Объявился он месяца через два, почти ночью и слегка "под градусом". И то, и другое было ему не свойственно. Однако, "Белый аист" и лимон, как всегда, оказались в его дипломате.
Дрозд улыбался и переводил изучающий взгляд с Филимонова на Машу.
- Знаю. Знаю, что говорят в связи с моим увольнением. Все это ерунда! Придет время, и я Вам расскажу все детали. А пока выражусь, может замысловато, но, по сути, верно. Если в банку, с пожирающими друг друга тараканами, случайно запрыгнуть кузнечику с радостным желанием прекратить междоусобицу, то на какое-то мгновенье кровавая бойня, действительно, стихнет. Ровно настолько, сколько потребуется, чтоб разодрать непрошеного гостя в клочья и "смолотить" его со всеми потрохами. Больше мне добавить нечего. Пока, нечего. Когда-нибудь, вернемся к этому разговору.
Филимоновы, естественно, не настаивали. Как бы не были близки люди, всегда нужно оставаться чутким и не вторгаться (на правах друга) туда, куда Вас не звали. Потом он опять пропал на пару месяцев. Пришел замотанным и раздраженным, как раньше, но это была какая-то иная замотанность и иное раздражение. Оно не смывалось. Дрозд принимал прежние позы, заводил прежние разговоры, садился за тот же стул, в том же месте, втягивал носом запах кухни, словно, надеясь вызвать прежние ощущения. Не получалось. Визиты становились реже. Иногда, звонил по телефону. Как будто, что-то, искал. Не находил. Последние полгода они и вовсе не общались.
- Позвони Дрозду! Ну, хотя бы, ради приличия. Узнай, что у него нового, - настаивала Маша.
Трубку сняла Татьяна, и Сергей недовольно поморщился. Жена Дрозда, художник по рекламе, недолюбливала его и не считала нужным это скрывать. Сначала Филимонов пытался разобраться в собственном поведении (Что не так? Не очень то приятно появляться в доме, где Вас демонстративно терпят).
Но, как он не напрягался, как не старался проанализировать свои поступки, речь, выражения, манеру здороваться, пить кофе, сморкаться, прояснить ситуацию не удавалось. "Черт с ней", решил, наконец, Сергей, но с того времени находил тысячи уловок избегать приятельского дома. Георгий вел себя отстранено. В упор не замечал конфликт. (Это, при его то, профессиональной наблюдательности!) Лишь, однажды, и то, косвенно, он осторожно приблизился к этой теме. Филимонов в тот раз начал жаловаться на дочь. На непонимание, на то, что у нее "странные" интересы.
- Ее, даже, наша отечественная история не интересует.
- Ну и что? В нормальной стране обыватель не знает имен политиков. Какая разница? Сегодня один, завтра другой. Ни моральные ценности общества, ни строй от этого не меняются. Обыватель - -это и есть средний класс. Основная единица классического государства. На нем, на обывателе держится мир. Разве человек рожден для того, чтоб устраивать заговоры, перевороты, революции? По своей природе? Нет, конечно. Это все фантазии шизофреников. Человек на земле для того, чтоб любить и воспитывать детей. Нет ничего более мудрого, чем простое счастье обывателя. Не любит Наташка историю? Читает непонятные книги? Да, ради Бога! Она ведь не принимает наркотики, не пропадает по ночам со шпаной? И, насколько мне известно, не курит, что сегодня уже само по себе - достоинство. Старик, ты счастливый отец. Но глупый. А я вот, вроде, не дурак, а отцом мне, видно, не быть, - закончил он, вдруг, грустно. И, поколебавшись, добавил:
- Танька то моя - никогда не родит.
Филимонов сочувственно вздохнул, но ничего не сказал. "Может быть, в этом и кроется причина Танькиной вздорности", - подумал.
С усилием, загнав инъекцию беззаботности, Сергей поздоровался и спросил Георгия.
- Щас. - Филимонов взглянул на вытянутый змеей телефонный шнур. Не он ли прошипел только что?
- Привет, Жора!
- Привет!
- Как твои дела? Как поживаешь? Что-то давно тебя не видно и не слышно.
- Все нормально. Как твои дела?
- Мои? А вот мои, как раз, не очень. Если честно, то совсем плохи.
- Что случилось?
Сергей долго, со всеми подробностями рассказывал обо всем, что произошло за последние полгода. Чувствовал, что на другом конце его слушают с неподдельным интересом, несмотря на то, что не было уточняющих вопросов, а только равномерное "Ясно" или "Понятно".
- Значит, говоришь, три тысячи "баксов"? - с бухгалтерской точностью подвел черту Дрозд.
- Да. Три тысячи.
- У меня таких денег нет, Серега. Но можно попробовать одолжиться. Ты как завтра располагаешь временем?
- Моя беда в том и заключается, что теперь я постоянно располагаю временем.
- Понятно. Тогда так. Встречаемся завтра, в девять утра. Улица Правды, 24. Ты, конечно, знаешь это место?
- Конечно. Там редакция "Комсомолки".
- Не только. Одним словом, встречаемся там. В девять.
Когда Леня, с бородой, которая могла бы на миг вывести из равновесия самого Маркса, появлялся в коридорах редакции, начинался переполох, сравнимый с появлением лисицы в курятнике. Через несколько минут все стихало в напряженном ожидании. Сотрудники газет замирали, вслушиваясь в неторопливые шаги и заговорщицки переглядывались.
Леня знал ответы на все вопросы. Даже тот, кто не знает ни одного ответа, ни на один вопрос, выглядит предпочтительней. Сомнение говорит о том, что у человека есть духовный резерв. Он способен к развитию. Отсутствие сомнений - есть признак интеллектуального застоя.
Но, сверх того, Леня был пророком. Может быть, в средние века люди умели благодарно внимать пророчествам и, возможно, Нострадамус пользовался уважением и любовью сограждан еще до того, как помер. А, возможно, он был непроходимым занудой, чумой, от которой шарахались в разные стороны и забивались в первую попавшуюся щель. Точно, как от Лени.
Филимонов и Дрозд, ничего не подозревая, шли по пустынному коридору навстречу коренастой фигуре.
- Вам кого? - уверенно остановил их Леня, зажимая под мышкой внушительную деловую папку. (Не иначе, как генеральный директор акционерного общества).
- Мы к Воробьеву, - ответил Дрозд и оценивающе взглянул на Леню.
- Очень хорошо! Позвольте, представиться. Леонид Сизов. Философ.
Ничего не оставалось делать, как назвать себя.
- Я, кстати, то же, к Воробьеву. Так что, нам по пути, - заявил Леня и, не смущаясь, поменял направление движения на противоположное.
На вежливый стук никто не отвечал. Дрозд прибавил агрессивности и принялся терзать дверную ручку. Нетерпеливо.
- Мы же договорились, - громко возмущался он, - Мы же вчера обо всем договорились. Это никак на него не похоже. Что за ерунда?
И в этот момент троица явственно различила осторожные шаги за дверью.
- Это ты, что ли, Георгий?
- Ну, конечно, я. А кто же еще?
- Минуточку.
Щелкнул французский замок, и дверь распахнулась. На пороге стоял улыбающийся круглолицый человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39