– И разминулась со мной на два дня, – сказал я.
– Разминулась с тобой? Где же?
– А ты думала, я видел чумазого пастушка в пламени? Нет, я сам был там. – И я коротко рассказал ей, как побывал в Сегонтиуме и посетил исчезнувшее святилище. – Когда мальчик сказал мне про тебя и двух твоих слуг, я, глупец, решил, что это была Моргауза. Он не описал той дамы, сказал только, что она была... Постой, он сказал, что это была королева и слуги имели королевские знаки. Вот почему я предположил...
Я остановился на полуслове. Ее рука вдруг судорожно сжала мою. Веселый свет в серых глазах померк; она смотрела мне в лицо со страхом и мольбой. Не понадобилось провидческого дара, чтобы догадаться о том, чего она мне не рассказала, и понять, почему Артур и все остальные избегали упоминать в разговоре со мной ее имя. Нет, она не отняла у меня хитростью мою волшебную силу и не приложила руку к моей погибели – просто-напросто, когда не стало старого волшебника, она привела к себе на ложе молодого мужчину.
Мне показалось, что этой минуты я ждал давно. Улыбнувшись, я мягко спросил:
– Ну и кто же он, твой король?
Щеки ее залил румянец. Глаза опять увлажнились слезами.
– Я должна была признаться сразу. Меня предупредили, что ты ничего не знаешь. Но у меня не хватило духу, Мерлин.
– Напрасно ты так сокрушенно смотришь, моя дорогая. Что у нас было, то было, а дважды выпить один глоток эликсира невозможно. Будь я все еще хоть вполовину волшебником, я бы давным-давно все понял. Кто он?
– Пелеас.
Я знал этого юного короля, он был красив и приветлив и имел веселый, легкий нрав в противовес сумрачному складу ее натуры. Я отозвался о нем с похвалой, она успокоилась и принялась, увлекаясь, рассказывать о своем замужестве. А я слушал и смотрел на нее. Теперь мне стали заметны происшедшие в ней перемены, и я отвес их за счет магической силы, легшей тяжелым грузом на ее плечи. Моя нежная Вивиана ушла вместе со мной в туманные дали. А в этой, что сидела передо мной, появилась твердость, ровная и необоримая, и жесткая сила, и блеск, подобный блеску наточенного клинка. И в голосе ее стали слышны отзвуки глубоких тонов, властных и весомых, какими бог вещает свою волю смертным. Когда-то эти черты облика и речи были свойственны мне. Но я, принимая в начале жизненного пути свою судьбу, не брал на себя обязательств любви. Надеюсь, подумал я, что у Пелеаса сильный характер.
– О да, – сказала мне Вивиана. – Очень.
Я вздрогнул и очнулся. Она сидела, склонив голову набок, и смотрела на меня, в глазах ее опять искрился смех. Я рассмеялся вместе с нею. А потом протянул к ней руки. Она прильнула ко мне, подняла ко мне лицо. И я поцеловал ее губы, сначала со страстью, потом с нежностью, а потом отпустил ее,

10
Рождество в Каэрлеоне. Одна за другой проходят перед моим взором картины: солнце, и снег, и свет факелов, молодость и смех, отвага и гордость свершений и время, отвоеванное у забвения. Мне стоит только закрыть глаза, да нет, даже и этого не надо, достаточно посмотреть в огонь, и все это снова со мной.
Вот Вивиана подводит ко мне Пелеаса, который обращается со мною почтительно, а с ней любовно; он – король и муж.
– Она принадлежит Верховному королю, а уж потом мне, – говорит он. – А я... со мной то же самое. Я принадлежал ему еще задолго до того, как попал в ее сети. Перед Верховным королем и господом богом кто из нас сам себе господин?
А вот Бедуир, однажды вечером он встретился мне у реки, медленно катившей свои обильные мутно-серые воды между зимних берегов. В прибрежных камышах плавала, промеривая илистое дно, флотилия белых лебедей. Начинался снегопад, в тихом воздухе медленно кружили подобные пушинкам невесомые снежные хлопья.
– Мне объяснили, что ты пошел в эту сторону, – сказал мне Бедуир. – Я за тобой. Король тебя ждет. Пойдем. Смотри, как холодно, и еще холодает. – А на пути ко дворцу он мне сказал: – Есть новости о Моргаузе. Она отослана обратно в Лотиан и будет жить в Каэр Эйдине в обители монахинь. О том, чтобы ее там содержали под надежным надзором, позаботится Тидваль. И ходят слухи, что туда же к ней пришлют ее сестрицу Моргану. Король Урбген, говорят, не может ей простить, что она едва не втянула его в изменнический заговор, и опасается, как бы пятно позора не легло на него и его сыновей, если она останется в его доме. К тому же еще, она взяла себе в любовники Акколона. Так что Урбген намерен ее от себя отослать и хочет только испросить согласия Артура. Не сомневаюсь, что он его получит. Артуру спокойнее будет, если обе его любящие сестрицы окажутся взаперти и где-нибудь как можно дальше отсюда. А мысль эта принадлежит Вивиане, – со смехом добавил он и искоса взглянул на меня. – Ты меня прости, Мерлин, но теперь, когда врагами короля оказались женщины... разве не к лучшему, что и управляется с ними тоже женщина? А тебе, на мой взгляд, надо радоваться, раз можно не ввязываться в это дело...
Вот Гвиневера за ткацким станком. Ясное утро, под окном блестит на солнце снег, а на подоконнике поет птица в клетке. Королевины руки праздно покоятся среди пестрых нитей, прелестная головка повернута к окну: во рву играют мальчики. «Это могли бы быть мои сыновья» – так говорит она. Но глаза ее следуют не за белокурыми детьми Лота, они устремлены лишь на темноволосого отрока Мордреда, который стоит чуть поодаль, но не как отверженный, следящий за игрой счастливых братьев, а скорее как принц, наблюдающий за своими подданными.
А вот и сам Мордред. Мне не довелось беседовать с ним. Мальчики почти все время проводили на детской половине, занимались с учителем фехтования или с другими наставниками, которым поручено было их образование. Но однажды на исходе серого зимнего дня я случайно заметил его у ворот сада – он словно поджидал там кого-то. Я остановился в отдалении, не зная, какими словами его приветствовать, ведь я был всем известным врагом его матери. Но тут он вдруг вскинул голову и сделал шаг вперед. Из-за облетевших розовых кустов вышли король с королевой. Что меж ними было сказано, я на расстоянии не слышал, видел только, как королева улыбнулась и протянула мальчику руку, а король с ласковым видом произнес какие-то слова, Мордред ответил. И они втроем пошли из ворот – король, королева, а между ними Мордред.
И, наконец, сам Артур однажды вечером в личных королевских покоях, куда Вивиана принесла ларец – показать сокровища из Сегонтиума.
Ларец стоял на мраморном столе, принадлежавшем еще моему отцу, металлический, массивный, с исцарапанной, промятой крышкой – она выдержала при оползне удары камней и обломков рухнувшего храма. Король наложил на нее руки. Она не сразу поддалась, но потом он ее поднял, легко, как древесный лист.
Внутри лежало все, как я запомнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136