— Принимаю твой дар, — ответила Норна, — в знак того, что если я в какой-то степени и оказалась причастна твоей судьбе, то лишь как невольный и печальный исполнитель иных велений. Правильно ты сказал, что мы не властны управлять потоком событий, который несет нас все дальше и дальше, делая бесполезными наши самые отчаянные усилия. Так уеллы Тафтилоу увлекают в своем водовороте даже самые мощные корабли, невзирая на их рули и паруса. Паколет! — позвала она затем, возвысив голос. — Эй, Паколет!
Огромный камень, лежавший у одной из стен лачуги, сдвинулся при этих словах с места, и, к изумлению Кливленда, даже к некоторому его ужасу, показалась уродливая фигура карлика, который, подобно чудовищному пресмыкающемуся, выполз из подземного хода, ранее прикрытого камнем.
Норна, на которую, видимо, подействовали слова Кливленда о мнимости ее сверхъестественного могущества, не только не пыталась использовать этот случай для подтверждения своей чудесной власти, но поспешила тут же объяснить необыкновенное явление, которому он оказался свидетелем.
— Такие подземные галереи с тщательно скрытым входом, — сказала она, — нередки на наших островах. В минувшие годы жители спасались в этих убежищах от ярости норманнов, пиратов того времени. Я привела тебя сюда, чтобы ты сам в случае необходимости мог им воспользоваться. Если ты заметишь, что тебя ищут, то можешь либо скрыться в недра земли, пока не минует опасность, либо уйти через дальний выход, у самого озера, которым воспользовался только что Паколет. А теперь — прощай! Подумай о том, что я тебе сказала, ибо как верно то, что сейчас ты живой человек, двигаешься и дышишь, так же верно и то, что твоя участь будет решена и подписана, если в течение двадцати четырех часов ты не обогнешь мыса Боро-Хэд.
— Прощай, матушка, — ответил Кливленд, и она ушла, бросив на него последний взгляд, в котором при свете лампы он мог различить одновременно и печаль, и досаду.
Встреча с Норной, завершившаяся подобным образом, заставила Кливленда весьма сильно призадуматься, хотя он и привык к постоянным опасностям и не раз бывал на волосок от смерти. Тщетно пытался он стряхнуть с себя впечатление, произведенное словами Норны, — оно было тем сильнее, что на этот раз в них почти не слышалось той таинственности, которую он так презирал. Тысячу раз укорял он себя в том, что все откладывал давно принятое решение расстаться со своей чудовищной и опасной профессией. Тысячу раз твердо повторял он себе, что лишь бы ему еще раз увидеть Минну Тройл, хотя бы для того, чтобы сказать ей последнее прости, — и он покинет шлюп, как только сумеет избавить своих товарищей от создавшегося трудного положения, постарается добиться прощения короля и отличиться, если это будет возможно, воинской доблестью на каком-либо более достойном поприще.
Это решение, которое он снова и снова торжественно обещал себе выполнить, в конце концов подействовало успокаивающим образом на его мятущуюся душу, и, завернувшись в плащ, он на время забылся тем не приносящим полного отдохновения сном, которого истощенная человеческая природа требует как обязательной дани даже от тех, кому грозит неминуемая опасность. Но если преступник может до известной степени успокоить и заглушить угрызения совести таким условным раскаянием, не будет ли это в глазах Всевышнего скорее отягчающей вину самонадеянностью, чем искуплением его грехов?
Серый рассвет уже примешивался к сумеркам оркнейской ночи, когда Кливленд проснулся и увидел, что находится на берегу обширного водного пространства. Недалеко от того места, где он стоял, две узкие длинные косы выступали с противоположных сторон озера и почти разделяли его надвое, смыкаясь друг с другом при помощи Бройзгарского моста — длинной дамбы с пролетами для пропуска приливных и отливных течений. Позади Кливленда и прямо перед мостом возвышался знаменитый полукруг огромных, вертикально стоящих камней, не имеющих себе равных во всей Британии и уступающих только неподражаемому памятнику Стонхенджа. Громадные гранитные глыбы, достигающие двенадцати, а некоторые даже четырнадцати и пятнадцати футов высоты, стояли вокруг пирата в сером предрассветном сумраке, словно закутанные в саваны призраки допотопных гигантов, вернувшихся взглянуть при бледном утреннем свете на землю, которую они некогда угнетали своим насилием и оскверняли преступлениями, пока не навлекли на себя возмездия долготерпеливого неба.
Но Кливленда не столько интересовал этот любопытный памятник древности, сколько отдаленные, еще еле заметные очертания Стромнесса. Не теряя времени, он выстрелом из пистолета добыл огонь, а влажный папоротник послужил ему подходящим топливом для разведения условленного сигнального костра, за появлением которого ревностно следили с судна, ибо непригодность Гоффа день ото дня становилась все более очевидной и даже его самые верные сторонники признали, что благоразумнее будет подчиниться Кливленду, пока они не вернутся в Вест-Индию.
Банс самолично прибыл на шлюпке за своим любимым начальником: он плясал, кричал, принимался декламировать, божился и чертыхался от радости, что снова видит его на свободе.
— Мы уже начали, — сказал он, — снабжение шлюпа и могли бы здорово двинуть дело, если бы не эта старая спившаяся свинья Гофф, который только и способен лакать спиртное.
Команда шлюпа, охваченная теми же радостными чувствами, гребла с таким усердием, что, хотя было время отлива, а ветер упал, быстро доставила Кливленда на шканцы судна, которым он имел несчастье командовать.
Первым актом его капитанской власти было тотчас же довести до сведения Магнуса Тройла, что он может продолжать свое путешествие и ему готовы, насколько это возможно, возместить все убытки, причиненные задержкой на пути в Керкуолл. Капитан Кливленд изъявлял также желание, если это угодно будет мистеру Тройлу, лично засвидетельствовать ему свое почтение на борту брига, чтобы поблагодарить его за прежние милости и принести извинения за обстоятельства, сопровождавшие его задержание.
Бансу, которому Кливленд доверил это поручение, как самому воспитанному из всей команды, старый прямодушный юдаллер ответил так:
— Скажите вашему капитану, что я искренне желал бы, чтобы все, кого он останавливает в открытом море, терпели от него так же мало, как претерпел я. Скажите также, что если мы хотим остаться с ним друзьями, то лучше нам держаться на почтительном расстоянии, ибо мне столь же малоприятен гром его пушек на море, как ему не понравился бы свист пули из моего мушкета на суше. Скажите ему, одним словом, что, к сожалению, я ошибался в нем, и лучше бы он приберег для испанцев то обращение, каким награждает своих соотечественников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162