" - спрашивает
вслух Жанетт.
Нет ответа. Жанетт верит в эту истину. Если тебе нравится мужчина,
значит ты его хочешь. Разве бывает по-другому? Конечно, если нет чувства,
этой бессознательной внутренней подсказки, то не о чем и говорить.
Она не хочет желать другого мужчину, кроме Герба, но она желает.
Значит, она порочна.
Жанетт откидывается на постель и говорит себе, что она заслужила
хорошую порку. Она насквозь порочна.
Праздник был устроен на горе - во всяком случае, это было самое
возвышенное место, которое Чарли здесь видел. Ко времени прихода Филоса и
Чарли с сопровождавшей их толпой сюда собрались около ста лидомцев.
Угощение было приготовлено под сенью деревьев с темно-зеленой листвой на
безупречно ровной травяной лужайке, пища была разложена на свежесплетенных
листьях, как это принято на Гавайях. Ни один японский умелец не смог бы
так красиво и гармонично разложить цветы и пищу, как это сделали местные
жители. Каждое блюдо и каждая зеленая корзинка представляли собой
произведение искусства как по цвету, так и по форме, контрастности и общей
гармонии. Помимо всего, приятные запахи дополняли эту симфонию.
- Угощайся, - с улыбкой пригласил Филос.
Пораженный Чарли осмотрелся. Со всех сторон сходились лидомцы,
приветствуя друг друга радостными возгласами. Многие обнимались и
целовались.
- Где мне сесть?
- Где хочешь. Это для всех.
Они прошли через бурлящую толпу и разместились под деревом. Прямо
перед ними на отдельных листах были разложены небольшие порции пищи, и все
было так красиво, что Чарли решился нарушить это великолепие лишь после
Филоса.
Мимо проходил красивый мальчик, балансируя лежавшим на голове блюдом
с полудюжиной кружек, имевших вид усеченных конусов с широким основанием.
Филос поднял руку, и мальчик тотчас же приблизился. Взяв две кружки, Филос
поцеловал мальчика, который рассмеялся и, пританцовывая, отошел. Чарли
попробовал напиток - приятный прохладный сок, по вкусу смесь яблочного с
персиковым, освежил его. У Чарли проснулся аппетит, и он стал с
удовольствием есть. Пища была так же хороша на вкус, как и на вид.
Утолив голод, Чарли стал осматриваться по сторонам. Он обнаружил, что
все собравшиеся в роще лидомцы находятся в состоянии приятного ожидания,
это выражалось и в пении, которое лилось над толпой, то возрастая, то
затихая, но в любом случае оставаясь негромким. Чарли поразило, что многие
люди больше угощали других, чем ели сами, и он поинтересовался насчет
этого.
- Они просто делятся пищей. Если тебе что-то особенно нравится, разве
ты не спешишь поделиться с кем-нибудь?
Чарли вспомнил свое мелькнувшее желание разделить чувства, возникшие
при виде терракотовой статуи и ответил:
- Да, думаю это верно.
Неожиданно глянув на Филоса, Чарли заговорил:
- Послушай, может, ты хочешь присоединиться к своим друзьям, а мое
присутствие тебя удерживает?
Странное выражение промелькнуло на лице Филоса.
- Ты очень внимателен, - ласково ответил он, - но я не хочу. Во
всяком случае, не сейчас. (Чарли показалось, что Филос даже покраснел при
этих словах. Что это было? Гнев? Чарли не захотелось искать причину).
- Много людей собралось, - заметил он, помолчав.
- Здесь все.
- А каков повод для праздника?
- Если не возражаешь, я хотел бы услышать твое мнение после
окончания.
Поставленный в тупик, Чарли пробормотал:
- Ладно.
Они замолкли, прислушиваясь. Всеобщее звучание ряда аккордов
становилось все тише и тише. Оно переросло в тихое стаккато, и Чарли
заметил, что люди вокруг него начали слабо постукивать себя, а иногда и
своих соседей, по месту у основания горла. При этом голоса поющих начинали
мягко вибрировать, все пение приобрело определенный ритм - быстрый, но
ясно улавливаемый. Кажется, музыкальные фразы состояли из восьми тактов с
мягким подчеркиванием первого и четвертого. На это звучание накладывалась
мелодия из четырех тактов, которая повторялась, снова повторялась... все
собравшиеся ждали чего-то, некоторые даже наклонились вперед в ожидании...
