"
- Да? - спросила она.
- Вы должны были понять это. Ну, я хочу, чтобы вы знали прямо сейчас,
что я ничего этого не имел ввиду - кроме того, что я так одинок. Люди не
понимают, что я не только судья, я еще и мужчина.
"В таком случае я одна из этих людей".
Она улыбнулась ему. Это был очень сложный процесс. Он включил тот
факт, что во время этой убедительной, полной жалости к себе речи его голос
стал подвывать, а черты его лица вытянулись вниз и стали похожи на морду
спаниеля. Она прикрыла глаза, чтобы избавиться от этого образа и получила
такую удивительную копию скорбной собачьей головы над его воротником, что
ей вспомнилась когда-то услышанная фраза:
- Он такой потому, что в детстве его постоянно беспокоил лай матери.
Отсюда улыбка. Он неправильно истолковал ее и взгляд, который ее
сопровождал и снова погладил ее руки. Ее улыбка исчезла, хотя она все еще
показывала зубы.
- Я вот что хочу сказать, - ворковал он, - я просто хочу, чтобы вы
любили меня ради меня самого. Мне жаль, что мне пришлось применить
какое-то давление. Просто я не хотел проиграть. И потом все приемы
дозволены... ну вы знаете.
- ...в любви и в бою, - сказала она послушно.
И это означало войну. Люби меня ради меня самого, а иначе...
- Я не стану просить от вас многого, - произнес он своими мокрыми
губами. - Просто каждый человек хочет, чтобы о нем заботились.
Она закрыла глаза, так чтобы он не мог увидеть, что она подняла их к
небу. Он не станет просить многого. Просто доносить и прятаться, чтобы
защитить его "положение" в городе. Просто это лицо, этот голос, эти
руки... свинья, шантажист, трясущийся старый волк с липкими пальцами!
"Бобби, Бобби", подумала она в отчаянии будь хорошим врачом...
Это было не все, далеко не все. Подали напитки. Его выбор для
очаровательной молодой девушки. Флип с хересом. Он был слишком сладким и
пена на нем неприятно цеплялась за ее помаду. Она прихлебывала и позволяла
сентиментальным излияниям судьи стекать с себя, кивала головой и
улыбалась, и, так часто, как только могла, выключала звук его голоса и
слушала музыку. Она была умелой и чистой - синтезатор Хаммонд, контрабас,
гитара - и какое-то время это была единственная вещь в целом мире, за
которую она могла держаться.
Как оказалось у Судьи Блуэтта была маленькая квартирка над магазином
в районе трущоб.
- Судья работает в суде и его палатах, - нараспев произнес он, - и у
него хороший дом на Холме. Но у Блуэтта человека тоже есть местечко,
удобная квартирка, бриллиант в грубой оправе, место, где он может сбросить
черную мантию, свои титулы и степени, и снова узнать, что в его венах
течет алая кровь.
- Это должно быть очень мило, - сказала она.
- Там можно спрятаться, - сказал он откровенно. - Я бы сказал двое
могут спрятаться там. Все удобства. Винный погреб под рукой, кладовая с
продуктами по первому зову. Цивилизованная глушь для ломтя хлеба, кувшина
вина и д-в-воих.
Он закончил хриплым шепотом, и у Кей возникло безумное ощущение, что
если его глаза выпучатся еще на один дюйм, то можно было бы сесть на один
и смотреть как другой выпал.
Она снова закрыла глаза и провела смотр своих ресурсов. Она
чувствовала, что у нее осталось вероятно секунд двадцать терпения.
Восемнадцать. Шестнадцать. Вот и славно. Вот дымком поднимается карьера
Бобби - облачком в форме гриба за столиком на двоих.
Он подтянул свои ноги и встал.
- Вы извините меня на минутку, - сказал и только что не щелкнул
каблуками. Он коротко пошутил по поводу дамской туалетной комнаты и о том,
что все мы люди. Он отвернулся и повернулся обратно и заметил, что это
только первая из маленьких интимных подробностей, которые им предстоит
узнать друг о друге. Он отвернулся и повернулся обратно и сказал:
- Подумайте об этом. Может быть мы сможем ускользнуть в наше
маленькое царство грез еще сегодня ночью!
Он отвернулся и если бы он снова повернулся обратно, он получил бы
французский каблук-шпильку в область своего кармана для часов.
Кей сидела за столиком одна и заметно теряла присутствие духа. Гнев и
презрение помогали ей продержаться до сих пор; а теперь, на какое-то
мгновение страх и усталость заняли их место. Ее плечи опустились и
ссутулились, а подбородок опустился, и слеза сбежала по ее щеке. Это было
на три градуса хуже, чем ужасно. Это была слишком большая плата за Клинику
Майо полную врачей. Она хотела вырваться отсюда. Что-то должно произойти,
прямо сейчас.
