Он вылез из ямы, подобрал стрелу (косача
росомаха сожрала за ночь) и стал спускаться по тропинке к болоту.
Охотники разжигали костер прямо на тропе. Золта потрошил глухаря.
Князь сел, спросил брата:
- На ягодники ходил?
- Ходил, - ответил Золта.
Охотники натаскали сучьев и сели к костру. Они ждали, что скажет им
старый князь. Он молчал. Испугал кто-то лосей, и они ушли. Куда ушли? Лес
большой...
Золта сунул птицу в горячую золу и засмеялся:
- Хитрая птица маншин, пурхается в песке, а пьет с листа.
Посидели у костра, согрелись, съели испеченную в горячей золе птицу.
Молодые охотники ушли в гору, за косачами, а его Золта повел на
ягодники.
Вечером повеселевшие парни показывали ему туго набитые мешки. Он
хвалил их, а сам о лосях думал. Скоро снег выпадет, за Шабирь-озером надо
искать новые лосиные тропы. Сытые охотники уснули, и брат уснул. А он
просидел всю ночь у костра.
Утром князь вывел их на тропу.
По знакомой тропе молодые охотники пошли веселее. Они несли в юрты
жирных осенних птиц и радовались, что великий Нуми больше не сердится на
них.
У Сюзь-речки Золта сел отдыхать.
- А вы идите, - сказал он парням. - Наши ноги старые, ваши ноги
молодые.
- Не тоскуй, князь! - Золта улыбнулся. - Вода течет, дни идут. Мы не
убили лося, но убили страх. Охотники пойдут в лес бить белку и куницу,
искать новые лосиные тропы.
Дни шли. Земля оделась в белую паницу. Охотники ушли в лес - сбивать
тупыми стрелами белок, ставить ловушки на куниц и соболей.
Огонь горел в каменном чувале с утра до вечера, с вечера до утра, а
большую деревянную юрту нагреть не мог. Князь плел сети, вил ременные
арканы и кормил сухими сучьями ненасытный огонь. Майта уговаривала его
перейти к ним, жить вместе.
- У нас тепло, аасим!
Но он боялся нарушить обычай предков, мерз в большой юрте, тосковал.
За стеной, в малой юрте, жила его семья: две жены, сестра, дочь Майта и
сын. Мальчишка прожил всего четыре зимы, стрела выше его, а просится на
охоту: "Сделай мне лук, аасим, - говорит, - я белку буду стрелять!"
По вечерам женщины пели длинные, грустные песни. Он слушал их,
вытирал слезы рукавом молсы и думал о студеной зиме. Уговаривал его Золта
весной сходить к Русу, выпросить семенного зерна, распахать луговину и
засеять ее зерном...
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь.
Брата милого жду
День и ночь, день и ночь...
Женщины пели за стеной, а он видел задавленный снегом лес, крутой
белобокий луг, самца шоруя в логу, безрогого и притихшего.
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь.
Заметает следы
День и ночь, день и ночь.
В чамье мяса нет,
Мало рыбы в ямах -
Брат по следу идет
День и ночь, день и ночь.
В месяц большой тьмы пришли из лесу охотники. Они принесли белок и
соболей. Он ждал - зайдет к нему охотник, сядет к чувалу и скажет: "Тэхом,
князь! Я видел лосиные тропы".
Утром залез к нему в юрту запорошенный снегом пастух, грел над
чувалом руки и спрашивал:
- Резать?
Он молча отрубал ножом еще один узел на ременной веревке, пастух
уходил.
Шли дни, темные дни. Он сидел у чувала, тесал стрелы, считал узлы на
ременной веревке и слушал песни женщин.
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь...
На ременной веревке осталось семь узлов, а в табуне осталось семь
кобылиц. Он послал парыча в юрты, звать старых охотников на совет рода.
Пожелав князю здоровья, старики садились на мягкие шкуры к чувалу. Из
угла глядел на них Нуми-Торум. Серебряные глаза бога были холодные, как
глаза зимы.
Князь ждал шамана. Он дважды посылал к нему, и дважды шаман Лисня
выгонял парыча из юрты, бросал вслед ему обглоданные кости и ругался, как
злой мэнк - дух камня.
- Наш шаман ждет воина Асыку, - сказал Золта.
Старики зашумели:
- Нам не нужен князь-воин!
- Голод придет в наши юрты раньше Асыки!
- В наших чамьях нет мяса.
Князь встал.
- Тэхом! Слушайте, старые люди! Осталось семь кобылиц в табуне. По
обычаю предков, их будет пасти зоркий и всевидящий Мир-Суснэ, сын великого
бога. Тэхом, люди! Кто нарушит обычай - смерть!
Князь бросил в огонь горсть сухой травы. В юрте запахло летом. А
старики думали о зиме, когда холод грызет лицо, метели сбивают с ног.
Завтра их сыновья и внуки уйдут в лес ловить ушканов, искать заметенные
снегом звериные тропы.
