Увидеть, я вернулся, чтобы увидеть. Должен был увидеть. Все дымилось, все лежало в руинах. Дом. А в нескольких кварталах от него по-прежнему… все вокруг лежало в руинах, а он уцелел, бывает такая зона в эпицентре взрыва. В моем детстве это и вправду была сказочная страна. – Теперь он шептал так быстро и лихорадочно, что я еле разбирал слова, в них не было никакого смысла. Я держал его руку в своих ладонях, он продолжал: – Главная аллея была завалена мусором, попадались трупы, везде развалины, смрад разложения. За углом пристань, куда подходил пароходик, как-то в детстве родители взяли меня с собой, и пароходик появился из-за угла, и над водой зазвучало как труба архангела Гавриила, и все знали, вот-вот он причалит, Генри. Но теперь озеро было завалено трупами. Я пошел поговорить с Авраамом Линкольном, положил голову ему на колени, заглянул в его грустные глаза и сказал – они убили нашу страну, как убили его, но он уже знал, и я заплакал у него на плече. Прошел через замок к огромным чайным чашкам, крупная краснолицая женщина и двое мужчин пьяно гоготали в мертвой тишине и пытались раскрутить чашки. Она выронила большую зеленую бутыль, та разбилась о бетон, и тогда я понял: все это правда, и мужчина… мужчина выхватил нож, о… о…
– Прошу тебя, Том!
– Но я уцелел! Уцелел. Бежал от ужаса не знаю куда и как и пришел в эту долину. Бежал всю дорогу и учился, как уцелеть. Я ведь ничего не знал, в старое время ничему не учили, так – школьная чушь, и все. Кретинская Америка. Роджер по сравнению с ней – образец разумности. Я чуть не умер, узнавая то, что мне надо знать, умирал двадцать раз и больше. Господи, какая удача, что я уцелел, удача существует, она миллионы раз в жизни определяет, будешь ты жить или умрешь. Чистая удача. Пока она не выкинула пикового туза, мои друзья гибли перед моими глазами, и я ничем не мог им помочь, только гадал, почему не я. Это было тяжко. Иногда было – я или он, он рухнул в пропасть, мог бы рухнуть я… Не нам досталась Троя… Закон джунглей, мы все теперь греки, нам так же тяжело, как было им. Вот бы и нам создать из этого что-нибудь прекрасное, строгий и чистый изгиб, – просто запечатлеть, как это было. И строгий изгиб Смерти всегда меж нас, череп под плотью на солнце, ничего странного – трагедии, стихи на амфоре, изгиб строгий и четкий, – все это просто способ выразить то, что было тогда и есть сейчас, например голод, это способ приглушить боль. Иногда мне не под силу думать об этом. Мы были последней из этих трагедий, великая гордость – великий грех, оба суть одно, и за это нас убили, взорвали, опустошили, оставили тридцать лет проползать в грязи и умереть, как греки. О, Генри, можешь ли ты понять, почему я так поступил, почему лгал вам, я хотел, чтобы вы все-таки поняли, хотел спасти вас от страшного ничто, сделать нас призраками греков на этой земле, преодолеть то, что с нами случилось, чтобы появилось нечто – строгое и чистое и мы бы могли сказать: и все же мы – люди. Генри, Генри…
– Да, Том. Том! Успокойся, прошу тебя!
Я вскочил, схватил его за плечи, наклонился. Меня трясло, словно мне передалась его лихорадка. Он вырывался, стараясь снова заговорить, и я закрыл ладонью его влажный рот. Он вырвался, чтобы глотнуть воздуха, я отпустил руку.
– Ты несешь бессмыслицу, – сказал я. Лампа пыхала, тени дрожали по стенам. Ветер завыл в углу. – Ты слишком заводишься от этого разговора. Послушайся меня, ляг, пожалуйста. Сейчас придет Док и разозлится. Тебе не по силам так говорить.
– И поступать так же… – прошептал он.
– Хорошо, хорошо. Успокойся немного, успокойся, успокойся.
Кажется, он наконец услышал. Я вытер ему лоб, сел. Чувство было такое, как после многомильной пробежки.
– Господи, Том.
– Ладно, – сказал он, – помолчу. Но ты должен знать.
– Я знаю, что ты выжил. Теперь все это позади, и больше я ничего не желаю знать, с меня этого довольно, – сказал я искренно.
Он тряхнул головой:
– Ты должен. – Рухнул на подушку. Бум, бум, бум, бум.
– Прекрати, Том.
Он прекратил. Ветер снова загудел, заполняя паузу в разговоре: уууууу-уууууу-уууууу.
