Агриппа ограничился только этой одной фразой, но и ее было достаточно, чтоб понять - угроза миновала!
Семнадцатый год Николай жил в Риме. И все эти годы, только, две вещи занимали его по настоящему: наука и... император! Науку он любил, императора - обожал!
Семнадцать лет тому назад, после сражения при Акции, когда исход войны ни у кого уже не вызывал сомнений, он вышел из дворца, купил на окраине Александрии коня и навсегда покинул Египет. Он знал, что Иудейский царь недоволен им, но, тем не менее, прямиком, отправился в Иерусалим.
Ирод встретил его настороженно и молча принял объяснения. В душе он уже не таил злобы и был хорошо осведомлен о его болезни, послужившей причиной бездействия. Но, именно, сейчас он приводил в исполнение свой план "раскрытия заговора" и кровь, уже, вовсю била фонтаном. Ирод был возбужден и, как никогда, мнителен. Придуманный им самим "заговор", временами, казалось, существует действительно. Любопытный и внимательный Николай, оказался, очень не кстати, во дворце.
Первое, что пришло в голову Ирода, было - отправить Николая, немедленно, в Дамаск. Но следующая мысль заставила его промолчать и не спешить с решением. "А что, если его направить в Рим?" - подумал он, - "Он подтвердит, что я посещал Александрию с единственной целью - собрать достоверные сведения о военной силе Клеопатры; он расскажет о том, как царица пыталась склонить меня к измене, но я не поддался на уговоры и не выполнил ничего из того, о чем она просила. Наконец, он подтвердит и будет в этом сам заинтересован, что ни один корабль, сошедший с верфи в Дамаске не оказался среди кораблей Антония и Клеопатры".
Ирод взглянул на тщедушную фигуру Николая, потом перевел взгляд на его, морщинистое не по годам, лицо. Глаза Николая блестели. "Да, он сумеет рассказать все, именно, так, как это сделал бы я сам. Он - сумеет!"
Вечером, продолжая обдумывать судьбу Николая, Ирод пришел к выводу, что того выгодно, вообще, оставить в Риме на какое-то время. "Кто лучше, из тысячи незаметных подробностей, сможет составить цельную картину римской политики и проникнуть из видимого в невидимое?"
Семнадцать лет тому назад Николай прибыл в Рим, то ли, в роли дипломата, то ли, в роли - тайного агента Ирода. Он не испытывал враждебности к римлянам, которая была присуще его соплеменникам, многие из которых презирали латынь. Вникая в философские труды греков, анализируя ход истории, религиозные различия, он сделал для себя ряд открытий, которые бы потрясли царя Иудеи, лишили бы его родительского благословления и обрекли на участь изгоя.
Николай все более и более утверждался в мысли, что Бога - нет! Одного этого было достаточно, чтоб превратиться в глазах Ирода и собственного отца в заклятого врага иудейского народа! Кроме того, он приходил к выводу, что сильный Рим выгоден всем государствам средиземноморья. Империя - как щит против врагов с Востока и Севера. Он не пугался своих "преступных" мыслей и с удовольствием обсудил бы их с единомышленниками. Но где их взять, единомышленников? Людей, способных свободно перешагивать через догмы?
Таким человеком оказался... император!
Август Октавиан принял его в своем доме, выстроенном на склоне Палатинского холма, почти, примыкающего к дворцовым стенам. Дом возвели совсем недавно, используя в изобилии мрамор, входящий в моду.
Октавиан был весел, легок и строен. Пурпурная тога переливалась в лучах заходящего солнца, словно, в тон его золотистых волос, уложенных аккуратно, волосок к волоску. Запомнилось чистое лицо Мецената, благородная осанка Горация и могучая грудь Агриппы, выпирающая через упругую кожу кирасы.
- Ирод сделал гораздо больше того, что мы от него ожидали! Если б не его вездесущие и отвага (при этом Октавиан широко улыбнулся), то нам, пришлось бы, туго - при Акции! Но почему так запоздали корабли и появились тогда, когда наш друг Агриппа уже не нуждался в них?
- К сожаленью, император, ветер не позволил развить необходимую скорость.
- Ветер? Силы природы способны разрушать города, способны потопить флот, но они не способны воспрепятствовать человеку достигать цели.
- Может быть, Боги встали на пути кораблей? - осторожно спросил Николай, заинтригованный рассуждениями императора о силах природы и искушаемый желанием продолжить двусмысленный разговор.
Октавиан изучающе посмотрел прямо в глаза, в зрачки, иудея.