Пастух принес в юрту кожаный мешок.
- Здесь, - сказал князь, - мое зерно. Возьмите, раздайте сородичам.
Кто останется жив, поклонится весной Кондратию Русу. Рус даст семена.
Пашите луговины, сейте хлеб! И голод не придет в ваши юрты.
Вечером князь перешел в женскую половину.
Майта принесла из большой юрты теплые медвежьи шкуры, укрыла его и
напоила горькой травой. Ему стало жарко. Он хотел сбросить с себя тяжелые
шкуры, подняться и сделать сыну маленький вересовый лук. А Майта носила и
носила из большой юрты тяжелые шкуры. Он задыхался над ними, кричал громко
и, обессилев, долго падал в глубокую, темную яму.
- Пей, аасим! - слышал он голос Майты, но она была далеко, наверху, а
он лежал в яме. Сверху сыпалась на него земля. Память его тускнела, он
надолго засыпал.
Просыпаясь, он видел то Майту, то жен. Они глядели на него сверху и
кричали. Он слушал, но голоса их умирали, не доходили до дна глубокой
ямы...
Старый Сюзь спустился к нему и сел рядом.
- Теан, ешь, рума! - Сюзь держал за ноги двух жирных ушканов.
- Сына! Сына корми! - кричал он хозяину большого ултыра. - До весны
корми!
Он стал чаще просыпаться с ясной памятью, глядел на притихшую семью у
чувала и думал: "Смерть играет со мной, как лиса с ушканом. Не одолеет до
весны - выживу". Майта поила его горькой травой и рассказывала: был в юрте
старый Сюзь, а Золта ходил в гнездо Руса.
- Поешь, аасим! - упрашивала она. - Поешь! - И совала ему в рот мелко
нарезанное мясо.
Смерть ушла в сторону мрака. Но хворь оставалась в теле. Он не мог
долго сидеть, плохо слышал слова. Но все видел. Он видел худую Майту,
больных жен, умирающую от голода сестру. Он прятал кусочки мяса под шкуры
и тихонько кормил маленького сына.
Огонь горел в чувале, а в юрте было холодно. Жены бегали туда-сюда.
Он хотел поругать их, но не успел. Пришел брат Золта.
- Рус приехал! Рус! - кричал Золта ему. - Мясо привез. Лосей.
- Зови.
Рус пришел с сыном. Оба большие, а женская юрта маленькая.
Рус сел на шкуры, в угол к нему, и заругался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
росомаха сожрала за ночь) и стал спускаться по тропинке к болоту.
Охотники разжигали костер прямо на тропе. Золта потрошил глухаря.
Князь сел, спросил брата:
- На ягодники ходил?
- Ходил, - ответил Золта.
Охотники натаскали сучьев и сели к костру. Они ждали, что скажет им
старый князь. Он молчал. Испугал кто-то лосей, и они ушли. Куда ушли? Лес
большой...
Золта сунул птицу в горячую золу и засмеялся:
- Хитрая птица маншин, пурхается в песке, а пьет с листа.
Посидели у костра, согрелись, съели испеченную в горячей золе птицу.
Молодые охотники ушли в гору, за косачами, а его Золта повел на
ягодники.
Вечером повеселевшие парни показывали ему туго набитые мешки. Он
хвалил их, а сам о лосях думал. Скоро снег выпадет, за Шабирь-озером надо
искать новые лосиные тропы. Сытые охотники уснули, и брат уснул. А он
просидел всю ночь у костра.
Утром князь вывел их на тропу.
По знакомой тропе молодые охотники пошли веселее. Они несли в юрты
жирных осенних птиц и радовались, что великий Нуми больше не сердится на
них.
У Сюзь-речки Золта сел отдыхать.
- А вы идите, - сказал он парням. - Наши ноги старые, ваши ноги
молодые.
- Не тоскуй, князь! - Золта улыбнулся. - Вода течет, дни идут. Мы не
убили лося, но убили страх. Охотники пойдут в лес бить белку и куницу,
искать новые лосиные тропы.
Дни шли. Земля оделась в белую паницу. Охотники ушли в лес - сбивать
тупыми стрелами белок, ставить ловушки на куниц и соболей.
Огонь горел в каменном чувале с утра до вечера, с вечера до утра, а
большую деревянную юрту нагреть не мог. Князь плел сети, вил ременные
арканы и кормил сухими сучьями ненасытный огонь. Майта уговаривала его
перейти к ним, жить вместе.
- У нас тепло, аасим!
Но он боялся нарушить обычай предков, мерз в большой юрте, тосковал.
За стеной, в малой юрте, жила его семья: две жены, сестра, дочь Майта и
сын. Мальчишка прожил всего четыре зимы, стрела выше его, а просится на
охоту: "Сделай мне лук, аасим, - говорит, - я белку буду стрелять!"
