— трудно уберечь паклю от пламени.
ГЛАВА XXVII
Три раза в мрачной глубине
Раздался скорбный глас:
«Приблизься, дочь моя, ко мне,
Откройся, не страшась».
Микл
Хотя никто, кроме прирожденного шетлендца, навострившего свой взгляд на малейших различиях во внешнем виде скал, которые ему приходится созерцать всю жизнь, не нашел бы в расположении жилища Норны ничего смешного, однако Магнус не без основания сравнил его с гнездом скопы, или морского орла. Жилище это было весьма небольших размеров и первоначально представляло собой одну из тех пещер, которые на Шетлендских островах называются боро, или домами пиктов, а в глубине Шотландии и на Гебридских островах — донами. То были, по-видимому, первые попытки возведения каких-то построек, своего рода промежуточное звено между лисьей норой, образованной случайным нагромождением гранитных глыб, и попыткой соорудить человеческое жилье из тех же камней, ничем не скрепленных и — насколько можно судить по оставшимся от них развалинам — без единого куска дерева и без малейшего намека на свод или лестницу. Каковы бы, однако, ни были эти бесчисленные руины, увенчивающие оконечность каждого мыса, каждый островок или любую другую возвышенность, пригодную для наблюдений и способную служить убежищем при нападении врага, они только подтверждают то, что в давно прошедшие времена народ, построивший эти боро, был весьма многочисленным, и население островов в ту эпоху было намного больше, чем можно предположить, исходя из других источников.
Боро, о котором идет речь в нашем повествовании, был перестроен и подновлен в позднейшие времена, очевидно, каким-нибудь местным владетелем или морским разбойником. Прельстившись выгодным положением здания, которое целиком занимало выдающийся в море выступ скалы и отделялось от суши довольно глубокой расселиной, он сделал в нем кое-какие изменения по канонам средневековой крепостной архитектуры: обмазал стены изнутри глиной и известкой, пробил окна, чтобы дать доступ свету и воздуху, и в довершение всего увенчал его крышей и разделил его на этажи, использовав обломки от потерпевших крушение кораблей и превратив, таким образом, все сооружение в башню, похожую на гигантскую, пирамидальной формы, голубятню. Башня эта представляла собой как бы двойную стену, в толще которой шли круговые, в виде колец, галереи, обычные для всех древних построек и служившие единственным убежищем для ее жалких обитателей.
Это необычное жилище, сложенное из тех же камней, что беспорядочно лежали кругом, и веками подвергавшееся воздействию стихий, было таким же серым, изъеденным непогодой и голым, как скала, служившая ему основанием и от которой его с трудом можно было отличить, — так подходило оно к ней по своей окраске и так мало отличалось правильностью своих очертаний от пика или обломка утеса.
Равнодушие ко всему окружающему, охватившее Минну в последние дни, на мгновение покинуло ее, когда она увидела жилище, которое в другую, более счастливую пору ее жизни возбудило бы ее любопытство и привело бы в восхищение. Даже теперь она, казалось, с интересом рассматривала это странное убежище, где, как она думала, ютилось горе и, возможно, безумие, сочетавшееся, как утверждала сама хозяйка и как тому верила Минна, с властью над стихиями и способностью общаться с потусторонним миром.
— Наша родственница, — пробормотала она, — хорошо выбрала себе жилище на этом клочке земли, где едва может присесть морская птица, а кругом — беспредельное бушующее море. Да, для того, кто предался отчаянию и кто обладает магической силой, не найти лучшего убежища!
Зато Бренду охватил трепет, когда взглянула она на жилье, к которому они приближались по трудной, опасной и весьма ненадежной тропинке, проходившей порой, к ужасу молодой девушки, по самому краю пропасти. И хотя она была истой шетлендкой и знала, что вполне может положиться на ум и осторожность своего крепконогого пони, временами, однако, и у нее начиналось головокружение. Особенно испугалась она в одном месте. Она ехала во главе отряда и когда обогнула острый выступ скалы, то вдруг ноги ее, касавшиеся бока животного, на мгновение очутились над самой пропастью, и одно только пустое пространство отделяло подошвы ее башмаков от белых бурунов сердитого океана, который бился, ревел и пенился внизу, на глубине в пятьсот футов. Однако то, что девушку другой страны повергло бы в состояние, близкое к помешательству, для Бренды оказалось только мгновенным неприятным ощущением, которое тотчас же сменилось надеждой, что величие окружающей природы благотворно подействует на воображение Минны.
