Он сын Кондратия Руса. Хорошего человека сын.
- Меня крестил епископ Иона, - сказал молодой князь Ивашке. - Поп
русов Иона, надевая кресты моим воинам, велел жить праведно, почитать бога
и князя.
Ивашка выдернул крест из-под рубахи.
- Хошь, поклянусь на кресте?
Ивашка поклялся служить верно, за чужую спину в бою не хорониться,
худого в душе не держать.
Князь Матвей отпустил их. Они ушли к своему костру.
Пера сразу уснул, а Ивашка ворочался с боку на бок, ругал хитрого
ултырского князя и думал о родном доме. Вспомнил ни с того ни с сего, как
хлеб молотили прошлой осенью, как избу конопатили, окна в хлеву завешивали
берестой. За неделю до покрова волки собирались в стаи, коров и овец
запирали в хлев. Тятька скармливал последний, дюжинный сноп скотине,
ставил на повети в хлебальной чашке пиво, кланялся дедушке-дворовому и
просил: "Береги, хозяин, скот зимующий от хвори липучей, от силы
нечистой". А с Параскевы-роженицы начинали сумерничать. Татьяна зажигала
светец, ставила под него корыто с водой. Огонь с лучины капал на воду и
шипел. Тятька зашивал подволожные лыжи, а он с братьями стрелы тесал,
липовые, на белку. Липа сладкой травой пахла... Девки пряли у печки.
Татьяна варовые нитки сучила и рассказывала про нечистую силу, будто
боится нечистая сила солнышка ясного, дня светлого, а как солнышко угасать
начнет, земля замертвеет - тогда ее царствие. Бесится тогда, воет
нечистая, душу христианскую ищет.
Засыпать уже начал Ивашка, тяжелела голова и слепла память, а
Татьянина песня в ушах звенит неумолчно:
То не два зверя сбегалися,
Не два лютые сходилися.
Гасил солнышко пресветлое
Чернокрылый зверь:
Захлестнет крылом - травы высохнут,
Захлестнет другим - реки вымерзнут,
Земля-матушка тьмой покроется...
ГОЛОД
Костер попискивал, как мышь. Искры рвались к черному небу и умирали.
Князь Юрган отодвинул палкой огонь, снял камусы и поставил больные
ноги в горячую золу.
- Утром выйдем на тропу лосей, - сказал он брату.
- Емас, брат Юрган, Емас.
Согревшись, князь задремал. Качались перед ним золотые рога самца
шоруя. Князь хватался за лук, рвал из колчана стрелу, но старые больные
руки не слушались. Лось уходил в темноту.
Просыпаясь, князь глядел на желтый покачивающийся огонь и слушал
брата.
Золта жаловался Нуми-Торуму:
- Мы не видели снега, великий, а едим лошадей!
Тьма густела. Ели подступали к костру... Князь бродил по глубокому,
рыхлому снегу, искал табун, а с неба сыпался на него горячий снег и жег
ему руки.
Он проснулся, открыл глаза. Костер шипел и плевался искрами. Молодые
охотники кормили огонь сухими сучьями, грели застывшие спины.
- Звезда Соорб умерла, - сказал брату Золта. - Идти надо.
Юрган надел камусы, взял лук и повел их к лосиной тропе.
Небо белело, но князь не торопился. Осенний лес чуток, стылая земля
звонкая, а тропа рядом. Хрустнет под ногой сук - уйдет зверь далеко.
У болота с двумя молодыми охотниками остался Золта, а он поднялся
выше и на середине горы залег в осиннике.
Рассвело. На палых листьях поблескивал иней.
Он лежал в неглубокой яме, глядел неотрывно на старую большую березу.
На ее шершавой коре лоси оставляли клочки шерсти.
От березы тропа поворачивала к болоту. "Зверь не обойдет и птица не
облетит это место", - говорил ему отец.
Взошло солнце. Лес повеселел, заискрился. Заурлыкали черные косачи.
Стаи мелких птиц садились на березу и, покачавшись, улетали.
Пестрая лесная кошка перешла тропу у березы и скрылась в густом
пихтовнике.
Две усатые белки уселись на сломанную осину, разглядывали его,
вертели хвостами.
К полудню лес затих, будто вымер. Птицы спустились на ягодники к
болоту. Звери ушли в глухие урочища.
Пологая гора, вся облитая солнцем, дремала. Дремал и старый князь...
Щелкнула сухая вица, и опять все стихло. Он понял - идет осинником Золта.
Золта залез к нему в яму, лег рядом.
- Будем сидеть вечер, будем сидеть ночь, - сказал он брату.
Золта вздохнул:
- О-хо, нету лосей. Ушли... и достал из сумы кусок мяса.
Старый князь обнял брата, но мясо не взял.
- Отдай охотникам, - сказал он. - Скажи молодым - придем в пауль без
лося, принесем голод.
Золта уполз.