– Ладно, буду молчать, – сказал Том другим, спокойным голосом. – Не хочу злить Дока.
– Вот и не зли, – серьезно сказал я. Испуг еще не прошел, сердце бешено колотилось. – Да и силы побереги, у тебя их не так много осталось.
Он покачал головой:
– Я устал.
Ветер выл, будто хотел подхватить нас и шмякнуть о землю. Старик смотрел на меня.
– Ты ведь не пойдешь туда? Ты обещал.
– Ну Том, – ответил я. – Сам знаешь, может случиться, что мне придется.
Он осел на подушку и уставился в потолок. Потом, не сразу, заговорил очень спокойно.
– Когда усвоил что-то очень важное и чувствуешь потребность передать это другому, кажется, что это возможно. Все, что ты испытал, стоит у тебя перед глазами, порою есть даже слова, которыми это можно выразить. Однако ничего не выходит. Нельзя передать другим то, чему тебя научила жизнь. Все ухищрения риторики, сила личности, ложный ореол учительства, даже притворная старость… Ничто не властно соединить края пропасти… Да и нет такого средства… Значит, я потерпел неудачу. Учил вас, учил, а выучил прямо противоположному своим намерениям. Но никуда не денешься. Я пытался совершить невозможное и… запутался.
Он сполз с подушки и теперь лежал на спине, распластавшись под простыней, словно сейчас заснет – глаза его были закрыты, дыхание ровное, как у очень усталого человека. Но тут один карий глаз открылся и взглянул, словно прожигая меня насквозь.
– Тебя научит что-то сильное, как этот ветер, подхватит и унесет в море.
Часть четвертая.
Округ Ориндж
Глава 19
На улице было темно, завывал ветер. Я стоял у грубой деревянной скамьи в саду, ветер трепал картофельную ботву, трепал мои волосы. На западе, в уходящей голубизне, готовой смениться ночным сумраком, высился Кучильо. Все выглядело по-новому, будто из дома я вышел в какие-то другие времена, в те времена, когда ветер терзал землю, точно бомбы. Не вздохнуть – ветер заталкивал дыхание обратно в глотку. Надо бы взять себя в руки.
– Готов? – выпалил Стив, я прямо подпрыгнул. Он, Мандо и Габби стояли за моей спиной. При таком ветре разве услышишь, как сзади подходят?
– Очень смешно, – пробурчал я.
– Пошли. Мандо сказал:
– Мне надо папу разбудить, чтобы посмотрел за Томом.
– Том уже встает, – ответил я. – Сам твоего папу позовет, если понадобится. Ну разбудишь ты его – и что ему скажешь, куда это ты идешь?
Мандо стоял в нерешительности.
– Пошли, – настаивал Стив, – хочешь идти, так пошли.
Не говоря ни слова, Мандо пошел по тропинке, назад к долине. Мы – за ним. Здесь, в зарослях, ветер дул слабее, лишь порывами. Деревья шелестели, поскрипывали, стонали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Прошу тебя, Том!
– Но я уцелел! Уцелел. Бежал от ужаса не знаю куда и как и пришел в эту долину. Бежал всю дорогу и учился, как уцелеть. Я ведь ничего не знал, в старое время ничему не учили, так – школьная чушь, и все. Кретинская Америка. Роджер по сравнению с ней – образец разумности. Я чуть не умер, узнавая то, что мне надо знать, умирал двадцать раз и больше. Господи, какая удача, что я уцелел, удача существует, она миллионы раз в жизни определяет, будешь ты жить или умрешь. Чистая удача. Пока она не выкинула пикового туза, мои друзья гибли перед моими глазами, и я ничем не мог им помочь, только гадал, почему не я. Это было тяжко. Иногда было – я или он, он рухнул в пропасть, мог бы рухнуть я… Не нам досталась Троя… Закон джунглей, мы все теперь греки, нам так же тяжело, как было им. Вот бы и нам создать из этого что-нибудь прекрасное, строгий и чистый изгиб, – просто запечатлеть, как это было. И строгий изгиб Смерти всегда меж нас, череп под плотью на солнце, ничего странного – трагедии, стихи на амфоре, изгиб строгий и четкий, – все это просто способ выразить то, что было тогда и есть сейчас, например голод, это способ приглушить боль. Иногда мне не под силу думать об этом. Мы были последней из этих трагедий, великая гордость – великий грех, оба суть одно, и за это нас убили, взорвали, опустошили, оставили тридцать лет проползать в грязи и умереть, как греки. О, Генри, можешь ли ты понять, почему я так поступил, почему лгал вам, я хотел, чтобы вы все-таки поняли, хотел спасти вас от страшного ничто, сделать нас призраками греков на этой земле, преодолеть то, что с нами случилось, чтобы появилось нечто – строгое и чистое и мы бы могли сказать: и все же мы – люди. Генри, Генри…
– Да, Том. Том! Успокойся, прошу тебя!