Вдруг вступило мощное сопрано, певшее целый каскад нот, взмывавших
вверх, подобно фейерверку, над основной мелодией в басах, и затем
стихавшее. Так повторилось несколько раз - трудно было понять, поют ли в
дальнем конце рощи или где-то рядом с Чарли. Два тенора в унисон повторили
ту же мелодию и умолкли. Ее подхватил другой сильный голос, принадлежавший
одетому в синее лидомцу, сидевшему рядом с Чарли. Его голос звучал очень
сильно и как бы поплыл над рощей, освободившись от всех сопровождавших
пение форшлагов и глиссандо, преподнеся слушателям все шесть нот в их
первозданной чистоте. Все оживленно зашевелились, как бы одобряя, и
полдюжины голосов сидящих в разных местах людей, присоединились к мелодии,
повторяя вновь и вновь в унисон шесть нот. На второй из шести нот чей-то
голос начал вести мелодию сначала: пение приобрело характер фуги, вступали
голос за голосом; многоголосие усложнялось и усложнялось, возбуждая всех
присутствующих. Теперь в пении участвовали, хотя и очень тихо, басы,
придавая как бы основание синкопическому ритму музыки, вздыхавшей подобно
приливам и отливам морских волн.
Так же неожиданно, как вступило первое сопрано, в центре перед
собравшимися появилась обнаженная фигура танцующего. Она мелькала между
стволами деревьев, двигаясь и вращаясь настолько быстро, что ее очертания
невозможно было уловить. При этом фигура двигалась осторожно, обходя
всякие препятствия. Находясь рядом с Филосом, танцующий лидомец высоко
подпрыгнул и замер, упав на колени, спрятав лицо и руки в густой траве.
Появились и другие танцоры, и вскоре темная роща ожила - танцевали все, их
одежды развевались, смуглые тела мелькали. Чарли увидел, как вскочил
Филос; к своему изумлению и сам он, Чарли, поднялся влекомый потоком
звуков и движений. Он с трудом удержал себя от того, чтобы присоединиться
к морю танцующих. Чарли стоял, обняв ствол дерева, переводя дыхание, он
боялся, что не удержится на ногах в вихре непривычного танца, что его слух
не поспеет за мелодией, что зрение не сможет воспринять все происходящее
вокруг.
Все впечатления представлялись ему в виде отдельных картин -
стремительный поворот торса, напряженное, экстатическое выражение
обращенного вверх лица, шелковистые развевающиеся волосы, дрожащее тело,
крики ребенка, пробирающегося сквозь толпу танцующих, вытянутые руки,
полузакрытые глаза уже находящихся в каком-то своем мире танцоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
вслух Жанетт.
Нет ответа. Жанетт верит в эту истину. Если тебе нравится мужчина,
значит ты его хочешь. Разве бывает по-другому? Конечно, если нет чувства,
этой бессознательной внутренней подсказки, то не о чем и говорить.
Она не хочет желать другого мужчину, кроме Герба, но она желает.
Значит, она порочна.
Жанетт откидывается на постель и говорит себе, что она заслужила
хорошую порку. Она насквозь порочна.
Праздник был устроен на горе - во всяком случае, это было самое
возвышенное место, которое Чарли здесь видел. Ко времени прихода Филоса и
Чарли с сопровождавшей их толпой сюда собрались около ста лидомцев.
Угощение было приготовлено под сенью деревьев с темно-зеленой листвой на
безупречно ровной травяной лужайке, пища была разложена на свежесплетенных
листьях, как это принято на Гавайях. Ни один японский умелец не смог бы
так красиво и гармонично разложить цветы и пищу, как это сделали местные
жители. Каждое блюдо и каждая зеленая корзинка представляли собой
произведение искусства как по цвету, так и по форме, контрастности и общей
гармонии. Помимо всего, приятные запахи дополняли эту симфонию.
- Угощайся, - с улыбкой пригласил Филос.
Пораженный Чарли осмотрелся. Со всех сторон сходились лидомцы,
приветствуя друг друга радостными возгласами. Многие обнимались и
целовались.
- Где мне сесть?
- Где хочешь. Это для всех.
Они прошли через бурлящую толпу и разместились под деревом. Прямо
перед ними на отдельных листах были разложены небольшие порции пищи, и все
было так красиво, что Чарли решился нарушить это великолепие лишь после
Филоса.
Мимо проходил красивый мальчик, балансируя лежавшим на голове блюдом
с полудюжиной кружек, имевших вид усеченных конусов с широким основанием.
Филос поднял руку, и мальчик тотчас же приблизился. Взяв две кружки, Филос
поцеловал мальчика, который рассмеялся и, пританцовывая, отошел. Чарли
попробовал напиток - приятный прохладный сок, по вкусу смесь яблочного с
персиковым, освежил его. У Чарли проснулся аппетит, и он стал с
удовольствием есть. Пища была так же хороша на вкус, как и на вид.