По вечерам женщины пели длинные, грустные песни. Он слушал их,
вытирал слезы рукавом молсы и думал о студеной зиме. Уговаривал его Золта
весной сходить к Русу, выпросить семенного зерна, распахать луговину и
засеять ее зерном...
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь.
Брата милого жду
День и ночь, день и ночь...
Женщины пели за стеной, а он видел задавленный снегом лес, крутой
белобокий луг, самца шоруя в логу, безрогого и притихшего.
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь.
Заметает следы
День и ночь, день и ночь.
В чамье мяса нет,
Мало рыбы в ямах -
Брат по следу идет
День и ночь, день и ночь.
В месяц большой тьмы пришли из лесу охотники. Они принесли белок и
соболей. Он ждал - зайдет к нему охотник, сядет к чувалу и скажет: "Тэхом,
князь! Я видел лосиные тропы".
Утром залез к нему в юрту запорошенный снегом пастух, грел над
чувалом руки и спрашивал:
- Резать?
Он молча отрубал ножом еще один узел на ременной веревке, пастух
уходил.
Шли дни, темные дни. Он сидел у чувала, тесал стрелы, считал узлы на
ременной веревке и слушал песни женщин.
С неба сыплется снег
День и ночь, день и ночь...
На ременной веревке осталось семь узлов, а в табуне осталось семь
кобылиц. Он послал парыча в юрты, звать старых охотников на совет рода.
Пожелав князю здоровья, старики садились на мягкие шкуры к чувалу. Из
угла глядел на них Нуми-Торум. Серебряные глаза бога были холодные, как
глаза зимы.
Князь ждал шамана. Он дважды посылал к нему, и дважды шаман Лисня
выгонял парыча из юрты, бросал вслед ему обглоданные кости и ругался, как
злой мэнк - дух камня.
- Наш шаман ждет воина Асыку, - сказал Золта.
Старики зашумели:
- Нам не нужен князь-воин!
- Голод придет в наши юрты раньше Асыки!
- В наших чамьях нет мяса.
Князь встал.
- Тэхом! Слушайте, старые люди! Осталось семь кобылиц в табуне. По
обычаю предков, их будет пасти зоркий и всевидящий Мир-Суснэ, сын великого
бога. Тэхом, люди! Кто нарушит обычай - смерть!
Князь бросил в огонь горсть сухой травы. В юрте запахло летом. А
старики думали о зиме, когда холод грызет лицо, метели сбивают с ног.
Завтра их сыновья и внуки уйдут в лес ловить ушканов, искать заметенные
снегом звериные тропы.
Пастух принес в юрту кожаный мешок.
- Здесь, - сказал князь, - мое зерно. Возьмите, раздайте сородичам.
Кто останется жив, поклонится весной Кондратию Русу. Рус даст семена.
Пашите луговины, сейте хлеб! И голод не придет в ваши юрты.
Вечером князь перешел в женскую половину.
Майта принесла из большой юрты теплые медвежьи шкуры, укрыла его и
напоила горькой травой. Ему стало жарко. Он хотел сбросить с себя тяжелые
шкуры, подняться и сделать сыну маленький вересовый лук. А Майта носила и
носила из большой юрты тяжелые шкуры. Он задыхался над ними, кричал громко
и, обессилев, долго падал в глубокую, темную яму.
- Пей, аасим! - слышал он голос Майты, но она была далеко, наверху, а
он лежал в яме. Сверху сыпалась на него земля. Память его тускнела, он
надолго засыпал.
Просыпаясь, он видел то Майту, то жен. Они глядели на него сверху и
кричали. Он слушал, но голоса их умирали, не доходили до дна глубокой
ямы...
Старый Сюзь спустился к нему и сел рядом.
- Теан, ешь, рума! - Сюзь держал за ноги двух жирных ушканов.
- Сына! Сына корми! - кричал он хозяину большого ултыра. - До весны
корми!
Он стал чаще просыпаться с ясной памятью, глядел на притихшую семью у
чувала и думал: "Смерть играет со мной, как лиса с ушканом. Не одолеет до
весны - выживу". Майта поила его горькой травой и рассказывала: был в юрте
старый Сюзь, а Золта ходил в гнездо Руса.
- Поешь, аасим! - упрашивала она. - Поешь! - И совала ему в рот мелко
нарезанное мясо.
Смерть ушла в сторону мрака. Но хворь оставалась в теле. Он не мог
долго сидеть, плохо слышал слова. Но все видел. Он видел худую Майту,
больных жен, умирающую от голода сестру. Он прятал кусочки мяса под шкуры
и тихонько кормил маленького сына.
Огонь горел в чувале, а в юрте было холодно. Жены бегали туда-сюда.
Он хотел поругать их, но не успел. Пришел брат Золта.
- Рус приехал! Рус! - кричал Золта ему. - Мясо привез. Лосей.
- Зови.
Рус пришел с сыном. Оба большие, а женская юрта маленькая.
Рус сел на шкуры, в угол к нему, и заругался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19