Может, она, как-то, по-своему, "давит" на него и это, а ничто другое, мешает ему расслабиться?" Он взглянул на жену друга глазами, в которых "плавало" одно большое пятно неприязни, похожее на бензиновую лужицу. Татьяна взгляд перехватила мгновенно. Так мощный радар улавливает сразу появление в воздушном пространстве летательного аппарата. Она, видимо, обладала сверхчуствительным "радаром".
Филимонов смутился.
- Господа, господа! Водка киснет! - бросился он, суетливо, расшевеливать гостей.
- Сергей Павлович! А как тебе удалось из "товарищей" - мимикрировать и приспособиться к "господам"? Наверно, сильно пришлось помучиться? "мимикрировать" Татьяна сумела выделить так, что все заулыбались. Даже, "профессиональный" молчун, сосед Саша, которого, все-же, Филимонов продолжал подозревать в дремучей ограниченности.
- "Товарищ", по мне, и теперь - лучше звучит. Но, надо же, идти в ногу со временем!
- Мне, кажется, что существуют такие ортодоксы, которым это не под силу. Как бы, они не исхитрялись и какую бы способность к мимикрии не обнаруживали.
- Все пенсионеры - ортодоксы. Я, пожалуй, то же - ортодокс! Правда, не вижу в этом ничего плохого. Что плохого в том, чтоб быть ортодоксом? обратился он напрямую к Саше, с подвохом, конечно.
Тот покраснел в секунду.
- Ортодоксом?... Быть? Ну... Это...Это, нечто... Вроде... Я не уверен...
- Быть ортодоксом - это, значит, элементарно, не понимать настоящего и не предчувствовать будущего. Это, значит, жить устаревшими понятиями и цепляться за изжитые идеалы, - сказала Татьяна, словно, зачитала статью из Уголовного кодекса.
- В таком случае, я то же - ортодокс! - неожиданно вмешался Дрозд, но развивать и пояснять мысль не стал, а опрокинул стопку водки, в одиночку, не дожидаясь остальных. Татьяна пробежалась по нему взглядом, не задерживаясь, скользнув, как лучом фонарика скользят по предмету, не вызывающему интереса.
Часам, к восьми, компания напоминала людей, запертых в одной камере и вынужденных терпеть друг друга. Гости, поочередно, еще стараясь, как-то, это прикрыть, поглядывали на часы. Действие, имеющее ту же заразительную силу, что зевота.
Этот день рождения, наверно, так и уложился бы "в пластах памяти" нервным дрожащим листом, если бы, вдруг, не раздался звонок в дверь и в квартиру, пошатываясь и пьяно запинаясь, не ввалился (именно, так) Черноусов. Его невозможно было отличить от бомжа "с трех вокзалов". По внешнему виду. Помятый, словно, спал не раздеваясь - в пальто; измазанный чем-то, дурно пахнущим; с постыдным синяком под глазом. Посеребренная аристократическая бородка торчала острыми концами, как куски разбитого стекла.
- Здорово, Филимон! Вот, понимаешь... , решил я... . Что же я решил? Ах, да! Я решил зайти... Ну, да! К тебе! У тебя же..., это... день рождения? Я правильно говорю? У тебя сегодня... день рождения? Только, я без подарка... Прости...
Все изумленно оглядывали нежданного гостя.
- Это Черноусов. Андрей Черноусов. Писатель и мой сокурсник по институту, - поспешно начал объяснять Филимонов, - Извините! Мы сейчас вернемся!
Он схватил Андрея под руку и потащил в ванную.
- Врет, Филимон! Никакой я не писатель. Дерьмо я, а не писатель, фраза вышла ровной, как линейка.
- Мы, пожалуй, пойдем, - поднялась Надя, следом за которой поднялся и ее муж, будто, соединенный с ней каким то хитрым механизмом, заставляющим его повторять ее движения.
- Да, пожалуй, и нам пора, - поддержал начинание Дрозд.
Маша не возражала и облегченно вздохнула, когда дверь глухо пристукнула за ушедшими. Она прошла по коридору и прислушилась к голосам в ванной, но за шумом воды, пущенной, видать, "на всю катушку", расслышать ничего не смогла. "Где Наташку носит?" - подумала она и посмотрела на настенные часы.
- Ты, именинник, врешь по неведению, а я - из зависти! Вот в чем разница! - водная процедура вернула Черноусову способность говорить членораздельно. Теперь он был без пальто, в том же свитере, что и тогда, в ресторане.
- Постой, дружище, постой! Не стоит так торопиться, - Филимонов аккуратным плавным движением подхватил фужер, который Черноусов, с завидной расторопностью, успел наполнить по самые края.
- Да, ты чего? Не видишь - человеку плохо?
- Вижу, дружище, вижу, - успокоил Филимонов приятеля и протянул ему рюмку с водкой.
Андрей оспаривать "подмену" не стал. "Синичка" была уже в руках, а "сушняк" сдавливал горло.
