Так что, вернувшись в долину с тремя кроликами и скунсом, я занес тушки Мендесу и пошел дальше по реке к Николенам. Стив был во дворе и яростно орал на стоящую в дверях мать – что-то насчет Джона, якобы тот что-то сделал или сказал нарочно, чтобы вывести Стива из себя. Я поежился и подождал, пока он выкричится и повернет к обрыву. Здесь я его догнал.
– Что стряслось? – спросил он.
– Узнал день! – заорал я.
Его лицо просветлело. Я выложил ему все как было и, закончив, ощутил легкую дрожь, поняв, что действительно рассказал. Я ведь так и не принял никакого решения – решением было само действие.
– Здорово, – повторял Стив, – здорово. Теперь они у нас в кармане! Что ж ты мне не рассказал?
– Вот, рассказал, – обиделся я. – Узнал только вчера.
Он хлопнул меня по спине:
– Пошли, сообщим ребятам из Сан-Диего! Времени-то осталось всего ничего – день! Может, им придется вызвать с юга людей или еще чего.
Однако теперь, когда я ему все выложил, сомнения в правильности сделанного вернулись с новой силой. Глупо, но так. Я замялся и сказал:
– Иди к ним сам, а я расскажу Габби, Делу и Мандо, если их разыщу.
– Ну… – Он удивленно склонил голову. – Ладно. Если ты действительно так хочешь.
– Я свою часть выполнил, – сказал я, словно защищаясь от упрека. – Нам не стоит ходить туда вдвоем – так мы привлечем больше внимания.
– Наверно, ты прав.
– Приходи ко мне вечерком, расскажешь, что они ответят.
– Приду.
Вечером, когда он пришел, ветер разыгрался вовсю. Могучие ветви эвкалиптов бились одна о другую, трещали, листья отрывались и летели на нас. Сосны басовито гудели и качались на фоне ярких звезд.
– Знаешь, кто был в их лагере? – сказал Стив. Он был на взводе и даже пританцовывал. – Угадай!
– Не знаю. Ли?
– Нет, мэр. Мэр Сан-Диего.
– Неужели? Зачем он здесь?
– Чтобы сражаться с япошками, зачем еще? Он жутко обрадовался, когда я сказал, что мы отведем их к месту высадки. Он пожал мне руку, и мы выпили виски.
– А ты сказал им, где это будет?
– Конечно, нет! Что я, дурак? Я сказал, окончательно мы узнаем только завтра, а им сообщим, когда пойдем вместе с ними. Понимаешь, так им придется взять нас с собой. Кстати, я сказал, что ты один знаешь про высадку и не хочешь никому говорить.
– Отлично. А почему?
– Потому что ты жутко подозрительный и не хочешь, чтобы дошло до японцев. Так я и объяснил.
Это навело меня на мысль, которая прежде не приходила мне в голову: Эд может сообщить японцам, что мы знаем о высадке, и они просто перенесут день. А может, Эд наврал мне насчет пятницы. Но я не стал говорить об этом Стиву, не захотел осложнять дело. Сказал только:
– Они подумают, что мы рехнулись.
– С чего? Мэр по-настоящему доволен.
– Еще бы. Сколько с ним людей?
– Человек пятнадцать – двадцать.
– И Дженнингс тоже?
– Конечно. Слушай, ты рассказал Габби, Делу и Мандо?
– А Ли? Ли с ними?
– Не видал его. Так что насчет нашей компании? Отсутствие Ли меня беспокоило, я не понимал и не одобрял его исчезновения. Помолчав, я продолжил:
– Габби и Делу сказал. Дел в пятницу идет с отцом в каньон Талега покупать телят, и его с нами не будет.
– А Габби?
– Придет.
– Хорошо. Генри, мы своего добились! Мы в сопротивлении!
Горячий порыв Санта-Аны обжег ноздри, я весь был напичкан статическим электричеством. В листьях плясали звезды.