Бренда невольно обернулась, чтобы взглянуть, как сестра ее проедет опасное место, которое сама она только что миновала, и услышала громкий голос отца: для него самого подобные горные тропы были столь же привычны, как и гладкое морское побережье, но тут он тревожно крикнул: «Осторожно, ярто!» — в ту минуту, как Минна с загоревшимся взглядом вдруг выпустила поводья, протянула над пропастью руки и подалась вперед, как дикий лебедь, когда, весь трепеща, раскрывает он свои широкие крылья, чтобы ринуться с утеса в воздушную стихию. Бренда почувствовала невыразимый ужас, от которого долго потом не могла опомниться, хотя в следующее же мгновение она увидела, как сестра ее вновь овладела собой и выпрямилась в седле: страшная опасность миновала, а вместе с ней и роковое искушение, если это вообще было искушением. Спокойный и верный пони, на котором ехала Минна, обогнул тем временем выступ скалы и направил свои мерные и твердые шаги прочь от пропасти.
Путники достигли теперь более ровного и открытого участка — плоской поверхности гранитного перешейка, который становился все уже и заканчивался стремниной, отделявшей небольшой пик с жилищем Норны, по-местному стэк, от главной гряды утесов. Этот естественный ров, глубокий, темный и извилистый, словно созданный конвульсиями природы, книзу настолько сужался, что дно его было едва различимо, а кверху становился шире, так что утес с жилищем Норны, составлявший крайнюю оконечность мыса, казался наполовину отторгнутым от остальной суши; впечатление это усугублялось наклоном скалы, как бы отшатнувшейся от земли и нависшей над морем вместе с венчавшим ее вершину строением.
Угол этого наклона был так велик, что, казалось, утес вот-вот обрушится в море, увлекая с собой старую башню, и человек робкий, пожалуй, побоялся бы ступить на него ногой, из страха, что даже столь малая дополнительная нагрузка, как вес его собственного тела, ускорит катастрофу, которая и так уже казалась неминуемой.
Не тревожа себя, однако, подобными фантазиями, старый юдаллер и его дочери подъехали ко рву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
ГЛАВА XXVII
Три раза в мрачной глубине
Раздался скорбный глас:
«Приблизься, дочь моя, ко мне,
Откройся, не страшась».
Микл
Хотя никто, кроме прирожденного шетлендца, навострившего свой взгляд на малейших различиях во внешнем виде скал, которые ему приходится созерцать всю жизнь, не нашел бы в расположении жилища Норны ничего смешного, однако Магнус не без основания сравнил его с гнездом скопы, или морского орла. Жилище это было весьма небольших размеров и первоначально представляло собой одну из тех пещер, которые на Шетлендских островах называются боро, или домами пиктов, а в глубине Шотландии и на Гебридских островах — донами. То были, по-видимому, первые попытки возведения каких-то построек, своего рода промежуточное звено между лисьей норой, образованной случайным нагромождением гранитных глыб, и попыткой соорудить человеческое жилье из тех же камней, ничем не скрепленных и — насколько можно судить по оставшимся от них развалинам — без единого куска дерева и без малейшего намека на свод или лестницу. Каковы бы, однако, ни были эти бесчисленные руины, увенчивающие оконечность каждого мыса, каждый островок или любую другую возвышенность, пригодную для наблюдений и способную служить убежищем при нападении врага, они только подтверждают то, что в давно прошедшие времена народ, построивший эти боро, был весьма многочисленным, и население островов в ту эпоху было намного больше, чем можно предположить, исходя из других источников.
Боро, о котором идет речь в нашем повествовании, был перестроен и подновлен в позднейшие времена, очевидно, каким-нибудь местным владетелем или морским разбойником. Прельстившись выгодным положением здания, которое целиком занимало выдающийся в море выступ скалы и отделялось от суши довольно глубокой расселиной, он сделал в нем кое-какие изменения по канонам средневековой крепостной архитектуры: обмазал стены изнутри глиной и известкой, пробил окна, чтобы дать доступ свету и воздуху, и в довершение всего увенчал его крышей и разделил его на этажи, использовав обломки от потерпевших крушение кораблей и превратив, таким образом, все сооружение в башню, похожую на гигантскую, пирамидальной формы, голубятню. Башня эта представляла собой как бы двойную стену, в толще которой шли круговые, в виде колец, галереи, обычные для всех древних построек и служившие единственным убежищем для ее жалких обитателей.