- Так! За что пить будем? - заторопился он, опять, забывая причину своего нахождения здесь.
- За меня, Андрей! Не против?
- О, дьявол! Прости! Филимон! Ты всегда был "своим" парнем, несмотря на то, что много времени провел среди гнид и ползучих гадов! Я всегда, между прочим, удивлялся, что ты сумел так долго просуществовать в той среде. И не стать гнидой! Ты - простой честный малый! За тебя!
Черноусов, видать по всему, находился в той стадии запоя, когда желудок перестает нуждаться в пище и держится, исключительно, за счет водки. Потому закусывать не стал, а вместо того - закурил.
- А ты чего куролесишь? - спокойно поинтересовался Филимонов, Что-нибудь случилось?
- Случилось, - согласился Андрей, - Давай еще по одной? Ты не бойся! Мне будет только на пользу.
- Ну, смотри, - Филимонов наполнил рюмки.
- За тебя!
- И за тебя!
Черноусов сделал пару затяжек. Глаза его заблестели, словно, кто-то, подпустил в зрачки несколько капель глицерина и сразу напомнили институтские годы и молодого Андрея. "Филимон" - это оттуда, с той поры. Андрея прозывали - "Усатый". Не из-за усов, усов он не носил. И бороды, тогда, то же - не было. Из-за фамилии.
- Помнишь, наш разговор в ресторане? - начал Черноусов.
- Конечно.
- Так вот. Все, что я сказал - забудь! Все - неправда! От зависти и отсутствия таланта все это было сказано. Не писатель я - дерьмо!
- Во, дает! - раздался восхищенный голос Наташки. Она стояла в дверях, в джинсах и тонком свитерочке. Длинные волосы, причудливо раскручиваясь, перемещались постоянно, принимая новую форму при каждом движении головы, напоминая детскую игрушку - калейдоскоп, с прыгающей разноцветной мозаикой.
- Да, девушка! Именно, так! Дерьмо! - продолжал Черноусов, нисколько не удивляясь появлению молодой особы. За последние три дня он перебывал в таких неожиданных местах и так привык к перемене лиц, что возникшее, вдруг, еще одно новое лицо ничего не добавляло, и ничего не убавляло в том хаосе, который нагромаждался в его черепе, - Да, Вы проходите, присаживайтесь. Думаю, Вам будет то же интересно.
Нерешительно вошла Маша, словно, находилась в чужом доме. Человеку не по себе. Стоит ли становиться свидетелем пьяных откровений? Но любопытство перевешивало "на добрых полкило"! Такое сравнение пришло ей на ум и вызвало улыбку. "Мышление продавца со стажем".
- Здравствуйте, дамочка! И Вы, то же, пожалуйста, проходите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Филимонов смутился.
- Господа, господа! Водка киснет! - бросился он, суетливо, расшевеливать гостей.
- Сергей Павлович! А как тебе удалось из "товарищей" - мимикрировать и приспособиться к "господам"? Наверно, сильно пришлось помучиться? "мимикрировать" Татьяна сумела выделить так, что все заулыбались. Даже, "профессиональный" молчун, сосед Саша, которого, все-же, Филимонов продолжал подозревать в дремучей ограниченности.
- "Товарищ", по мне, и теперь - лучше звучит. Но, надо же, идти в ногу со временем!
- Мне, кажется, что существуют такие ортодоксы, которым это не под силу. Как бы, они не исхитрялись и какую бы способность к мимикрии не обнаруживали.
- Все пенсионеры - ортодоксы. Я, пожалуй, то же - ортодокс! Правда, не вижу в этом ничего плохого. Что плохого в том, чтоб быть ортодоксом? обратился он напрямую к Саше, с подвохом, конечно.
Тот покраснел в секунду.
- Ортодоксом?... Быть? Ну... Это...Это, нечто... Вроде... Я не уверен...
- Быть ортодоксом - это, значит, элементарно, не понимать настоящего и не предчувствовать будущего. Это, значит, жить устаревшими понятиями и цепляться за изжитые идеалы, - сказала Татьяна, словно, зачитала статью из Уголовного кодекса.
- В таком случае, я то же - ортодокс! - неожиданно вмешался Дрозд, но развивать и пояснять мысль не стал, а опрокинул стопку водки, в одиночку, не дожидаясь остальных. Татьяна пробежалась по нему взглядом, не задерживаясь, скользнув, как лучом фонарика скользят по предмету, не вызывающему интереса.
Часам, к восьми, компания напоминала людей, запертых в одной камере и вынужденных терпеть друг друга. Гости, поочередно, еще стараясь, как-то, это прикрыть, поглядывали на часы. Действие, имеющее ту же заразительную силу, что зевота.
Этот день рождения, наверно, так и уложился бы "в пластах памяти" нервным дрожащим листом, если бы, вдруг, не раздался звонок в дверь и в квартиру, пошатываясь и пьяно запинаясь, не ввалился (именно, так) Черноусов. Его невозможно было отличить от бомжа "с трех вокзалов". По внешнему виду. Помятый, словно, спал не раздеваясь - в пальто; измазанный чем-то, дурно пахнущим; с постыдным синяком под глазом. Посеребренная аристократическая бородка торчала острыми концами, как куски разбитого стекла.