Я вскочил, схватил его за плечи, наклонился. Меня трясло, словно мне передалась его лихорадка. Он вырывался, стараясь снова заговорить, и я закрыл ладонью его влажный рот. Он вырвался, чтобы глотнуть воздуха, я отпустил руку.
– Ты несешь бессмыслицу, – сказал я. Лампа пыхала, тени дрожали по стенам. Ветер завыл в углу. – Ты слишком заводишься от этого разговора. Послушайся меня, ляг, пожалуйста. Сейчас придет Док и разозлится. Тебе не по силам так говорить.
– И поступать так же… – прошептал он.
– Хорошо, хорошо. Успокойся немного, успокойся, успокойся.
Кажется, он наконец услышал. Я вытер ему лоб, сел. Чувство было такое, как после многомильной пробежки.
– Господи, Том.
– Ладно, – сказал он, – помолчу. Но ты должен знать.
– Я знаю, что ты выжил. Теперь все это позади, и больше я ничего не желаю знать, с меня этого довольно, – сказал я искренно.
Он тряхнул головой:
– Ты должен. – Рухнул на подушку. Бум, бум, бум, бум.
– Прекрати, Том.
Он прекратил. Ветер снова загудел, заполняя паузу в разговоре: уууууу-уууууу-уууууу.
– Ладно, буду молчать, – сказал Том другим, спокойным голосом. – Не хочу злить Дока.
– Вот и не зли, – серьезно сказал я. Испуг еще не прошел, сердце бешено колотилось. – Да и силы побереги, у тебя их не так много осталось.
Он покачал головой:
– Я устал.
Ветер выл, будто хотел подхватить нас и шмякнуть о землю. Старик смотрел на меня.
– Ты ведь не пойдешь туда? Ты обещал.
– Ну Том, – ответил я. – Сам знаешь, может случиться, что мне придется.
Он осел на подушку и уставился в потолок. Потом, не сразу, заговорил очень спокойно.
– Когда усвоил что-то очень важное и чувствуешь потребность передать это другому, кажется, что это возможно. Все, что ты испытал, стоит у тебя перед глазами, порою есть даже слова, которыми это можно выразить. Однако ничего не выходит. Нельзя передать другим то, чему тебя научила жизнь. Все ухищрения риторики, сила личности, ложный ореол учительства, даже притворная старость… Ничто не властно соединить края пропасти… Да и нет такого средства… Значит, я потерпел неудачу. Учил вас, учил, а выучил прямо противоположному своим намерениям. Но никуда не денешься. Я пытался совершить невозможное и… запутался.
Он сполз с подушки и теперь лежал на спине, распластавшись под простыней, словно сейчас заснет – глаза его были закрыты, дыхание ровное, как у очень усталого человека. Но тут один карий глаз открылся и взглянул, словно прожигая меня насквозь.
– Тебя научит что-то сильное, как этот ветер, подхватит и унесет в море.
Часть четвертая.
Округ Ориндж
Глава 19
На улице было темно, завывал ветер. Я стоял у грубой деревянной скамьи в саду, ветер трепал картофельную ботву, трепал мои волосы. На западе, в уходящей голубизне, готовой смениться ночным сумраком, высился Кучильо. Все выглядело по-новому, будто из дома я вышел в какие-то другие времена, в те времена, когда ветер терзал землю, точно бомбы. Не вздохнуть – ветер заталкивал дыхание обратно в глотку. Надо бы взять себя в руки.
– Готов? – выпалил Стив, я прямо подпрыгнул. Он, Мандо и Габби стояли за моей спиной. При таком ветре разве услышишь, как сзади подходят?
– Очень смешно, – пробурчал я.
– Пошли. Мандо сказал:
– Мне надо папу разбудить, чтобы посмотрел за Томом.
– Том уже встает, – ответил я. – Сам твоего папу позовет, если понадобится. Ну разбудишь ты его – и что ему скажешь, куда это ты идешь?
Мандо стоял в нерешительности.
– Пошли, – настаивал Стив, – хочешь идти, так пошли.
Не говоря ни слова, Мандо пошел по тропинке, назад к долине. Мы – за ним. Здесь, в зарослях, ветер дул слабее, лишь порывами. Деревья шелестели, поскрипывали, стонали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99