Утолив голод, Чарли стал осматриваться по сторонам. Он обнаружил, что
все собравшиеся в роще лидомцы находятся в состоянии приятного ожидания,
это выражалось и в пении, которое лилось над толпой, то возрастая, то
затихая, но в любом случае оставаясь негромким. Чарли поразило, что многие
люди больше угощали других, чем ели сами, и он поинтересовался насчет
этого.
- Они просто делятся пищей. Если тебе что-то особенно нравится, разве
ты не спешишь поделиться с кем-нибудь?
Чарли вспомнил свое мелькнувшее желание разделить чувства, возникшие
при виде терракотовой статуи и ответил:
- Да, думаю это верно.
Неожиданно глянув на Филоса, Чарли заговорил:
- Послушай, может, ты хочешь присоединиться к своим друзьям, а мое
присутствие тебя удерживает?
Странное выражение промелькнуло на лице Филоса.
- Ты очень внимателен, - ласково ответил он, - но я не хочу. Во
всяком случае, не сейчас. (Чарли показалось, что Филос даже покраснел при
этих словах. Что это было? Гнев? Чарли не захотелось искать причину).
- Много людей собралось, - заметил он, помолчав.
- Здесь все.
- А каков повод для праздника?
- Если не возражаешь, я хотел бы услышать твое мнение после
окончания.
Поставленный в тупик, Чарли пробормотал:
- Ладно.
Они замолкли, прислушиваясь. Всеобщее звучание ряда аккордов
становилось все тише и тише. Оно переросло в тихое стаккато, и Чарли
заметил, что люди вокруг него начали слабо постукивать себя, а иногда и
своих соседей, по месту у основания горла. При этом голоса поющих начинали
мягко вибрировать, все пение приобрело определенный ритм - быстрый, но
ясно улавливаемый. Кажется, музыкальные фразы состояли из восьми тактов с
мягким подчеркиванием первого и четвертого. На это звучание накладывалась
мелодия из четырех тактов, которая повторялась, снова повторялась... все
собравшиеся ждали чего-то, некоторые даже наклонились вперед в ожидании...
Вдруг вступило мощное сопрано, певшее целый каскад нот, взмывавших
вверх, подобно фейерверку, над основной мелодией в басах, и затем
стихавшее. Так повторилось несколько раз - трудно было понять, поют ли в
дальнем конце рощи или где-то рядом с Чарли. Два тенора в унисон повторили
ту же мелодию и умолкли. Ее подхватил другой сильный голос, принадлежавший
одетому в синее лидомцу, сидевшему рядом с Чарли. Его голос звучал очень
сильно и как бы поплыл над рощей, освободившись от всех сопровождавших
пение форшлагов и глиссандо, преподнеся слушателям все шесть нот в их
первозданной чистоте. Все оживленно зашевелились, как бы одобряя, и
полдюжины голосов сидящих в разных местах людей, присоединились к мелодии,
повторяя вновь и вновь в унисон шесть нот. На второй из шести нот чей-то
голос начал вести мелодию сначала: пение приобрело характер фуги, вступали
голос за голосом; многоголосие усложнялось и усложнялось, возбуждая всех
присутствующих. Теперь в пении участвовали, хотя и очень тихо, басы,
придавая как бы основание синкопическому ритму музыки, вздыхавшей подобно
приливам и отливам морских волн.
Так же неожиданно, как вступило первое сопрано, в центре перед
собравшимися появилась обнаженная фигура танцующего. Она мелькала между
стволами деревьев, двигаясь и вращаясь настолько быстро, что ее очертания
невозможно было уловить. При этом фигура двигалась осторожно, обходя
всякие препятствия. Находясь рядом с Филосом, танцующий лидомец высоко
подпрыгнул и замер, упав на колени, спрятав лицо и руки в густой траве.
Появились и другие танцоры, и вскоре темная роща ожила - танцевали все, их
одежды развевались, смуглые тела мелькали. Чарли увидел, как вскочил
Филос; к своему изумлению и сам он, Чарли, поднялся влекомый потоком
звуков и движений. Он с трудом удержал себя от того, чтобы присоединиться
к морю танцующих. Чарли стоял, обняв ствол дерева, переводя дыхание, он
боялся, что не удержится на ногах в вихре непривычного танца, что его слух
не поспеет за мелодией, что зрение не сможет воспринять все происходящее
вокруг.
Все впечатления представлялись ему в виде отдельных картин -
стремительный поворот торса, напряженное, экстатическое выражение
обращенного вверх лица, шелковистые развевающиеся волосы, дрожащее тело,
крики ребенка, пробирающегося сквозь толпу танцующих, вытянутые руки,
полузакрытые глаза уже находящихся в каком-то своем мире танцоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52