- Похоже, друг мой, что ты и сам не веришь в то, что, только что, произнес. Уж не хочешь ли ты, в первое знакомство, проникнуть так глубоко в мысли императора, как это не удалось еще сделать моим друзьям, долгие годы находящимся при мне неотлучно? - он повел рукой в сторону Мецената, Горация и Агриппы, с интересом следящих за беседой.
Николай, однако, нисколько не смутился и не испытал никакого страха.
- Твои мысли, государь, заняты государственными делами. Мои же испорчены абстрактными рассуждениями и похожи на птичек в вольном небе! Никогда не предугадаешь их беспорядочный полет!
- Тогда, тебе будет интересно поближе узнать Горация! Он, то же, напоминает птичку, которая, часто, парит в небе и не замечает земли.
- Государь! Один мой глаз всегда устремлен на землю, чтоб видеть тебя! - отозвался, с поклоном, Гораций.
- Льстец! Великому поэту не подобает быть льстецом! Другие должны льстить ему!
- О, нет, государь! Это не лесть! Это восхищение тобой, которое я не в силах скрывать!
- А вот, этот, посланник мудрого Ирода, не любит льстить. Это видно по его глазам.
- Лесть и, правда - оскорбительна! И для того, кто льстит, и для того, кто принимает лесть!
Октавиан снисходительно улыбнулся, но с того вечера в нем пробудился интерес к Николаю. И чем больше он с ним общался, чем больше вслушивался в то, что говорит Николай, тем больше догадывался о том, о чем он - не говорит. Их разговор состоял из многочисленных намеков, недосказанностей, символов, вызывающих недоумение у окружающих, но хорошо понятный им обоим. В скором времени Октавиан включил Николая в свою свиту и уже не отпускал далеко. Агриппа в письме Ироду написал правду: император, действительно, так привязался к мудрецу, что, потеряв его из виду, тут же посылал его разыскивать.
В свою очередь, Николай, впервые встретил человека, который, казалось, совершенно свободен в своих мыслях и, в глазах которого, нетрудно было уловить иронию, когда речь заходила о богах. Через полгода он уже не сомневался, что император, почтительный в отношениях со жрецами, приносящий щедрые пожертвования, всего, лишь, исполняет свой императорский долг. Позволить себе заговорить об этом Николай не мог, а Октавиан, иногда, приблизившись к теме так близко, что не доставало, может быть, одного-двух слов, после чего наступила бы полная ясность, умолкал неожиданно и, через, паузу, начинал говорить - совершенно о другом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Семнадцатый год Николай жил в Риме. И все эти годы, только, две вещи занимали его по настоящему: наука и... император! Науку он любил, императора - обожал!
Семнадцать лет тому назад, после сражения при Акции, когда исход войны ни у кого уже не вызывал сомнений, он вышел из дворца, купил на окраине Александрии коня и навсегда покинул Египет. Он знал, что Иудейский царь недоволен им, но, тем не менее, прямиком, отправился в Иерусалим.
Ирод встретил его настороженно и молча принял объяснения. В душе он уже не таил злобы и был хорошо осведомлен о его болезни, послужившей причиной бездействия. Но, именно, сейчас он приводил в исполнение свой план "раскрытия заговора" и кровь, уже, вовсю била фонтаном. Ирод был возбужден и, как никогда, мнителен. Придуманный им самим "заговор", временами, казалось, существует действительно. Любопытный и внимательный Николай, оказался, очень не кстати, во дворце.
Первое, что пришло в голову Ирода, было - отправить Николая, немедленно, в Дамаск. Но следующая мысль заставила его промолчать и не спешить с решением. "А что, если его направить в Рим?" - подумал он, - "Он подтвердит, что я посещал Александрию с единственной целью - собрать достоверные сведения о военной силе Клеопатры; он расскажет о том, как царица пыталась склонить меня к измене, но я не поддался на уговоры и не выполнил ничего из того, о чем она просила. Наконец, он подтвердит и будет в этом сам заинтересован, что ни один корабль, сошедший с верфи в Дамаске не оказался среди кораблей Антония и Клеопатры".
Ирод взглянул на тщедушную фигуру Николая, потом перевел взгляд на его, морщинистое не по годам, лицо. Глаза Николая блестели. "Да, он сумеет рассказать все, именно, так, как это сделал бы я сам. Он - сумеет!"
Вечером, продолжая обдумывать судьбу Николая, Ирод пришел к выводу, что того выгодно, вообще, оставить в Риме на какое-то время. "Кто лучше, из тысячи незаметных подробностей, сможет составить цельную картину римской политики и проникнуть из видимого в невидимое?"