Князь опять глядел на старую березу и думал. В месяц гусиных птенцов
хворь совсем одолела его. По обычаю предков, он роздал сородичам богатства
свои у большого костра и думал, что обманул смерть. Но смерть обманула
его. Орлай и раба не догнал, и сам не вернулся. На медвежьей шкуре
принесли его в пауль охотники. Он похоронил сына, кровь жертвенных лошадей
вылил на костер, мясо роздал сородичам. Прошло семь дней - еще двух
охотников убил лось в урочище Ворса-морта. Люди собрались у большого
костра. Шаман Лисня трижды спрашивал богов, и трижды боги говорили ему: не
лось убил охотников, а Торум-пыл, сын великого бога. Люди верили шаману и
дрожали от страха, как дети... Шли дни. Подул с востока люльвот, принес
холод. Звенели ночами побелевшие звезды. Кралась зима, страшная, голодная
зима. Убыли запасы рыбы, таял табун кобылиц. А люди сидели в юртах, не
охотились, не ловили рыбу на Шабирь-озере. Он созвал мужчин и женщин в
свою юрту, сам разжег живой огонь в каменном чувале. Хитрый шаман
покачался над огнем и стал говорить людям плохое, будто они забыли обычаи
и веры предков и великий Нуми губит их за это...
На березу сели два косача. Князь достал из колчана птичью стрелу,
убил одного, но из ямы за убитой птицей не вылез.
Солнце садилось, темнели кусты и бусела береза. На болоте сердито
ухала большая птица. Князь глядел на тропу и уговаривал Нуми-Торума: "Не
губи род Юрганов, великий, пожалей наших детей и женщин. Я побил шамана,
легонько побил и ушел в ту же ночь на охоту. Только брат Золта и два
охотника пошли за мной, а в пауле три десятка мужчин". Гора потемнела и
слилась с небом, бусая береза стала черной и пропала совсем, задавила ее
темнота. Белые звезды мерцали на небе, дрожали. Скоро холод спустился на
землю - князь закрыл малицей больные ноги, вздохнул. Он еще днем понял,
что ушли из урочища лоси, давно ушли, - обглоданные осины засохли, раны на
липах пожелтели. Но костер разжигать боялся. Может, смилуется великий
Нуми, выгонит на него лося.
Ночь долгая, холодная. Он берег руки, грел их под меховой рубахой. Но
стрелять ему не пришлось. Великий Нуми не выгнал на него зверя.
Солнце поднялось выше леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
- Меня крестил епископ Иона, - сказал молодой князь Ивашке. - Поп
русов Иона, надевая кресты моим воинам, велел жить праведно, почитать бога
и князя.
Ивашка выдернул крест из-под рубахи.
- Хошь, поклянусь на кресте?
Ивашка поклялся служить верно, за чужую спину в бою не хорониться,
худого в душе не держать.
Князь Матвей отпустил их. Они ушли к своему костру.
Пера сразу уснул, а Ивашка ворочался с боку на бок, ругал хитрого
ултырского князя и думал о родном доме. Вспомнил ни с того ни с сего, как
хлеб молотили прошлой осенью, как избу конопатили, окна в хлеву завешивали
берестой. За неделю до покрова волки собирались в стаи, коров и овец
запирали в хлев. Тятька скармливал последний, дюжинный сноп скотине,
ставил на повети в хлебальной чашке пиво, кланялся дедушке-дворовому и
просил: "Береги, хозяин, скот зимующий от хвори липучей, от силы
нечистой". А с Параскевы-роженицы начинали сумерничать. Татьяна зажигала
светец, ставила под него корыто с водой. Огонь с лучины капал на воду и
шипел. Тятька зашивал подволожные лыжи, а он с братьями стрелы тесал,
липовые, на белку. Липа сладкой травой пахла... Девки пряли у печки.
Татьяна варовые нитки сучила и рассказывала про нечистую силу, будто
боится нечистая сила солнышка ясного, дня светлого, а как солнышко угасать
начнет, земля замертвеет - тогда ее царствие. Бесится тогда, воет
нечистая, душу христианскую ищет.
Засыпать уже начал Ивашка, тяжелела голова и слепла память, а
Татьянина песня в ушах звенит неумолчно:
То не два зверя сбегалися,
Не два лютые сходилися.
Гасил солнышко пресветлое
Чернокрылый зверь:
Захлестнет крылом - травы высохнут,
Захлестнет другим - реки вымерзнут,
Земля-матушка тьмой покроется...
ГОЛОД
Костер попискивал, как мышь. Искры рвались к черному небу и умирали.
Князь Юрган отодвинул палкой огонь, снял камусы и поставил больные
ноги в горячую золу.
- Утром выйдем на тропу лосей, - сказал он брату.
- Емас, брат Юрган, Емас.
