Раскурив трубку, глубоко вдыхал дым… Непроворотное бытие!.. Сквозь летящие тучи солнце волновалось на посиневшей реке. На том берегу поднимались на стапелях ребра строящегося корабля. Стучали топоры, визжали пилы. Там пахло табачком, дегтем, стружками, морскими канатами… Ветер с моря продувал сердце… Тогда ночью Лефорт сказал: «Русская страна страшная, Петер… Ее, как шубу – вывернуть, строить заново…»
– За границей не воруют, не разбойничают, – сказал Петр, щурясь на зыбь, – люди, что ли, там другой породы?..
– Люди те же, Петр Алексеевич, да воровать им не выгодно, честнее-то выгоднее… Купца там берегут, и купец себя бережет… Отец мой приехал при Алексее Михайловиче, завод поставил в Туле, хотел работать честно. Не дали, – одними волокитами разорили… У нас не вор – значит, глуп, и честь – не в чести, честь только б над другими величаться. А и среди наших есть смышленые люди… (Белые, пухлые пальцы Андрея Андреевича будто плели паутину, отблескивало солнце на очках, говорил он мягко, вязью.) Ты возвеличь торговых людей, вытащи их из грязи, дай им силы, и будет честь купца в одном честном слове, – смело опирайся на них, Петр Алексеевич…
Те же слова говорил и Сидней, и Ван Лейден, и Лефорт. Неизведанное чудилось в них Петру, будто под ногами прощупывалась становая жила… Сие уже не какие-нибудь три потешных полка, а толща, сила… Положив локоть на подоконник, он глядел на масленым солнцем сверкающие волны, на верфь, где беззвучно по свае ударяла кувалда и долго спустя долетал удар… Моргал, моргал, билось сердце, самонадеянно, тревожно радостно.
– Вологодской купчина, Иван Жигулин, самолично привез челобитную, молит допустить перед очи, – особо внятно проговорил Андрей Андреевич.
Петр кивнул. Виниус, легко колыхаясь тучным телом, подошел к двери, кого-то окликнул, проворно сел на место. За ним вошел широкоплечий купчина, стриженный по-новгородски – с волосами на лоб, сильное лицо, острый взгляд исподлобья. Размашисто перекрестясь, поклонился в ноги. Петр трубкой указал на стул:
– Велю – сядь… (Жигулин только шевельнул бровями, сел с великим бережением.) Чего просишь? (Жигулин покосился на Виниуса.) Говори так…
Жигулин, видимо, смекнул, что здесь не разбивать лоб, а надо показывать мошну, с достоинством разобрал усы, поглядел на козловые свои сапоги, кашлянул густо.
– Бьем челом великому государю… Как мы узнали, что ты корабли строишь на Двине, – батюшки, радость-то какая! Хотим, чтоб не велел нам продавать товар иноземцам… Ей-ей, даром отдаем, государь… Ворвань, тюленьи кожи, семга соленая, рыбья кость, жемчуг… Вели нам везти на твои корабли… Совсем разорили нас англичане… Смилуйся! Уж мы постараемся, чем чужим королям, – своему послужим.
Петр блестел на него глазами; потянувшись, хлопнул по плечу, оскалился радостно:
– К осени два корабля построю, да третий в Голландии куплен… Везите товар, но без обману, – смотри!
– Да мы, господи, да…
– А сам поедешь с товаром?.. Первый коммерциенрат…» Продавать в Амстердам?..
– Языкам не учен… А повелишь, так – что ж? Поторгуем и в Амстердаме, в обман не дадимся.
– Молодец!.. Андрей Андреевич, пиши указ… Первому негоцианту-навигатору… Как тебя, – Жигулин Иван, а по батюшке?
Жигулин раскрыл рот, поднялся, глаза вылезли, борода задралась.
– Так с отчеством будешь писать нас?.. Да за это – что хошь!
И, как перед спасом, коему молился об удаче дел, повалился к царским ножкам…
Жигулин ушел. Виниус скрипел пером. Петр, бегая по комнате, ухмылялся. Остановился:
– Ну, что у тебя еще?.. Читай короче…
– Опять разбойные дела. На троицкой дороге обоз с казной разбили, двоих убили до смерти… По розыску взят со двора Степка Одоевский, младший сын князя Семена Одоевского, привезен в простой телеге в Разбойный приказ, и там он повинился, и учинено ему наказание: в приказе, в подклети бит кнутом, да отнято у него бесповоротно дом на Москве и четыреста дворов крестьянских. Отцом, князем Семеном взят на поруки… А из дворни его, Степки, пятнадцать человек повешено…
– Андрей Андреевич, вот они князья, бояре – за кистени взялись, разбойничают…
– Истинно, разбойничают, Петр Алексеевич.