Семнадцать лет тому назад Николай прибыл в Рим, то ли, в роли дипломата, то ли, в роли - тайного агента Ирода. Он не испытывал враждебности к римлянам, которая была присуще его соплеменникам, многие из которых презирали латынь. Вникая в философские труды греков, анализируя ход истории, религиозные различия, он сделал для себя ряд открытий, которые бы потрясли царя Иудеи, лишили бы его родительского благословления и обрекли на участь изгоя.
Николай все более и более утверждался в мысли, что Бога - нет! Одного этого было достаточно, чтоб превратиться в глазах Ирода и собственного отца в заклятого врага иудейского народа! Кроме того, он приходил к выводу, что сильный Рим выгоден всем государствам средиземноморья. Империя - как щит против врагов с Востока и Севера. Он не пугался своих "преступных" мыслей и с удовольствием обсудил бы их с единомышленниками. Но где их взять, единомышленников? Людей, способных свободно перешагивать через догмы?
Таким человеком оказался... император!
Август Октавиан принял его в своем доме, выстроенном на склоне Палатинского холма, почти, примыкающего к дворцовым стенам. Дом возвели совсем недавно, используя в изобилии мрамор, входящий в моду.
Октавиан был весел, легок и строен. Пурпурная тога переливалась в лучах заходящего солнца, словно, в тон его золотистых волос, уложенных аккуратно, волосок к волоску. Запомнилось чистое лицо Мецената, благородная осанка Горация и могучая грудь Агриппы, выпирающая через упругую кожу кирасы.
- Ирод сделал гораздо больше того, что мы от него ожидали! Если б не его вездесущие и отвага (при этом Октавиан широко улыбнулся), то нам, пришлось бы, туго - при Акции! Но почему так запоздали корабли и появились тогда, когда наш друг Агриппа уже не нуждался в них?
- К сожаленью, император, ветер не позволил развить необходимую скорость.
- Ветер? Силы природы способны разрушать города, способны потопить флот, но они не способны воспрепятствовать человеку достигать цели.
- Может быть, Боги встали на пути кораблей? - осторожно спросил Николай, заинтригованный рассуждениями императора о силах природы и искушаемый желанием продолжить двусмысленный разговор.
Октавиан изучающе посмотрел прямо в глаза, в зрачки, иудея.
- Похоже, друг мой, что ты и сам не веришь в то, что, только что, произнес. Уж не хочешь ли ты, в первое знакомство, проникнуть так глубоко в мысли императора, как это не удалось еще сделать моим друзьям, долгие годы находящимся при мне неотлучно? - он повел рукой в сторону Мецената, Горация и Агриппы, с интересом следящих за беседой.
Николай, однако, нисколько не смутился и не испытал никакого страха.
- Твои мысли, государь, заняты государственными делами. Мои же испорчены абстрактными рассуждениями и похожи на птичек в вольном небе! Никогда не предугадаешь их беспорядочный полет!
- Тогда, тебе будет интересно поближе узнать Горация! Он, то же, напоминает птичку, которая, часто, парит в небе и не замечает земли.
- Государь! Один мой глаз всегда устремлен на землю, чтоб видеть тебя! - отозвался, с поклоном, Гораций.
- Льстец! Великому поэту не подобает быть льстецом! Другие должны льстить ему!
- О, нет, государь! Это не лесть! Это восхищение тобой, которое я не в силах скрывать!
- А вот, этот, посланник мудрого Ирода, не любит льстить. Это видно по его глазам.
- Лесть и, правда - оскорбительна! И для того, кто льстит, и для того, кто принимает лесть!
Октавиан снисходительно улыбнулся, но с того вечера в нем пробудился интерес к Николаю. И чем больше он с ним общался, чем больше вслушивался в то, что говорит Николай, тем больше догадывался о том, о чем он - не говорит. Их разговор состоял из многочисленных намеков, недосказанностей, символов, вызывающих недоумение у окружающих, но хорошо понятный им обоим. В скором времени Октавиан включил Николая в свою свиту и уже не отпускал далеко. Агриппа в письме Ироду написал правду: император, действительно, так привязался к мудрецу, что, потеряв его из виду, тут же посылал его разыскивать.
В свою очередь, Николай, впервые встретил человека, который, казалось, совершенно свободен в своих мыслях и, в глазах которого, нетрудно было уловить иронию, когда речь заходила о богах. Через полгода он уже не сомневался, что император, почтительный в отношениях со жрецами, приносящий щедрые пожертвования, всего, лишь, исполняет свой императорский долг. Позволить себе заговорить об этом Николай не мог, а Октавиан, иногда, приблизившись к теме так близко, что не доставало, может быть, одного-двух слов, после чего наступила бы полная ясность, умолкал неожиданно и, через, паузу, начинал говорить - совершенно о другом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39