Это необычное жилище, сложенное из тех же камней, что беспорядочно лежали кругом, и веками подвергавшееся воздействию стихий, было таким же серым, изъеденным непогодой и голым, как скала, служившая ему основанием и от которой его с трудом можно было отличить, — так подходило оно к ней по своей окраске и так мало отличалось правильностью своих очертаний от пика или обломка утеса.
Равнодушие ко всему окружающему, охватившее Минну в последние дни, на мгновение покинуло ее, когда она увидела жилище, которое в другую, более счастливую пору ее жизни возбудило бы ее любопытство и привело бы в восхищение. Даже теперь она, казалось, с интересом рассматривала это странное убежище, где, как она думала, ютилось горе и, возможно, безумие, сочетавшееся, как утверждала сама хозяйка и как тому верила Минна, с властью над стихиями и способностью общаться с потусторонним миром.
— Наша родственница, — пробормотала она, — хорошо выбрала себе жилище на этом клочке земли, где едва может присесть морская птица, а кругом — беспредельное бушующее море. Да, для того, кто предался отчаянию и кто обладает магической силой, не найти лучшего убежища!
Зато Бренду охватил трепет, когда взглянула она на жилье, к которому они приближались по трудной, опасной и весьма ненадежной тропинке, проходившей порой, к ужасу молодой девушки, по самому краю пропасти. И хотя она была истой шетлендкой и знала, что вполне может положиться на ум и осторожность своего крепконогого пони, временами, однако, и у нее начиналось головокружение. Особенно испугалась она в одном месте. Она ехала во главе отряда и когда обогнула острый выступ скалы, то вдруг ноги ее, касавшиеся бока животного, на мгновение очутились над самой пропастью, и одно только пустое пространство отделяло подошвы ее башмаков от белых бурунов сердитого океана, который бился, ревел и пенился внизу, на глубине в пятьсот футов. Однако то, что девушку другой страны повергло бы в состояние, близкое к помешательству, для Бренды оказалось только мгновенным неприятным ощущением, которое тотчас же сменилось надеждой, что величие окружающей природы благотворно подействует на воображение Минны.
Бренда невольно обернулась, чтобы взглянуть, как сестра ее проедет опасное место, которое сама она только что миновала, и услышала громкий голос отца: для него самого подобные горные тропы были столь же привычны, как и гладкое морское побережье, но тут он тревожно крикнул: «Осторожно, ярто!» — в ту минуту, как Минна с загоревшимся взглядом вдруг выпустила поводья, протянула над пропастью руки и подалась вперед, как дикий лебедь, когда, весь трепеща, раскрывает он свои широкие крылья, чтобы ринуться с утеса в воздушную стихию. Бренда почувствовала невыразимый ужас, от которого долго потом не могла опомниться, хотя в следующее же мгновение она увидела, как сестра ее вновь овладела собой и выпрямилась в седле: страшная опасность миновала, а вместе с ней и роковое искушение, если это вообще было искушением. Спокойный и верный пони, на котором ехала Минна, обогнул тем временем выступ скалы и направил свои мерные и твердые шаги прочь от пропасти.
Путники достигли теперь более ровного и открытого участка — плоской поверхности гранитного перешейка, который становился все уже и заканчивался стремниной, отделявшей небольшой пик с жилищем Норны, по-местному стэк, от главной гряды утесов. Этот естественный ров, глубокий, темный и извилистый, словно созданный конвульсиями природы, книзу настолько сужался, что дно его было едва различимо, а кверху становился шире, так что утес с жилищем Норны, составлявший крайнюю оконечность мыса, казался наполовину отторгнутым от остальной суши; впечатление это усугублялось наклоном скалы, как бы отшатнувшейся от земли и нависшей над морем вместе с венчавшим ее вершину строением.
Угол этого наклона был так велик, что, казалось, утес вот-вот обрушится в море, увлекая с собой старую башню, и человек робкий, пожалуй, побоялся бы ступить на него ногой, из страха, что даже столь малая дополнительная нагрузка, как вес его собственного тела, ускорит катастрофу, которая и так уже казалась неминуемой.
Не тревожа себя, однако, подобными фантазиями, старый юдаллер и его дочери подъехали ко рву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162