— Придется, — ответила Минна, — раз вы говорите, что тут ничего не поделаешь. А теперь скажите, почему вы стали таким мрачным, когда услышали о прибытии вашего консорта? Ведь это он, не правда ли, стоит в керкуоллском порту?
— Я боюсь, — сказал Кливленд, — что прибытие этого судна и его команды приведет к крушению моих самых дорогих упований. Я успел уже заслужить некоторое расположение вашего отца, а со временем мог бы добиться и большего, но вот является Хокинс, а с ним и все прочие, чтобы разбить мои надежды навеки. Я рассказывал уже вам, при каких обстоятельствах мы расстались: я был тогда капитаном превосходного, намного лучше снабженного судна, а команда моя, стоило мне кивнуть головой, бросилась бы на самих чертей, вооруженных адским огнем. Теперь же я одинок и лишен каких-либо средств, чтобы обуздать своих товарищей и держать их в должном повиновении. А они не замедлят во всей красе обнаружить необузданную распущенность своих привычек и нравов, что и их приведет к погибели и меня погубит вместе с ними.
— Не бойтесь этого, — сказала Минна, — мой отец никогда не будет столь несправедлив, чтобы считать вас ответственным за преступления других.
— А что скажет Магнус Тройл о моих собственных проступках, прекрасная Минна? — спросил, улыбаясь, Кливленд.
— Мой отец — шетлендец, — ответила Минна, — вернее даже норвежец, он сам принадлежит к угнетаемому народу, и ему безразлично, сражались ли вы с испанцами, тиранами Нового Света, или с голландцами и англичанами, к которым перешли захваченные ими владения. Его собственные предки поддерживали и защищали свободу морей на славных судах, чьи флаги служили грозой для всей Европы.
— Боюсь, однако, — возразил Кливленд, — что потомок древнего викинга вряд ли сочтет для себя приемлемым знакомство с джентльменом удачи наших дней! Не скрою от вас, что я имею основания опасаться английского правосудия, а Магнус, хотя и является ярым врагом пошлин, таможенных сборов, скэта, уоттла и прочих налогов, не распространяет, однако, широты своих взглядов на другие области, менее частного характера, и я уверен, что он охотно помог бы своей рукой вздернуть на ноке рея незадачливого морского разбойника.
— Напрасно вы так считаете, — возразила Минна. — Моему отцу самому слишком много приходится терпеть от деспотических законов наших гордых шотландских соседей. Я надеюсь, что скоро он сможет открыто восстать против них. Наши враги — я буду называть их врагами — в настоящее время как раз в разладе друг с другом, и каждое судно, приходящее оттуда, приносит известия о все новых волнениях: горцы восстают против жителей равнин, якобиты — против уильямитов, виги — против тори и, в довершение всего, шотландское королевство — против английского. Что же мешает нам — как на это удачно намекнул Клод Холкро — воспользоваться ссорой разбойников и заявить свои права на свободу, которой нас несправедливо лишили?
— Поднять черный флаг над замком Скэллоуей, — продолжал Кливленд, подражая ее тону и выражению, — и объявить вашего отца ярлом Магнусом Первым.
— Ярлом Магнусом Седьмым, с вашего разрешения, — возразила Минна,
— ибо шесть его предков до него носили или имели право носить корону. Вы смеетесь над моей страстностью, но скажите, что в действительности могло бы помешать этому?
— Ничто не помешает, — отвечал Кливленд, — потому что подобная попытка никогда не будет осуществлена, а помешать этому могут силы одного баркаса с британского военного корабля.
— Как презрительно вы отзываетесь о нас, сэр! — возразила Минна. — Однако вы сами прекрасно знаете, чего могут добиться несколько решительных человек.
— Но они должны быть вооружены, Минна, — возразил Кливленд, — и готовы сложить свою голову в вашем отчаянном предприятии. Нет, оставьте лучше эти пустые мечтания. Дания низведена до положения второстепенной державы, не способной выдержать ни единого морского поединка с Англией, Норвегия — умирающая от голода, дикая страна, а здесь, на ваших родных островах, любовь к свободе подавлена долгими годами зависимости, а если и проявляется, то лишь недовольным ропотом за кружкой пива или бутылкой водки. Но будь даже ваши соотечественники столь же отважными мореходами, как их предки, что могли бы сделать невооруженные команды нескольких рыболовных лодок против британского военного флота? Не думайте больше об этом, милая Минна, это несбыточная мечта — я вынужден называть вещи своими именами, — хотя она и придает блеск вашим глазам и величественность вашей поступи.
— Да, это несбыточная мечта, — ответила Минна, опустив голову, — и не подобает дочери Хиалтландии высоко держать голову и глядеть гордо, как женщине свободной страны. Наши взоры должны быть опущены долу, а походка может быть лишь медленной и робкой, как у рабыни, вынужденной повиноваться надсмотрщику.
— Есть на земле страны, — продолжал Кливленд, — где взгляд человека покоится на рощах пальм и деревьев какао, где нога свободно скользит — как шлюпка под парусами — по полям, покрытым коврами цветов, и саваннам, окаймленным душистыми зарослями, где никто никому не подвластен, но храбрый подчиняется храбрейшему и все преклоняются перед красотой.
Минна ненадолго задумалась, а потом ответила:
— Нет, Кливленд, моя суровая и угнетенная родина, какой бы унылой вы ее ни считали и какой бы угнетенной она в действительности ни была, таит для меня такое очарование, какого не даст мне ни одна страна в мире. Я тщетно стараюсь представить себе деревья и рощи, которых глаза мои никогда не видели, и воображение мое не в силах создать картины более величественной, чем эти волны, когда их вздымает буря, или более прекрасной, чем они же, спокойно и величаво, как сегодня, набегающие одна за другой на берег. Самый изумительный вид в чужой стране, ярчайшее солнце над самой роскошной природой ни на миг не заставят меня забыть этот высокий утес, окутанные туманом холмы и безбрежный бушующий океан. Хиалтландия — земля моих покойных предков и живого отца, и в Хиалтландии хочу я жить и умереть.
— Тогда и я, — ответил Кливленд, — хочу жить и умереть в Хиалтландии. Я не поеду в Керкуолл, не дам знать товарищам о своем существовании, ибо иначе мне трудно будет от них избавиться. Ваш отец любит меня, Минна; кто знает, быть может, мое долгое внимание и усердные заботы о нем смягчат его, и он согласится принять меня в лоно своей семьи. Разве кого-нибудь устрашит долгий путь, если он неизбежно должен привести к счастью?
— Не мечтайте о подобном исходе, — сказала Минна, — ибо он невозможен. Пока вы живете в доме моего отца, пользуетесь его гостеприимством и разделяете с ним трапезу, он будет для вас великодушным другом и сердечным хозяином.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162