- Здорово, Филимон! Вот, понимаешь... , решил я... . Что же я решил? Ах, да! Я решил зайти... Ну, да! К тебе! У тебя же..., это... день рождения? Я правильно говорю? У тебя сегодня... день рождения? Только, я без подарка... Прости...
Все изумленно оглядывали нежданного гостя.
- Это Черноусов. Андрей Черноусов. Писатель и мой сокурсник по институту, - поспешно начал объяснять Филимонов, - Извините! Мы сейчас вернемся!
Он схватил Андрея под руку и потащил в ванную.
- Врет, Филимон! Никакой я не писатель. Дерьмо я, а не писатель, фраза вышла ровной, как линейка.
- Мы, пожалуй, пойдем, - поднялась Надя, следом за которой поднялся и ее муж, будто, соединенный с ней каким то хитрым механизмом, заставляющим его повторять ее движения.
- Да, пожалуй, и нам пора, - поддержал начинание Дрозд.
Маша не возражала и облегченно вздохнула, когда дверь глухо пристукнула за ушедшими. Она прошла по коридору и прислушилась к голосам в ванной, но за шумом воды, пущенной, видать, "на всю катушку", расслышать ничего не смогла. "Где Наташку носит?" - подумала она и посмотрела на настенные часы.
- Ты, именинник, врешь по неведению, а я - из зависти! Вот в чем разница! - водная процедура вернула Черноусову способность говорить членораздельно. Теперь он был без пальто, в том же свитере, что и тогда, в ресторане.
- Постой, дружище, постой! Не стоит так торопиться, - Филимонов аккуратным плавным движением подхватил фужер, который Черноусов, с завидной расторопностью, успел наполнить по самые края.
- Да, ты чего? Не видишь - человеку плохо?
- Вижу, дружище, вижу, - успокоил Филимонов приятеля и протянул ему рюмку с водкой.
Андрей оспаривать "подмену" не стал. "Синичка" была уже в руках, а "сушняк" сдавливал горло.
- Так! За что пить будем? - заторопился он, опять, забывая причину своего нахождения здесь.
- За меня, Андрей! Не против?
- О, дьявол! Прости! Филимон! Ты всегда был "своим" парнем, несмотря на то, что много времени провел среди гнид и ползучих гадов! Я всегда, между прочим, удивлялся, что ты сумел так долго просуществовать в той среде. И не стать гнидой! Ты - простой честный малый! За тебя!
Черноусов, видать по всему, находился в той стадии запоя, когда желудок перестает нуждаться в пище и держится, исключительно, за счет водки. Потому закусывать не стал, а вместо того - закурил.
- А ты чего куролесишь? - спокойно поинтересовался Филимонов, Что-нибудь случилось?
- Случилось, - согласился Андрей, - Давай еще по одной? Ты не бойся! Мне будет только на пользу.
- Ну, смотри, - Филимонов наполнил рюмки.
- За тебя!
- И за тебя!
Черноусов сделал пару затяжек. Глаза его заблестели, словно, кто-то, подпустил в зрачки несколько капель глицерина и сразу напомнили институтские годы и молодого Андрея. "Филимон" - это оттуда, с той поры. Андрея прозывали - "Усатый". Не из-за усов, усов он не носил. И бороды, тогда, то же - не было. Из-за фамилии.
- Помнишь, наш разговор в ресторане? - начал Черноусов.
- Конечно.
- Так вот. Все, что я сказал - забудь! Все - неправда! От зависти и отсутствия таланта все это было сказано. Не писатель я - дерьмо!
- Во, дает! - раздался восхищенный голос Наташки. Она стояла в дверях, в джинсах и тонком свитерочке. Длинные волосы, причудливо раскручиваясь, перемещались постоянно, принимая новую форму при каждом движении головы, напоминая детскую игрушку - калейдоскоп, с прыгающей разноцветной мозаикой.
- Да, девушка! Именно, так! Дерьмо! - продолжал Черноусов, нисколько не удивляясь появлению молодой особы. За последние три дня он перебывал в таких неожиданных местах и так привык к перемене лиц, что возникшее, вдруг, еще одно новое лицо ничего не добавляло, и ничего не убавляло в том хаосе, который нагромаждался в его черепе, - Да, Вы проходите, присаживайтесь. Думаю, Вам будет то же интересно.
Нерешительно вошла Маша, словно, находилась в чужом доме. Человеку не по себе. Стоит ли становиться свидетелем пьяных откровений? Но любопытство перевешивало "на добрых полкило"! Такое сравнение пришло ей на ум и вызвало улыбку. "Мышление продавца со стажем".
- Здравствуйте, дамочка! И Вы, то же, пожалуйста, проходите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39