Что-то произошло. Пара рук появилась на скатерти перед ней.
Она подняла глаза и встретила взгляд молодого человека, который стоял
там. У него было широкое непримечательное лицо. Он был почти такой же
светловолосый, как и она, хотя глаза у него были темными. У него был
хороший рот. Он сказал:
- Многие люди не видят разницы между музыкантом и пальмой в кадке,
когда им нужно излить свою душу. Вы в опасности, Мадам.
Часть ее гнева вернулась, но он стих, поглощенный волной неловкости.
Она смогла только сказать:
- Пожалуйста, оставьте меня.
- Я не могу. Я слышал этот разговор. - Он махнул головой в сторону
туалетов. - Выход есть, если вы доверитесь мне.
- Я предпочитаю держаться того дьявола, которого я знаю, - сказала
она холодно.
- Вы послушайте меня. Послушайте, пока я не закончу. А затем сможете
поступить, как сочтете нужным. Когда он вернется, избавьтесь от него на
сегодня. Пообещайте встретить его здесь завтра вечером. Только сыграйте
все действительно хорошо. Затем скажите ему, что вы не должны уходить
отсюда вместе; вас могут увидеть. Он все равно об этом подумает.
- А потом он уходит, а я остаюсь в вашем заботливом распоряжении?
- Не будьте такой тупицей! Извините. Нет, вы уходите первой. Идете
прямо на вокзал и садитесь на первый отходящий поезд. В три часа будет на
север, и в три двенадцать на юг. Садитесь на любой из них. Отправляйтесь в
другое место, заройтесь в нору, найдите себе другую работу и не
попадайтесь на глаза.
- На что? На безумную сумму в три доллара?
Он достал длинный бумажник из внутреннего кармана своего пиджака.
- Вот три сотни. Вы достаточны умны, чтобы прорваться на этом.
- Вы сумасшедший! Вы меня не знаете, я не знаю вас. Кроме того, я
ничего не могу предложить вам на продажу.
Он сделал отчаявшийся жест.
- Кто говорил что-нибудь об этом? Я сказал садитесь на поезд - любой
поезд. Никто не будет вас преследовать.
- Вы действительно сумасшедший. А как я вам их верну?
- Вы об этом волнуетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
- Да? - спросила она.
- Вы должны были понять это. Ну, я хочу, чтобы вы знали прямо сейчас,
что я ничего этого не имел ввиду - кроме того, что я так одинок. Люди не
понимают, что я не только судья, я еще и мужчина.
"В таком случае я одна из этих людей".
Она улыбнулась ему. Это был очень сложный процесс. Он включил тот
факт, что во время этой убедительной, полной жалости к себе речи его голос
стал подвывать, а черты его лица вытянулись вниз и стали похожи на морду
спаниеля. Она прикрыла глаза, чтобы избавиться от этого образа и получила
такую удивительную копию скорбной собачьей головы над его воротником, что
ей вспомнилась когда-то услышанная фраза:
- Он такой потому, что в детстве его постоянно беспокоил лай матери.
Отсюда улыбка. Он неправильно истолковал ее и взгляд, который ее
сопровождал и снова погладил ее руки. Ее улыбка исчезла, хотя она все еще
показывала зубы.
- Я вот что хочу сказать, - ворковал он, - я просто хочу, чтобы вы
любили меня ради меня самого. Мне жаль, что мне пришлось применить
какое-то давление. Просто я не хотел проиграть. И потом все приемы
дозволены... ну вы знаете.
- ...в любви и в бою, - сказала она послушно.
И это означало войну. Люби меня ради меня самого, а иначе...
- Я не стану просить от вас многого, - произнес он своими мокрыми
губами. - Просто каждый человек хочет, чтобы о нем заботились.
Она закрыла глаза, так чтобы он не мог увидеть, что она подняла их к
небу. Он не станет просить многого. Просто доносить и прятаться, чтобы
защитить его "положение" в городе. Просто это лицо, этот голос, эти
руки... свинья, шантажист, трясущийся старый волк с липкими пальцами!
"Бобби, Бобби", подумала она в отчаянии будь хорошим врачом...
Это было не все, далеко не все. Подали напитки. Его выбор для
очаровательной молодой девушки. Флип с хересом. Он был слишком сладким и
пена на нем неприятно цеплялась за ее помаду. Она прихлебывала и позволяла
сентиментальным излияниям судьи стекать с себя, кивала головой и
улыбалась, и, так часто, как только могла, выключала звук его голоса и
слушала музыку. Она была умелой и чистой - синтезатор Хаммонд, контрабас,
гитара - и какое-то время это была единственная вещь в целом мире, за
которую она могла держаться.
