та штука летела, словно пушечное ядро. Тогда мы решили, что это кокосовый орех, хоть я и подумал, что он слишком маленький и летел как-то странно.
24 июля, среда. Вновь сгустились сумерки, и как только на столе появилась лампа, повторилась та же история. И вновь снаряд просвистел мимо моего уха. Поверить в один орех я был согласен, во второй отказался наотрез. Кокосовый орех не прилетает в безветренный вечер, словно выпущенный из пращи под углом примерно пятнадцать градусов к горизонту, кокосовые орехи не падают две ночи подряд в одно время и в одно место, кроме того, как будто бы выбирался определенный момент, когда приносили лампу, и метили в определенного человека, главу семьи. Я мог ошибаться, но счел, что это способ запугивания, что снаряд представлял собой камень и был нацелен, чтобы испугать, а не поразить.
Никакая мысль не разозлит мужчину сильнее. Я выбежал на дорогу, где туземцы, как обычно, прогуливались в темноте, ко мне присоединился Мака с фонарем. Я перебегал от одного человека к другому, сверкал глазами в совершенно невинные лица, задавал бессмысленные вопросы и рассыпал пустые угрозы. Оттуда я перенес свой гнев (достойный сына любой королевы в истории) к Рикам. Они с подавленным видом выслушали меня, уверили, что трюк с бросанием камня на стол, за которым сидит семья, не нов, что он означает злобное намерение и связан с внушающими тревогу настроениями туземцев. И тут правда, столь долго скрываемая от нас, вышла наружу. Король нарушил обещание, презрел депутацию — тапу по-прежнему не было восстановлено, бар «Земля, где мы живем», по-прежнему торговал спиртным, и тот квартал города раздирали постоянные ссоры. Но худшее было впереди: готовилось празднество по случаю дня рождения маленькой принцессы, и со дня на день ожидали подчиненных вождей Кумы и Малого Макина. Они были сильны свитой многочисленных и диковатых соплеменников, а верность обоих, как в прежние времена Дугласов, считалась сомнительной. Вождь Кумы (невысокий толстяк) никогда не посещал дворец, никогда не входил в город, а сидел на берегу на матраце. Положив на колени винтовку, чем выражал недоверие и презрение. Караити, вождь Малого Макина, хоть и был более смелым, не считался более дружелюбным, и не только эти вассалы относились с подозрением к трону, но и их сторонники разделяли их враждебность. Уже происходили драки, за нанесенные удары в любое время могли отплатить кровью. Несколько чужаков уже появились здесь и пьянствовали. Если попойка будет продолжаться, то, когда они явятся сюда всей толпой, можно ожидать стычки, возможно, революции.
На этих островах количество проданного спиртного — мера зависти торговцев: один начинает, другие стараются не отставать. Тому, у кого больше всех джина и кто продает его направо и налево, гарантирована львиная доля копры. Все считали это дело в высшей степени выгодным, однако небезопасным, непорядочным, недостойным. Один торговец на Тараве, распаленный острой конкуренцией, привез много ящиков джина. Он рассказывал мне, что потом, пока джин не кончился, днем и ночью сидел дома, не смея прекратить продажу, не решаясь выйти. Все кусты в округе были заполнены орущими пьяницами. И особенно ночью, когда боялся спать, слыша в темноте вокруг голоса и выстрелы, он горько раскаивался.
— Господи, — вспоминал он, — я чуть жизни не лишился из-за этого гнусного дела!
В истории островов Гилберта подобная сцена часто повторялась; и раскаивающийся торговец сидел, с нетерпением дожидаясь дня, мучительно прислушивался, не идут ли его убить, и делал выводы на будущее. Начать это дело легко, но прекращать опасно. Туземцы на свой манер порядочные и законопослушные люди, помнящие о долгах, внимающие голосу своих установлений; когда торговец хочет ускорить это событие, то есть получить долги, и отказывается продавать спиртное, он подвергает себя риску.
Отсюда в известной мере беспокойство и беспомощность мистера Рика. Он и Том, встревоженные буйством в «Сан-Су-си», прекратили продажу; сделали они это без риска, так как бар «Земля, где мы живем» продолжал торговать; кроме того, они утверждали, что начали первыми. Какой шаг можно было предпринять? Мог ли мистер Рик пойти к мистеру Маллеру (с которым он поддерживал отношения) и обратиться к нему так: «Я продавал спиртное больше вас, теперь вы — больше меня, и я прошу вас отказаться от своей выгоды. Я спокойно закрыл свой бар благодаря тому, что вы продолжали работать, но теперь думаю, что пора и вам закрываться. Я начинаю бояться». Об этом не могло быть и речи. Требовалось найти кого-то другого, на краю города жил один человек, по крайней мере, не интересующийся копрой. Это был я. Я приплыл на шхуне Уайтмена, жил на его территории, ежедневно общался с людьми из его окружения. Но как я сунусь в частные дела кроуфордовского агента и буду требовать от него поступиться своими интересами и рискнуть своей жизнью?! Но каким бы я ни был плохим, другого не имелось; кроме того, после истории с камнем я был настроен решительно, и я счел уместным показаться в том баре.
