После тайного голосования выяснилось, что имеются две кандидатуры: высокообразованный Энеас Сильвиус Пикколомини, кардинал Сиены и французский кардинал д'Этутвиль. Ни один из них не набрал двух третей голосов, требуемых для избрания нового папы, хотя за сиенского кардинала проголосовало большее число собравшихся иерархов, чем за его соперника. В таких случаях конклав прибегал к процедуре, называемой акцессией: тем, кто воздержался при первом голосовании, предлагалось поддержать одного из основных кандидатов. И здесь решающую роль сыграл Родриго де Борджа. А кардинал Пикколомини, ставший новым папой и принявший имя Пия II, не мог не испытывать благодарности к вице-канцлеру.
Перед нами текст очень любопытного письма: папа написал его в Петриоло, у горячих источников, где отдыхал по совету врача. Письмо адресовано в Сиену — там Борджа наблюдал за строительством нового кафедрального собора и перестройкой дворца Пикколомини. При всей внешней строгости нетрудно уловить в нем привязанность Пия II к дону Родриго. Кроме того, этот документ наглядно отражает образ жизни молодого прелата в Сиене.
«Возлюбленный сын, до Нашего слуха дошло известие, будто бы четыре дня назад ты принимал участие в некоем празднестве в садах Джованни де Бикис, куда сошлись многие женщины Сиены; забыв о сане, коим ты облечен, ты находился среди них с семнадцатого до двадцать второго часа. При этом тебя сопровождало еще одно духовное лицо, столь желавшее оказаться на празднике, что его не остановили ни забота об авторитете святой церкви, ни хотя бы мысль о собственном возрасте. Мы слышали, что танцы в означенных садах отличались самым необузданным весельем и не было там недостатка в любовных соблазнах, ты же вел себя так, как обычно ведет себя в подобных случаях мирская молодежь. Стыд мешает Нам продолжать, ибо речь идет о таких делах, самое упоминание о коих несовместимо с твоим саном, не говоря уже об участии в них. Как нам сообщили, ни один из родственников этих девиц — ни отец, ни брат, ни муж — не был приглашен и не присутствовал на вашем сборище, чтобы не помешать веселью.
Слышали Мы также, что вся Сиена только и говорит, что о развлечениях твоего преосвященства. Во всяком случае, здесь, на водах, где собралось множество людей всякого звания, и духовных и светских, ты уже стал притчей во языцех.
Скорбь Наша из-за этих событий, пятнающих достоинство церкви, безмерна. Поистине, правы будут теперь те, что станут упрекать Нас; правы, говоря, что Наше богатство и власть служат лишь погоне за наслаждениями. Как сможем Мы теперь призывать к благочестию князей, пренебрегающих своим долгом перед святой церковью, чем ответим на насмешки невежественной толпы? Пастырь, чья жизнь не безупречна, губит и себя, и свою паству. И столь же сурового осуждения заслуживает наместник Господа Христа, если постыдные деяния совершены кем-нибудь из его подчиненных.
Возлюбленный сын мой! Ты возглавляешь епископство Валенсийское, первое в Испании; ты канцлер католической церкви и, наконец, ты — кардинал, один из советников Святейшего престола. Все это делает твое поведение еще более предосудительным. Размысли сам, прилично ли твоему преосвященству шептать ласковые слова юным девицам, слать им фрукты и вино и проводить время в непрерывной череде развлечений. Знай, что Мы с сокрушенным сердцем выслушиваем порицания в твой и — косвенно — в Свой адрес; и многие здесь уже говорят, что твой дядя, покойный Каликст, сделал ошибку, доверив тебе столь ответственные посты.
…Поистине мы собственноручно раним себя, мы накликаем на свою голову злую беду, допуская, чтобы наши поступки бесчестили дело церкви. Расплатой нам будет позор в этом мире и загробные муки. Возможно ли, сын мой, чтобы разум не подсказал тебе все эти доводы? Неужели следует разъяснять, что прозвание волокиты и любезника несовместимо с кардинальским достоинством?
Ты знаешь о Нашей неизменной любви к тебе, о том, сколь высоко Мы ценим твои способности. Если ты дорожишь Нашим добрым мнением, то помни, что должен изменить свой образ жизни. Твоя молодость объясняет многое, но не может служить оправданием, и тем больше у Нас оснований ныне обращаться к тебе со словами отеческого упрека.
Петриоло, 11 июня 1460».
Это письмо раскрывает целый ряд обстоятельств. Во-первых, конечно, можно отметить поразительную беззастенчивость Родриго, граничащую с наивностью. Как видно из письма, увеселения кардинала Сан-Никколо взбудоражили общественное мнение, хотя итальянцы XV века не отличались пуританской строгостью нравов. Но дело в том, что искусство лицемерия тогда еще не зашло так далеко, как в позднейшие времена. Рамки приличия, столь стесняющие сегодня нашу жизнь, были гораздо менее жесткими, и большинство людей просто не видело необходимости маскировать свои чувства и побуждения. А нравственный уровень духовенства немногим отличался от уровня паствы. Иногда простодушное бесстыдство святых отцов принимало слишком вопиющие формы, и приходилось прибегать к экстренным мерам, чтобы сохранить хоть какое-то уважение прихожан. Так, Пию II потребовалось издать специальную буллу, запрещавшую лицам духовного звания держать кабаки, игорные дома и… бордели. А налоги, взимавшиеся властями с многочисленных «веселых дев» Рима, ежегодно обогащали папскую казну на 20000 дукатов. На таком фоне вольности, допущенные кардиналом Сан-Никколо, выглядят не столь уж серьезным нарушением границ допустимого. Да и сам факт написания письма — вместо каких-либо мер взыскания — и выражения, в которых оно составлено, показывают, что папа был огорчен, но отнюдь не шокирован поведением Борджа. К тому же в молодости Энеас Пикколомини, еще не помышлявший о возможности стать Пием II, также не отличался особой праведностью.
В общем, можно сказать, что наш кардинал вел себя именно так, как было естественно для человека его положения в ту эпоху. Естественным фактором, способным хотя бы в принципе несколько охладить жизнелюбивого прелата, стал бы пример других церковных иерархов. Но, увы, примеры если и были, то совсем другого рода. Так, упомянутый в письме спутник Родриго на сиенском карнавале был не кто иной, как Джакомо Амманати, кардинал-настоятель собора Сан-Кризоньо. Кстати, здесь можно отметить интересную деталь: Борджа, уже будучи кардиналом, еще не являлся священником, то есть настоятелем какого-либо храма, и стал им лишь в 1471 году, уже при Сиксте IV. Это характерный пример: люди, обладавшие властью, не чувствовали внутренней необходимости следовать каким-то правилам в своих действиях.
В том же 1460 году кардинал Борджа узнал радость отцовства — у него родился сын, мать которого, mulier soluta note 2, так и осталась неизвестной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85