Все они обратятся в ничто, хуже, чем в ничто, – они обернутся этой ужасной потерей.
– Если хочешь найти того, кого полюбишь, – сказала она мне однажды, – то секрет состоит в том, чтобы сначала найти того, кто тебе понравится. – Мы с ней были лучшими друзьями до того, как полюбили друг друга. Она мне нравилась, я ею восхищался, я доверял ей, да, доверял ей! И теперь столько всего хорошего оказалось на чаше весов.
Если наш беглец соскользнет вниз – вместе с ним погибнут вуки, погибнет Поросенок, жующий мороженое, погибнет волшебница, погибнет сексбогиня; не будет больше Банты, навсегда исчезнут шахматы, фильмы и закаты. Я не увижу больше, как ее пальцы порхают по клавишам фортепиано. Я никогда !.+lh% не буду слушать музыку Иоганна Себастьяна, никогда не услышу таинственной гармонии его произведений, потому что я узнал об этом от нее. Не будет больше экзаменов по узнаванию композитора. Я никогда больше не смогу смотреть на цветы без мысли о ней, и ни с кем мы не будем так же близки. Я стану строить новые стены, увенчанные сверху стальными шипами, затем новые стены внутри этих, и снова шипы, шипы:
– Тебе не нужны твои стены, Ричард! – разрыдалась она. – Если мы больше друг друга не увидим, неужели ты так и не поймешь, что стены не защищают? Они изолируют тебя!
Она пытается мне помочь, – подумал я, – даже в эти последние минуты, когда мы вот-вот расстанемся, эта женщина старается меня научить чему-то. Как же мы можем расстаться?
– И Поросенок, – всхлипывала она в трубку, – я не могу – не могу представить: что Поросенок погиб: Каждый год, одиннадцатого июля, я обещаю: я буду делать мороженое с хот: с хот-фаджем: и вспомни: моего милого Поросенка:
Ее голос сорвался, и я услышал как она уткнула телефонную трубку в подушку. – О, нет, Лесли, – мысленно вырвалось у меня. – В трубке осталась лишь густая тишина подушечных перьев. Неужели наша волшебная страна должна исчезнуть, неужели это чудо, которое случается только раз в жизни – всего лишь мираж, и ему суждено раствориться в дыму каждодневной суеты? Кто нас на это обрек?
Если бы кто-то чужой попытался нас разлучить, мы бы выпустили когти и разорвали его в клочья. Но в нашем случае нет такого чужака, точнее, этот чужак – я!
Что, если мы родные души? – спросил я себя мысленно, пока она плакала. – Что, если мы всю жизнь искали именно друг друга? Мы соприкоснулись, ощутили на момент, какой может быть земная любовь, и что, теперь из-за моих страхов мы расстанемся и никогда больше не увидим друг друга? И мне придется до конца дней своих искать ту, что я уже однажды нашел, но испугался и не сумел полюбить?
Это невероятное совпадение! – думал я дальше. – Мы встретились, когда никто из нас не был связан ни супружескими узами, ни обещаниями вступить в брак, когда никто не был по горло загружен делами. Мы не путешествовали, не искали приключений, не были заняты в съемках, не писали книг, словом, не посвящали себя неотрывно одному занятию. Мы встретились на одной и той же планете, в одну и ту же эпоху, в одном возрасте, мы выросли в рамках одной культуры. Если бы мы встретились на несколько лет раньше, ничего этого не случилось бы – да мы ведь и встретились раньше, но за порогом кабины лифта наши дороги разошлись – время еще не настало. И теперь уже никогда не настанет.
Я медленно ходил взад-вперед, описывая полукруг на привязи телефонного провода. Если я через десять или двадцать лет передумаю и решу возвратиться к ней, где она будет тогда? Что, если через десять лет я вернусь, полный раскаяния и узнаю, что она уже миссис Парриш-Кто-нибудь? Что, если я возвратившись, не найду ее, ее дом пуст, она переехала и не оставила нового адреса? Что, если она умрет, и ее погубит нечто такое, что никогда не погубило бы ее, если бы я не сбежал?
– Прости меня, – она вытерла слезы и снова вернулась к телефону. – Я веду себя глупо. Иногда мне хочется владеть собой, как ты это умеешь. Ты говоришь «прощай» так, словно это вообще для тебя ничего не значит.
– Все зависит от того, кто нами управляет, – оживился я, радуясь перемене темы. – Если мы позволим, чтобы нами командовали эмоции, то в такие моменты особого удовольствия не получишь.
Она вздохнула. – Какое там удовольствие!
– Когда ты представляешь себе свое будущее, словно уже пришло завтра, или будто прошел месяц, что ты чувствуешь? – спросил я. – Я пробовал, и мне не лучше без тебя. Я вообразил, как я буду жить один – не с кем /.#.".`(bl по телефону девять часов кряду и получить счет на сотню долларов за этот разговор: Мне так тебя не хватает!
– Мне тоже тебя не хватает, Ричард, – сказала она. – Но как ты заставишь заглянуть за поворот того, кто его еще не достиг? Единственная жизнь, которую стоит прожить, – волшебная. Нас ждет это волшебство! Я бы все отдала, чтобы ты только увидел, что нас ждет: – Она на секунду замолчала, думая что бы еще к этому добавить. – Но если ты не видишь этого будущего, значит его и нет, так ведь? Несмотря на то, что я его вижу, это будущее не существует.
В ее голосе звучала усталость и покорность неизбежному. Она была уже готова повесить трубку.
То ли это произошло потому, что я устал, или был панически испуган, или и то и другое, – мне никогда не узнать. Без всякого предупреждения чтото дернулось у меня внутри, вырвалось на свободу, и это что-то отнюдь не чувствовало себя счастливым.
– РИЧАРД! – раздался его крик. – ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? ТЫ ЧТО, СОВСЕМ СОШЕЛ С УМА? Там, на карнизе, – это не просто некий призрак, это ТЫ! Это твое будущее, и если оно упадет, ты превратишься в ЗОМБИ, в живого мертвеца, попусту транжирящего время, пока ты наверняка себя не убьешь! Ты играл с ней в эти игры по телефону целых девять часов, ЗАЧЕМ, ПО-ТВОЕМУ, ТЫ ОКАЗАЛСЯ НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ, – ЧТОБЫ ЛЕТАТЬ НА САМОЛЕТАХ? Ты здесь для того, самонадеянный ублюдок, чтобы научиться ЛЮБИТЬ! Она – твой учитель, но через двадцать пять секунд она повесит трубку, и ты больше никогда ее не увидишь! Что ты сидишь, ты, идиот, сукин сын! У тебя осталось десять секунд! Две секунды! ГОВОРИ!
– Лесли, – сказал я, – ты права. Я заблуждался. Я хочу меняться. Мы попробовали жить по-моему – не вышло. Давай попробуем по-твоему. Никаких стен между нами, никакой Совершенной Женщины. Только ты и я. Давай посмотрим, что получится.
В трубке было тихо.
– Ты уверен? – спросила она. – Ты уверен или просто так говоришь? Потому что если просто так, то все будет еще хуже. Ты это знаешь, правда?
– Да, я знаю. Я уверен. Можем ли мы об этом поговорить?
Снова тишина.
– Ну конечно, вуки. Вешай трубку и приходи ко мне, позавтракаем.
– Разумеется, солнышко, – сказал я. – Пока.
После того, как она повесила трубку, я сказал в затихший телефон: – Я люблю тебя, Лесли Парриш.
Эти слова, сказанные в полном уединении, так что никто их не услышал, – слова, которые я так презирал и никогда не произносил, – были истинны, как сам свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89