Парыч стал выбирать из камьи рыбу. Пера хотел помочь, но старик
усадил его рядом с собой и стал рассказывать, как в первый месяц зеленой
травой он гнал кобылиц в пауль, как хозяин испугал лошадей и больно
хлестнул его суком по ноге.
- В месяц налима я не отдал хозяину леса первую убитую птицу. Хозяин
леса на меня рассердился.
Пера спросил о здоровье князя.
- Князь Юрган друг тебе. И старому Сюзю он друг. Молодая жена князя
из вашего ултыра.
- Князь примет меня? - спросил Пера.
Золта не ответил, охая поднялся, вытащил из куста шест.
- Всю рыбу не выбирай из камьи, - сказал он сыну. - Шаман Лисня
придет. Золта вздохнул. - Худой человек шаман Лисня, но обычай предков
нельзя нарушать. Десятую часть добычи предки отдавали шаману.
Золта наломал ивняка, укрыл и взялся за шест.
- Жди шамана, друг Пера. Он возьмет рыбу, ты - камью!
Они ушли.
Пера натаскал к кострищу сушняка, сходил за берестой. Сняв с шеи
кожаный мешочек, он развязал его, достал белый камешек, кусок крепкого
железа и трут, высек на трут искру и поджег бересту.
"Золта не хозяин пауля, - думал Пера, раздувая огонь, - надо к князю
Юргану идти, князь не откажет".
Солнце поднялось высоко, середина дня скоро. Пера выбрал в оштяцкой
камье толстого линя, испек его на углях, разрезал, густо посыпал золой и
стал есть. Жирная рыба пахла тиной, казалась пресной. Не зря, видно,
старый Сюзь отдавал за маленькое ведерко соли сорок зимних соболей.
Шаман Лисня пришел один, сел к костру и зацэкал.
- Цэ, цэ, цээ... Как будешь жить, парыч?
- У меня есть лук и две верши-гымги.
- Цэ, цээ... Выпадет снег, гымга от стужи не спасет. Я знаю, парыч,
старый Сюзь прогнал тебя из ултыра. Он хочет продать внучку Русу.
- Я пойду к Юргану. Он рума мне, друг.
- Не ходи к нему, парыч. Он худой. Сын Руса унес священное серебро,
обидел бога. А князь принял от Руса подарки и забыл обиду. Ты иди ко мне,
парыч. Старый раб у меня умер, а молодого я послал к Асыке. Асыка сожгет
гнездо Руса и убьет князя Юргана.
- Врешь, шаман. Асыка не убьет князя-сородича!
- Князь Юрган не сородич Асыке! - кричал Лисня. - Не сородич!
Пера засмеялся, сказал ему, что Юрган и Асыка говорят по-оштяцки и
вера у них одна, оштяцкая. Шаман вскочил, заругался, забегал вокруг
костра, звеня подвесками.
- Он не верит великому Нуми-Торуму. Он бил меня плетью.
- Не сердись на князя, - уговаривал Пера шамана. - Князь хочет жить в
мире с соседями.
Но шаман не слушал его, трясся от злости и кричал:
- Князь Юрган забыл веру, забыл бога и обычаи предков! Он не сжег
гнездо Руса! Я спрашивал великого Нуми, что делать с князем-отступником?
Смерть ему! Смерть!
Пера встал и пошел по песчаному берегу наверх к березам. Шаман Лисня
кричал ему вслед, ругал и грозил.

ВОЛЧЬЕ РЕШЕТО
Кондратий ушел из дому рано, по росе. В лесу пахло земляной сыростью
и грибами. А на кулиге ветер гулял, спелую рожь давил к земле.
Постоял Кондратий у желтого поля, полюбовался на густую рожь и дальше
отправился, в ултыр Сюзя.
С хозяином ултыра он скоро договорился. Солнце еще не успело
разгореться как следует, а он уж домой шел. Легко шел, будто молодой, а
как увидел с горы свой двор, обнесенный высоким заплотом, и все вспомнил.