Вечер был очень темным. В церкви шла служба, и здание светилось через все щели. Я видел еще несколько огней, но смутно различал множество людей, шевелящихся в темноте, слышал нестройный ропот негромких голосов, звучащих заговорщицки. Дом Маллера был освещен не весь, там стояла полная тишина, ворота заперты. Открыть засов я никак не мог. Неудивительно, поскольку потом узнал, что он длиной четыре-пять футов — прямо как в крепости. Пока я еще возился с ним, изнутри подошла собака и подозрительно обнюхала мои руки, поэтому мне пришлось позвать:
— Эй, хозяин!
Мистер Маллер вышел и в темноте высунул подбородок поверх частокола.
— Кто там? — спросил он голосом человека, не расположенного привечать незнакомцев.
— Моя фамилия Стивенсон, — ответил я.
— А, мистер Стивенсон? Я вас не узнал. Входите.
Мы вошли в темный бар, я привалился к стойке, он к стене. Свет шел только из спальни, где его семья укладывалась спать, он падал мне прямо на лицо. Но мистер Маллер стоял в тени. Вне всякого сомнения, он ожидал того, что предстояло, и искал более выгодной позиции. Но для человека, который хочет убедить и которому нечего скрывать, моя позиция была предпочтительнее.
— Послушайте, — начал я, — говорят, вы продаете туземцам спиртное.
— Другие делали это раньше меня, — язвительно ответил он.
— Несомненно, и я собираюсь говорить не о прошлом, а о будущем. Пообещайте, что будете осмотрительны с этими напитками.
— А почему вас это беспокоит? — спросил он и насмешливо добавил: — Боитесь за свою жизнь?
— Дело не в этом, — ответил я. — Мы оба знаем, что спиртное вообще не стоило бы продавать.
— Том и мистер Рик продавали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
24 июля, среда. Вновь сгустились сумерки, и как только на столе появилась лампа, повторилась та же история. И вновь снаряд просвистел мимо моего уха. Поверить в один орех я был согласен, во второй отказался наотрез. Кокосовый орех не прилетает в безветренный вечер, словно выпущенный из пращи под углом примерно пятнадцать градусов к горизонту, кокосовые орехи не падают две ночи подряд в одно время и в одно место, кроме того, как будто бы выбирался определенный момент, когда приносили лампу, и метили в определенного человека, главу семьи. Я мог ошибаться, но счел, что это способ запугивания, что снаряд представлял собой камень и был нацелен, чтобы испугать, а не поразить.
Никакая мысль не разозлит мужчину сильнее. Я выбежал на дорогу, где туземцы, как обычно, прогуливались в темноте, ко мне присоединился Мака с фонарем. Я перебегал от одного человека к другому, сверкал глазами в совершенно невинные лица, задавал бессмысленные вопросы и рассыпал пустые угрозы. Оттуда я перенес свой гнев (достойный сына любой королевы в истории) к Рикам. Они с подавленным видом выслушали меня, уверили, что трюк с бросанием камня на стол, за которым сидит семья, не нов, что он означает злобное намерение и связан с внушающими тревогу настроениями туземцев. И тут правда, столь долго скрываемая от нас, вышла наружу. Король нарушил обещание, презрел депутацию — тапу по-прежнему не было восстановлено, бар «Земля, где мы живем», по-прежнему торговал спиртным, и тот квартал города раздирали постоянные ссоры. Но худшее было впереди: готовилось празднество по случаю дня рождения маленькой принцессы, и со дня на день ожидали подчиненных вождей Кумы и Малого Макина. Они были сильны свитой многочисленных и диковатых соплеменников, а верность обоих, как в прежние времена Дугласов, считалась сомнительной. Вождь Кумы (невысокий толстяк) никогда не посещал дворец, никогда не входил в город, а сидел на берегу на матраце. Положив на колени винтовку, чем выражал недоверие и презрение. Караити, вождь Малого Макина, хоть и был более смелым, не считался более дружелюбным, и не только эти вассалы относились с подозрением к трону, но и их сторонники разделяли их враждебность. Уже происходили драки, за нанесенные удары в любое время могли отплатить кровью. Несколько чужаков уже появились здесь и пьянствовали. Если попойка будет продолжаться, то, когда они явятся сюда всей толпой, можно ожидать стычки, возможно, революции.
