— Гюнтер?
— Кто говорит?
— Кеннеди. Не стреляйте.
— Где вы, Кеннеди?
— Над вами, на холме. Не стреляйте. Я не собираюсь сопротивляться.
Выбора не оставалось. Скрываться в этом мире замерзшего метана долго было невозможно, да и аборигены при самом хорошем к нему отношении не могли ни укрыть его, ни накормить. И попытайся он остаться в бегах, то принес бы ганнитам только страдания.
— Что вы делаете там наверху? — спросил Гюнтер.
— Спускаюсь. Иду сдаваться. Не хочу больше никому доставлять мучений. Поняли? Я сдаюсь. Сейчас с поднятыми руками сойду вниз. Не причиняйте больше вреда жителям селения. Они не виноваты.
Поднявшись с сиденья аэросаней, он медленно стал спускаться, темная фигурка на фоне снежной белизны. Но не успел пройти и половины пути, как Гюнтер отрывисто сказал:
— Подождите секунду! Вы один. Где же Энгел? Если это какая-то ловушка, то…
— Энгел мертв. Вы убили его, там, у шлюза, во время нашего побега, я похоронил его в озере за холмами. И спускаюсь теперь один. Не стреляйте, Гюнтер.
Глава четырнадцатая
Корабль Корпорации не предназначался служить тюремным судном, поэтому на его борту не было никакой возможности изолировать заключенного. Но Кеннеди сам не стремился особенно общаться с командой: оставался большей частью у себя в гамаке весь долгий, напряженный рейс к Земле, — погруженный в себя, отчужденный, еще не до конца в душе осознавший, что совершил. Чаще всего он читал и старался больше спать, или размышлять о ганнитской культуре, лишь краешек которой ему удалось узнать.
Ел он в одиночку и обращался к членам команды только в случае необходимости. Они с ним не разговаривали совершенно.
Последние несколько суток перед отлетом оставили по себе тягостные воспоминания. Гюнтер приказал содержать Кеннеди в голом подвале, служившем складом, где у двери постоянно дежурил часовой. Еду приносили. Гюнтер допросил его.
— Вы обвиняетесь по двум пунктам. Передаче оружия аборигенам и убийстве Энгела. Признаете свою вину?
— Отказываюсь отвечать.
— К черту! Сознавайтесь!
— Не в чем мне признаваться, все это грязный навет. И не пугайте меня расстрелом, Гюнтер. В агентстве знают, что я здесь.
— Мог быть и несчастный случай при чистке оружия. Но я не стану этого делать. Пусть Корпорация занимается вами. Я за вас не отвечаю. Отправитесь на Землю с грузовым кораблем.
— Как вам будет угодно, — сказал Кеннеди.
— Но я требую признания. Объясните, зачем вы дали оружие ганикам!
— Я не делал этого. Ганниты не смогли бы даже воспользоваться им. А Энгела вы сами убили, когда мы пытались уйти от погони.
— Кто в это поверит? Давайте, Кеннеди, сознавайтесь.
Пожав плечами, Кеннеди отказался отвечать. Через некоторое время Гюнтер отступился.
Тот должен был признать, что отнеслись к нему довольно заботливо. Другого могли бы и убить на месте, просто из предосторожности, но Гюнтер не пошел на такую глупость. Как-никак Кеннеди являлся человеком рекламного агентства. Такие дела Гюнтеру были явно не по зубам. Это он хорошо понимал. Поэтому и переложил все на плечи Корпорации — уж пусть там решат, как с ним поступить.
Сайзер, вопреки ожиданиям, опять снабдил его таблеткой граванола, хотя логичнее было бы не облегчать предателю страданий. Однако болеутоляющую таблетку ему, пусть и не очень приветливо, но дали.
Он никогда не отличался вдумчивостью. Умный, сообразительный, изобретательный, — это да. Но размышлять о своем месте в мире, раздумывать об истинной природе моря событий, по которому плыл, было не в его натуре. Мардж не раз вполне определенно давала ему понять. Но теперь-то, когда грузовой корабль Корпорации оставил далеко позади ледяной шар Ганимеда и лег на курс к Земле, выдалась масса времени на раздумья.
В Северо-Западном университете его обучали множеству всяких вещей, а он, со своей стороны, проявил наивысшую отзывчивость требованиям преподавателей, что выразилось в коллекции самых высоких баллов за все четыре года обучения. Но никто ни разу не стремился объяснить ему, чем ни в коем случае нельзя поступаться. А сам он не давал никогда себе труда, чтобы уяснить эту премудрость.
Не он сделал мир таким, каков он есть. Но ведь именно в его теперешнем состоянии этот мир оделил его тридцатью тысячами долларов в год, да притом в самом лучшем из существующих агентств по формированию общественного мнения. Так к чему зря себя терзать — все к лучшему, думал он.
Настал день прибытия на Землю. Известие о предстоящем снижении быстро пронеслось по кораблю, и к Кеннеди подошел предложить таблетку граванола хмурый Сайзер, растерявший былую приветливость. Взяв таблетку и воду в сосуде, Кеннеди кивком поблагодарил. Астронавт ушел.
Кеннеди внимательно огляделся, проверив, не наблюдает ли кто за ним. У него вдруг возник дикий план. Зажав в кулаке таблетку, он опорожнил сосудик и откинулся в гамаке, изображая полную расслабленность. Граванол же незаметно положил в карман. Началось торможение.
Когда вошли в плотные слои атмосферы, только он один бодрствал на корабле, находясь в полном сознании. Грохотали двигатели, стабилизируя ракету и гася скорость. Кеннеди чувствовал, будто две гигантские руки сдавливают его, вминая шею в плечи, плющат лицо, перекашивают рот. Он явственно слышал ток крови по всему телу. Хватал широко раскрытым ртом воздух как пойманная рыба. Казалось, грудь давил гигантский кулак, выжимая воздух из легких и не давая вдохнуть. Он сделал один вдох. Другой.
Гамак раскачивался. По телу прокатывались волны боли. Кеннеди начал терять сознание. Но изо всей силы уцепился за его ускользающие обрывки. И удержал, не поддался.
В последние мгновения перед посадкой корабль дрожал и трепетал. Кеннеди не смотрел в иллюминатор, но знал, что там уже можно было различить Землю, которая безумно дергалась из стороны в сторону под кормой ракеты. И словно воочию представляя себе ее стройное тело, опускающееся на языке пламени.
Приземлились. Кеннеди вытер струйку крови с верхней губы. И только по оглушающей тишине понял, что рев двигателей, наконец, смолк.
Да, корабль совершил посадку. А он не потерял при этом сознания.
Перекатившись на бок, Кеннеди посмотрел в иллюминатор и одновременно принялся отстегиваться. Там стояли люди. Встречающие? Он поискал глазами Мардж, Вацински или Спеллинга, но не нашел ни одного знакомого лица. И, моргнув, понял, что встречать никто не пришел. Там были только техники космодрома. Прилет корабля сохраняли в тайне.
«Что за кошмарный сон», — подумал он, уже понимая, что на сон это было непохоже. Он пробыл три недели в ином мире, осознал, что все его идеалы были ложными и что дело, которому он посвятил себя, толкало на истребление культуры, способной дать землянам невыразимо много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42