– Герр Питер, нужно успокоиться…
Он бросил вилку, нож, морщась засмеялся:
– Руки – враги мои… (Сунул руку под стул.) Ну, чего уставилась, умница? Так сегодня еще спляшем – каблуки собьем…
Морщинки побежали на ее лоб, сказала тихо, с укоризной:
– Герр Питер, разве я более недостойна вашего доверия?
Зрачки его метнулись, крылья короткого носа раздулись:
– Вздор, вздор!
– Герр Питер, у меня тяжелое предчувствие.
– Старуха на бобах чего-нибудь нагадала?..
Отвернулся. У Амалии затряслись губы:
– Мой отец тоже в сильнейшей тревоге… Сегодня получила письмо…
– Письмо? – Он уставился кругло, как хищная птица, на взволнованное лицо девушки. – Что пишет Книперкрон?
– Герр Питер, мы бы хотели не видеть того, чего нельзя больше не замечать… Хотели бы не слушать. Но об этом говорят уже не таясь… (Амалия страшилась произнести какое-то слово, нос ее начал краснеть.) Сие противно разуму… Сие было бы коварство… (От напряжения у нее налились слезы.) Одно слово ваше, герр Питер…
Будто для глубокого вздоха она приоткрыла рот. За стулом Петра быстро, сурово остановился Василий Волков. Обветренное лицо – не брито, суконный кафтан смят, – видимо, только что вынут из походной сумки, – за обшлагом торчал угол письма. Амалия сильно побледнела, зрачки ее торопливо перебегали с царя на Волкова. Она знала, что Василий с женой – за границей… Сюда он прискакал явно не с добрыми вестями…
Петр указал ему на стул рядом: «Садись». Подошел, криво улыбаясь, Меньшиков в роскошном парике. Петр протянул руку, Волков поспешно подал письмо.
– От короля Августа, – сказал Петр, не глядя на Амалию. – Дурные вести… В Ливонии неспокойно… (Он вертел письмо, – решительно засунул его за борт кафтана.) Ну что ж… Ливония далека… нам веселиться не помешают… (И – Волкову.) Передай на словах…
Волков приподнялся было, Меньшиков за плечи посадил его и стоял, облокотясь о спинку стула.
– Саксонское войско короля Августа вторглось в Лифляндию без объявления войны, – запинаясь, сказал Волков. – Подошли к Риге, но смогли занять лишь невеликую крепость Кобершанц. Город атаковать побоялись за жестоким огнем шведов… Генерал Карлович после сей неудачной диверсии пошел к морю и приступом взял крепость Динамюнде, под коей в конце штурма был убит наповал из мушкета.
– Жаль, жаль Карловича, – проговорил Петр. – Что ж, это все твои вести?.. – Он положил холодную руку на руку Амалии. Девушка часто дышала. Он больно сжал ее руку. Волков замялся. Александр Данилович, пропуская локоны парика сквозь пальцы в перстнях, сказал небрежно:
– Я его спрашивал, более ничего не знает, – был в Варшаве, когда пришли вести из-под Риги. В тот же день король Август послал его сюда. Саксонцы Риги не взяли и не возьмут, – у шведов зубы крепки… Пустое дело затеяно.
Амалия, не выдергивая руки, быстро наклонила дрогнувшее лицо.
– Это война, это война, герр Питер, – зашептала. – Не скрывайте от меня… Я еще по дороге поняла… О, какое несчастье…
Он с минуту молчал. И – хриповато:
– Что поняла? Говорили что-нибудь? Кто говорил?
Тогда она сбивчиво стала рассказывать про то, как была изумлена речами князя Романа на взъезжем дворе.
– Буйносов тебе наболтал? – угрожающе переспросил Петр. – Который? Этот шут? (Амалия, брызгая со щек слезами, закивала.) Этому дураку поверила? А еще слывешь у нас умницей… Возьми платочек, оботрись… (Он чувствовал, – Амалия против воли своей внимает ему, затихает.) Так и напиши отцу: никогда не соглашусь начать несправедливую войну, не разорву вечного мира с Каролусом. А буде король польский и завладел бы Ригой, – не достанется ему сей город, вырву из лап… В сем клянусь богом…
Петр честно округлил глаза. Александр Данилович подтвердительно наклонил голову, лишь рот прикрыл пальцами, ибо усмешка какая-нибудь была бы неуместна в сем случае.
Амалия прикладывала к щекам платочек, смущенно улыбалась. Поверила и раскаивалась. Петр весело откинулся на кожаную спинку стула.
– Князь Роман, – позвал, – подь к нам.
За визгом шутов, поднявших возню вокруг блюда с миногами (катались клубком, вырывая, миноги изо рта другу друга). Роман Борисович не сразу расслышал царский голос, – до икоты смеялся. Антонида и Ольга страшными глазами указывали ему: зовет… Княгиня Авдотья потянула его за штаны: «Иди за милостью, иди, дождались, батюшка…»
Рысцой отправился на зов Роман Борисович, задрав шпагою сзади камзол, кланялся: «Вот он я, надежа, – твой с душой и телом». Петр даже щекой не повел в его сторону, и – Амалии:
– Муж сей – отменный политик и задорный. Уж не знаю – генералиссимусом его поставить, – боюсь – много крови прольет. Или взять для домашнего употребления.
И он так вдруг повернулся к Роману Борисовичу, – у того поплыла красная тьма в глазах:
– Слышал – воевать собираешься. Назад брать наши исконные ливонские вотчины. Так, спрашиваю?
Роман Борисович начал моргать, тошнота поползла от живота в колени…
– Смелые генералы нам нужны. За великую отвагу жалую тебя генералиссимусом всего шутейского войска.
Вскочив, Петр потащил за руку Романа Борисовича к помосту, где князь-папа, свесив руки, насупя опухшее лицо, рычал во сне, будто кончался. Петр начал его трясти… «Иди к черту», – пробормотал князь-папа. Гости, чуя новую потеху, теснились вокруг помоста. Шуты пролезли меж ногами, расселись на ступенях. Князю-папе вложили в руку крест из двух связанных табачных трубок, в другую – сырое яйцо. Романа Борисовича поставили на колени. Растормошенный князь-папа подбирал слюни:
– Жаловать? – спросил. – Пожалую, хрен с ним…
И тюкнул яйцом по темени Романа Борисовича, – желток потек по парику, – сунул в лицо трубками и ногой отпихнул его. Шуты закукарекали. Посадили князя Романа верхом на стул, дали держать обглоданную кость от свиного окорока, потащили в середину столов. Роман Борисович окаменел, сжав кость, разинув рот. Гости, тыча в него пальцами, качались от смеха. Звонко смеялась и Амалия Книперкрон – все страхи ее, вся боль сердца окончились потехой.
Антонида и Ольга только тогда воистину поняли беду, когда, оглянувшись, не нашли подле себя кавалеров, – Леопольдус Мирбах и Варфоломей Брам в дверях танцевальной залы, упрямо-спьяну и низко кланялись зловредным княжнам Шаховским. Восемь княжен, округляя голые руки, вертя напудренными париками, без счету приседали, поглядывали задорно на буйносовских дев.
2
Тогда зимой Волковы так и не доехали до Риги. Широкий зимний шлях лежал из Смоленска через Оршу на Крейцбург. За польской границей не то, что в Московском царстве (от деревни до деревни – день пути глухими лесами), – селенья попадались часто: на высоком месте монастырь или костел и барский дом, в иных местах и замок с каменными стенами и рвами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222