Согревшись, князь задремал. Качались перед ним золотые рога самца
шоруя. Князь хватался за лук, рвал из колчана стрелу, но старые больные
руки не слушались. Лось уходил в темноту.
Просыпаясь, князь глядел на желтый покачивающийся огонь и слушал
брата.
Золта жаловался Нуми-Торуму:
- Мы не видели снега, великий, а едим лошадей!
Тьма густела. Ели подступали к костру... Князь бродил по глубокому,
рыхлому снегу, искал табун, а с неба сыпался на него горячий снег и жег
ему руки.
Он проснулся, открыл глаза. Костер шипел и плевался искрами. Молодые
охотники кормили огонь сухими сучьями, грели застывшие спины.
- Звезда Соорб умерла, - сказал брату Золта. - Идти надо.
Юрган надел камусы, взял лук и повел их к лосиной тропе.
Небо белело, но князь не торопился. Осенний лес чуток, стылая земля
звонкая, а тропа рядом. Хрустнет под ногой сук - уйдет зверь далеко.
У болота с двумя молодыми охотниками остался Золта, а он поднялся
выше и на середине горы залег в осиннике.
Рассвело. На палых листьях поблескивал иней.
Он лежал в неглубокой яме, глядел неотрывно на старую большую березу.
На ее шершавой коре лоси оставляли клочки шерсти.
От березы тропа поворачивала к болоту. "Зверь не обойдет и птица не
облетит это место", - говорил ему отец.
Взошло солнце. Лес повеселел, заискрился. Заурлыкали черные косачи.
Стаи мелких птиц садились на березу и, покачавшись, улетали.
Пестрая лесная кошка перешла тропу у березы и скрылась в густом
пихтовнике.
Две усатые белки уселись на сломанную осину, разглядывали его,
вертели хвостами.
К полудню лес затих, будто вымер. Птицы спустились на ягодники к
болоту. Звери ушли в глухие урочища.
Пологая гора, вся облитая солнцем, дремала. Дремал и старый князь...
Щелкнула сухая вица, и опять все стихло. Он понял - идет осинником Золта.
Золта залез к нему в яму, лег рядом.
- Будем сидеть вечер, будем сидеть ночь, - сказал он брату.
Золта вздохнул:
- О-хо, нету лосей. Ушли... и достал из сумы кусок мяса.
Старый князь обнял брата, но мясо не взял.
- Отдай охотникам, - сказал он. - Скажи молодым - придем в пауль без
лося, принесем голод.
Золта уполз.
Князь опять глядел на старую березу и думал. В месяц гусиных птенцов
хворь совсем одолела его. По обычаю предков, он роздал сородичам богатства
свои у большого костра и думал, что обманул смерть. Но смерть обманула
его. Орлай и раба не догнал, и сам не вернулся. На медвежьей шкуре
принесли его в пауль охотники. Он похоронил сына, кровь жертвенных лошадей
вылил на костер, мясо роздал сородичам. Прошло семь дней - еще двух
охотников убил лось в урочище Ворса-морта. Люди собрались у большого
костра. Шаман Лисня трижды спрашивал богов, и трижды боги говорили ему: не
лось убил охотников, а Торум-пыл, сын великого бога. Люди верили шаману и
дрожали от страха, как дети... Шли дни. Подул с востока люльвот, принес
холод. Звенели ночами побелевшие звезды. Кралась зима, страшная, голодная
зима. Убыли запасы рыбы, таял табун кобылиц. А люди сидели в юртах, не
охотились, не ловили рыбу на Шабирь-озере. Он созвал мужчин и женщин в
свою юрту, сам разжег живой огонь в каменном чувале. Хитрый шаман
покачался над огнем и стал говорить людям плохое, будто они забыли обычаи
и веры предков и великий Нуми губит их за это...
На березу сели два косача. Князь достал из колчана птичью стрелу,
убил одного, но из ямы за убитой птицей не вылез.
Солнце садилось, темнели кусты и бусела береза. На болоте сердито
ухала большая птица. Князь глядел на тропу и уговаривал Нуми-Торума: "Не
губи род Юрганов, великий, пожалей наших детей и женщин. Я побил шамана,
легонько побил и ушел в ту же ночь на охоту. Только брат Золта и два
охотника пошли за мной, а в пауле три десятка мужчин". Гора потемнела и
слилась с небом, бусая береза стала черной и пропала совсем, задавила ее
темнота. Белые звезды мерцали на небе, дрожали. Скоро холод спустился на
землю - князь закрыл малицей больные ноги, вздохнул. Он еще днем понял,
что ушли из урочища лоси, давно ушли, - обглоданные осины засохли, раны на
липах пожелтели. Но костер разжигать боялся. Может, смилуется великий
Нуми, выгонит на него лося.
Ночь долгая, холодная. Он берег руки, грел их под меховой рубахой. Но
стрелять ему не пришлось. Великий Нуми не выгнал на него зверя.
Солнце поднялось выше леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19