Как оказалось у Судьи Блуэтта была маленькая квартирка над магазином
в районе трущоб.
- Судья работает в суде и его палатах, - нараспев произнес он, - и у
него хороший дом на Холме. Но у Блуэтта человека тоже есть местечко,
удобная квартирка, бриллиант в грубой оправе, место, где он может сбросить
черную мантию, свои титулы и степени, и снова узнать, что в его венах
течет алая кровь.
- Это должно быть очень мило, - сказала она.
- Там можно спрятаться, - сказал он откровенно. - Я бы сказал двое
могут спрятаться там. Все удобства. Винный погреб под рукой, кладовая с
продуктами по первому зову. Цивилизованная глушь для ломтя хлеба, кувшина
вина и д-в-воих.
Он закончил хриплым шепотом, и у Кей возникло безумное ощущение, что
если его глаза выпучатся еще на один дюйм, то можно было бы сесть на один
и смотреть как другой выпал.
Она снова закрыла глаза и провела смотр своих ресурсов. Она
чувствовала, что у нее осталось вероятно секунд двадцать терпения.
Восемнадцать. Шестнадцать. Вот и славно. Вот дымком поднимается карьера
Бобби - облачком в форме гриба за столиком на двоих.
Он подтянул свои ноги и встал.
- Вы извините меня на минутку, - сказал и только что не щелкнул
каблуками. Он коротко пошутил по поводу дамской туалетной комнаты и о том,
что все мы люди. Он отвернулся и повернулся обратно и заметил, что это
только первая из маленьких интимных подробностей, которые им предстоит
узнать друг о друге. Он отвернулся и повернулся обратно и сказал:
- Подумайте об этом. Может быть мы сможем ускользнуть в наше
маленькое царство грез еще сегодня ночью!
Он отвернулся и если бы он снова повернулся обратно, он получил бы
французский каблук-шпильку в область своего кармана для часов.
Кей сидела за столиком одна и заметно теряла присутствие духа. Гнев и
презрение помогали ей продержаться до сих пор; а теперь, на какое-то
мгновение страх и усталость заняли их место. Ее плечи опустились и
ссутулились, а подбородок опустился, и слеза сбежала по ее щеке. Это было
на три градуса хуже, чем ужасно. Это была слишком большая плата за Клинику
Майо полную врачей. Она хотела вырваться отсюда. Что-то должно произойти,
прямо сейчас.
Что-то произошло. Пара рук появилась на скатерти перед ней.
Она подняла глаза и встретила взгляд молодого человека, который стоял
там. У него было широкое непримечательное лицо. Он был почти такой же
светловолосый, как и она, хотя глаза у него были темными. У него был
хороший рот. Он сказал:
- Многие люди не видят разницы между музыкантом и пальмой в кадке,
когда им нужно излить свою душу. Вы в опасности, Мадам.
Часть ее гнева вернулась, но он стих, поглощенный волной неловкости.
Она смогла только сказать:
- Пожалуйста, оставьте меня.
- Я не могу. Я слышал этот разговор. - Он махнул головой в сторону
туалетов. - Выход есть, если вы доверитесь мне.
- Я предпочитаю держаться того дьявола, которого я знаю, - сказала
она холодно.
- Вы послушайте меня. Послушайте, пока я не закончу. А затем сможете
поступить, как сочтете нужным. Когда он вернется, избавьтесь от него на
сегодня. Пообещайте встретить его здесь завтра вечером. Только сыграйте
все действительно хорошо. Затем скажите ему, что вы не должны уходить
отсюда вместе; вас могут увидеть. Он все равно об этом подумает.
- А потом он уходит, а я остаюсь в вашем заботливом распоряжении?
- Не будьте такой тупицей! Извините. Нет, вы уходите первой. Идете
прямо на вокзал и садитесь на первый отходящий поезд. В три часа будет на
север, и в три двенадцать на юг. Садитесь на любой из них. Отправляйтесь в
другое место, заройтесь в нору, найдите себе другую работу и не
попадайтесь на глаза.
- На что? На безумную сумму в три доллара?
Он достал длинный бумажник из внутреннего кармана своего пиджака.
- Вот три сотни. Вы достаточны умны, чтобы прорваться на этом.
- Вы сумасшедший! Вы меня не знаете, я не знаю вас. Кроме того, я
ничего не могу предложить вам на продажу.
Он сделал отчаявшийся жест.
- Кто говорил что-нибудь об этом? Я сказал садитесь на поезд - любой
поезд. Никто не будет вас преследовать.
- Вы действительно сумасшедший. А как я вам их верну?
- Вы об этом волнуетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47