Рогатина тяжелее стала, на лапти будто глина налипла, на сухой-то дороге,
в серпень месяц. Вроде бы грех ему на лето жаловаться: и яровые посеяли
вовремя, и с лядиной управились, и сена зеленого поставили на шестьдесят
копен. Но ведь с самой весны ни единого дня на спокое не жили! Одна беда
проходила, другая наваливалась. Ивашка поправляться начал - с Прохором
беда: задумался, затосковал. Татьяна на него и с веника брызгала, и через
огонь заставляла прыгать. А Устя хохочет: разрыв-траву, говорит, ему надо
пить. Его, говорит, юрганка околдовала.
Татьяна гнала ее из избы и шептала над Прохором: "За морем, за
окияном сидит на белом камне девица с палицей железною, раба божьего
Прохора обороняет. Уйди, боль-хворь, присуха из крови, из кости, из
ретивого сердца..."
- Не шелести, ворожея! - орал с лавки Ивашка на мать. - Спалю я
Юргановы юрты! И все тут!
Татьяна бежала к нему, отговаривать от лихого дела молодшенького.
Прохор хватал шапку в охапку - и из избы. Они с Гридей слеги перебирали в
овине. "Замаяла тебя ворожея!" - смеялся Гридя. "Кому ворожея, а нам с
тобой мать", - отвечал ему Прохор и за работу принимался.
За Прохора Кондратий душой не болел, у старшего сына голова на
плечах, не корчага. А вот с Ивашкой беда: пока лежнем лежал на лавке, все
грозился оштяцкие юрты спалить, на ноги встал - того хуже надумал: пойду,
говорит, князю служить.
- Какому? - допытывался Кондратий. - Ултырскому или Асыке? До
московских князей отселе не одна тысяча верст.
- И ултырский князь - все едино князь!
- Крест на тебе! Христианский крест, дурень! - кричал на сына
Кондратий, а сам думал: может, и лучше так-то, мать учит лаской, а чужие -
таской.
Татьяна неделю ревела, да разве дурня уговоришь, заладил одно: не
хочу дома робить, хочу мечом князю служить. А того, дурень, не толкует,
что князьям потеха ратная, а черным людям - горькие слезы.
- Ну, пусть едет! - решил Кондратий, открывая тяжелые ворота.
Прохор у овина ладил волокуши под ржаные снопы.
- Ивашка где? - спросил его Кондратий.
- Дома, - ответил Прохор. - Лесовать собирается!
- Бросай, пойдем в избу!
Ивашка ел. Татьяна около него топталась, как гостя потчевала.
Усти в избе не было. Параська в углу толкла в ступе ячмень на
заваруху.
Кондратий сел на лавку. Состарилась его Татьяна, худая стала, кожа да
кости, а все топчется, за весь день не присядет.
- Ты бы отдохнула, мать, - сказал он.
- Некогда мне рассиживаться! - заругалась она. - Не просеено, не
замешано...
Пришел Прохор, сел.
Она увидела их рядом, суровых, притихших, и сказала без ругани,
ласково:
- Ивашка лесовать хочет.
- Готовь брашно и питье Ивашке, - сказал ей Кондратий. Все едино не
работник. Пусть едет.
Татьяна не заревела, не заругалась, подошла к мужу, спросила:
- Али тебе он не сын?
- Готовь брашно, сказано!
Ивашка отодвинул чашку с едой, перекрестился.
- Завтра отправляйся с богом! - сказал ему Кондратий. - Я не держу.
- А жеребца дашь?
- Жеребца Прохор выкормил. Его жеребец, с ним и толкуй!
- Пусть берет, - сказал Прохор. - Жеребец - лошадь, выкормим еще.
Брату отдаю, не чужому.
Ивашка обрадовался, бросился к матери, чуть стол не опрокинул.
- Устю зови! - тормошил он мать. - Не ближний мне путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19