому, кому
могли причинить зло цветы? Они не говорят, не сражаются, не мстят, они
просто молча растут. Давно, в незапамятные времена, когда мои Боги пришли
в эти места, они не тронули поляну. Она была неизмеримо старше их. На ней
всегда росли цветы, и всегда только белые. Никакие другие здесь не
приживались. Ночецветка, белокаменник... да мало ли. Ни один пьяный не
расстегивал здесь ширинку, ни один озорник не разорял птичьих гнезд. Зато
именно здесь заключались перемирия, игрались свадьбы. Здесь по ночам
соединялись влюбленные, а на рассвете приходили мальчишки совершать обряд
побратимства, чтобы быть совсем как взрослые воины. Жизнь моя, молодость
моя, кровь сердца моего!
Ни единой травинки. Ни клочка земли не выжженного, не вывернутого
заступом. Все вытоптано, загажено, опоганено. Здесь трудились не сутки, не
двое. Именно трудились - медленно, методично, добросовестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12