– Да, – сказал я, дрожа от волнения, – да. Стив смотрел из темноты.
– Не боишься?
– Ничуть! Только немного устал. Пойду лягу.
– Мысль хорошая. Стоит выспаться впрок. – Он хлопнул меня по плечу и исчез между деревьями. Мощный порыв ветра оторвал раскаленную ветвь и пронес ее над моей головой. Я отмахнулся от нее и пошел в дом. Отец еще сидел за машинкой.
В ту ночь мне не спалось. Следующий день тянулся бесконечно. Санта-Ана дула, не ослабевая; земля высохла и накалилась, от нее шел такой жар, что от малейшего движения бросало в пот. Весь день я проверял силки – все пустые. Вечером с трудом проглотил обычную рыбу и хлеб, но на месте усидеть не смог – надо было срочно чем-то заняться. Я сказал отцу:
– Сейчас пойду навещу старика, потом будем строить навес на дереве, так что вернусь поздно.
– Ладно.
Снаружи только начинало смеркаться. Река лоснилась серебром. Небо на западе было таким же серебристо-голубым, и весь купол казался светлее обычного – земля уже погрузилась в тень, а небо еще светилось. Я перешел по мосту к дому Дока. С высокой площадки перед крыльцом был виден качающийся в полумраке лес.
Мандо встретил меня перед дверью.
– Габби мне все рассказал, и я иду с вами, слышишь?
– Конечно, – сказал я.
– Если попробуете улизнуть без меня, я всем все расскажу.
– Ух. Не надо угроз, Армандо, ты идешь с нами. Он опустил глаза:
– Я не знал. Не был уверен.
– Почему?
– Думал, Стив не захочет меня брать.
– Ну… так сходи и поговори с ним. Наверняка он еще дома.
– Не знаю, стоит ли. Папа лег спать, а мне велел сидеть с Томом.
– С Томом я посижу, для того и пришел. Иди скажи Стиву, что ты с нами. Скажи, я буду здесь до нашего ухода.
– Ладно.
Он бегом припустил по дорожке.
– Не смей его запугивать! – крикнул я вслед, но ветер унес мои слова к Каталине, и Мандо их не слышал. Я пошел в дом.
Санта-Ана гудела в каждой пустой бочке, так что весь дом завывал: уууууу-уууууу-уууууу. Я заглянул в больницу: там горела лампа. Старик лежал на спине, голова его покоилась на подушке. Он открыл глаза.
– Генри, – сказал он. – Хорошо.
В комнате было жарко и душно: в такие знойные дни солнценагревательная система Косты работала слишком хорошо, а если б открыть все отдушины, поднялись бы сквозняки. Я подошел к кровати и сел на оставленный рядом стул.
Борода и волосы Тома были всклокочены, сивые и белые патлы казались восковыми. Они обрамляли лицо, которое с нашей последней встречи еще осунулось и побелело. Я смотрел на него, будто впервые увидел.
Время оставило на этом лице множество отметин: морщины, складки, борозды, бородавки, щеки запали там, где недостает зубов… Том выглядел старым и беспомощным, и я подумал, ведь он скоро умрет. Может быть, я впервые видел его по-настоящему. Нам кажется, будто мы знаем лица своих знакомых, и мы останавливаем на них глаз, не вглядываясь, не рассматриваем, а узнаем. Сейчас я смотрел по-новому, изучал. Лицо старика. Он оперся на локти.
– Подними подушку, чтобы мне сесть.
Его голос звучал вполовину прежней силы. Я поднял подушку и поддержал его, чтобы он оперся спиной. Теперь спина была на подушке, голова – на вогнутом днище бочки. Он расправил на груди рубашку.
Единственная горящая лампа заморгала под струей воздуха из приоткрытого потолочного люка. Желтоватый свет в комнате померк. Я наклонился подкрутить фитиль. Снаружи ветер немного сменил направление, дом загудел еще громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99