На этих островах количество проданного спиртного — мера зависти торговцев: один начинает, другие стараются не отставать. Тому, у кого больше всех джина и кто продает его направо и налево, гарантирована львиная доля копры. Все считали это дело в высшей степени выгодным, однако небезопасным, непорядочным, недостойным. Один торговец на Тараве, распаленный острой конкуренцией, привез много ящиков джина. Он рассказывал мне, что потом, пока джин не кончился, днем и ночью сидел дома, не смея прекратить продажу, не решаясь выйти. Все кусты в округе были заполнены орущими пьяницами. И особенно ночью, когда боялся спать, слыша в темноте вокруг голоса и выстрелы, он горько раскаивался.
— Господи, — вспоминал он, — я чуть жизни не лишился из-за этого гнусного дела!
В истории островов Гилберта подобная сцена часто повторялась; и раскаивающийся торговец сидел, с нетерпением дожидаясь дня, мучительно прислушивался, не идут ли его убить, и делал выводы на будущее. Начать это дело легко, но прекращать опасно. Туземцы на свой манер порядочные и законопослушные люди, помнящие о долгах, внимающие голосу своих установлений; когда торговец хочет ускорить это событие, то есть получить долги, и отказывается продавать спиртное, он подвергает себя риску.
Отсюда в известной мере беспокойство и беспомощность мистера Рика. Он и Том, встревоженные буйством в «Сан-Су-си», прекратили продажу; сделали они это без риска, так как бар «Земля, где мы живем» продолжал торговать; кроме того, они утверждали, что начали первыми. Какой шаг можно было предпринять? Мог ли мистер Рик пойти к мистеру Маллеру (с которым он поддерживал отношения) и обратиться к нему так: «Я продавал спиртное больше вас, теперь вы — больше меня, и я прошу вас отказаться от своей выгоды. Я спокойно закрыл свой бар благодаря тому, что вы продолжали работать, но теперь думаю, что пора и вам закрываться. Я начинаю бояться». Об этом не могло быть и речи. Требовалось найти кого-то другого, на краю города жил один человек, по крайней мере, не интересующийся копрой. Это был я. Я приплыл на шхуне Уайтмена, жил на его территории, ежедневно общался с людьми из его окружения. Но как я сунусь в частные дела кроуфордовского агента и буду требовать от него поступиться своими интересами и рискнуть своей жизнью?! Но каким бы я ни был плохим, другого не имелось; кроме того, после истории с камнем я был настроен решительно, и я счел уместным показаться в том баре.
Вечер был очень темным. В церкви шла служба, и здание светилось через все щели. Я видел еще несколько огней, но смутно различал множество людей, шевелящихся в темноте, слышал нестройный ропот негромких голосов, звучащих заговорщицки. Дом Маллера был освещен не весь, там стояла полная тишина, ворота заперты. Открыть засов я никак не мог. Неудивительно, поскольку потом узнал, что он длиной четыре-пять футов — прямо как в крепости. Пока я еще возился с ним, изнутри подошла собака и подозрительно обнюхала мои руки, поэтому мне пришлось позвать:
— Эй, хозяин!
Мистер Маллер вышел и в темноте высунул подбородок поверх частокола.
— Кто там? — спросил он голосом человека, не расположенного привечать незнакомцев.
— Моя фамилия Стивенсон, — ответил я.
— А, мистер Стивенсон? Я вас не узнал. Входите.
Мы вошли в темный бар, я привалился к стойке, он к стене. Свет шел только из спальни, где его семья укладывалась спать, он падал мне прямо на лицо. Но мистер Маллер стоял в тени. Вне всякого сомнения, он ожидал того, что предстояло, и искал более выгодной позиции. Но для человека, который хочет убедить и которому нечего скрывать, моя позиция была предпочтительнее.
— Послушайте, — начал я, — говорят, вы продаете туземцам спиртное.
— Другие делали это раньше меня, — язвительно ответил он.
— Несомненно, и я собираюсь говорить не о прошлом, а о будущем. Пообещайте, что будете осмотрительны с этими напитками.
— А почему вас это беспокоит? — спросил он и насмешливо добавил: — Боитесь за свою жизнь?
— Дело не в этом, — ответил я. — Мы оба знаем, что спиртное вообще не стоило бы продавать.
— Том и мистер Рик продавали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83