– Тунеядцы, бородачи!.. Знаю, помню… У каждого нож на меня припасен… (Свернул шею.) Да у меня на каждого – топор… (Плюясь, дернул ногой. Растопыренными пальцами вцепился, потянул скатерть. Виниус поспешно придержал чернильницу и бумаги.) У меня теперь сила есть… Столкнемся… Без пощады… (Пошел к двери.)
– Прости, Петр Алексеевич, еще два письма… От цариц…
– Читай, все одно…
Он вернулся к окну и ковырял трубку. Виниус с полупоклоном читал:
– «…Здравствуй, радость моя, батюшка, царь Петр Алексеевич, на множество лет… (Петр повернул к нему изумленную бровь.) Сынишка твой, Алешка, благословения от тебя, света моего радости, прошу. Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав… Ради того у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в великой печали… Не покручинься, радость мой государь, что худо письмишко: еще, государь, не выучился…»
– Чьей рукой писано?
– Великой государыни Натальи Кирилловны дрожащей рукой, невнятно.
– Ну, ты отпиши чего-нибудь… Гамбургских, мол, кораблей жду… Здоров, в море не хожу, пусть не кручинятся… Да чтоб скоро не ждали, слышишь…
Виниус проговорил с тихим вздохом:
– Царевича Алексея Петровича к письму своеручно приложен пальчик в чернилах…
– Ну ладно, ладно – пальчик… (Фыркнул носом, взял у Виниуса второе письмо.) Пальчик!..
Письмо от жены он прочел в лодке. Свежий ветер с моря наполнял «парус, утлый ботик, как живой, нырял и взносился, пенные волны били о борт, пена воды пролетала с носа. Петр, сидя у руля, читал забрызганное, прижатое к колену письмишко…
«Здравствуй, мой батюшка, на множество лет… Прошу тебя, свет мой, милости, обрадуй меня, батюшка, отпиши о здоровье своем, чтобы мне, бедной, в печалях своих порадоваться… Как ты, свет мой, изволил уйтить и ко мне не отписал ни единой строчки… Только я, бедная, на свете бесчастная, что не пожалуешь, не пишешь о здоровье своем. Отпиши, радость моя, ко мне, – как ты ко мне изволишь быть… А я с Олешенькой жива…»
Ботик черпнул бортом. Петр торопливо положил руль налево, большая волна, шумя пеной, плеснула в борт, окатила с головы до ног. Он засмеялся. Ненужное письмецо, сорванное ветром у него с колена, взлетело и вдалеке пропало в волнах…
17
Наталья Кирилловна дождалась наконец сына, как раз в тот день, когда у нее будто гвоздь засел в сердце. Высоко лежа на лебяжьих подушках, глядела расширенными зрачками на стену, на золотой завиток на тисненой коже. Страшилась отвести взор, пошевелиться, хуже всякой жажды мучила пустота в груди, – не хватало воздуху, но – чуть силилась вздохнуть – глаза выкатывались от ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222
– За границей не воруют, не разбойничают, – сказал Петр, щурясь на зыбь, – люди, что ли, там другой породы?..
– Люди те же, Петр Алексеевич, да воровать им не выгодно, честнее-то выгоднее… Купца там берегут, и купец себя бережет… Отец мой приехал при Алексее Михайловиче, завод поставил в Туле, хотел работать честно. Не дали, – одними волокитами разорили… У нас не вор – значит, глуп, и честь – не в чести, честь только б над другими величаться. А и среди наших есть смышленые люди… (Белые, пухлые пальцы Андрея Андреевича будто плели паутину, отблескивало солнце на очках, говорил он мягко, вязью.) Ты возвеличь торговых людей, вытащи их из грязи, дай им силы, и будет честь купца в одном честном слове, – смело опирайся на них, Петр Алексеевич…
Те же слова говорил и Сидней, и Ван Лейден, и Лефорт. Неизведанное чудилось в них Петру, будто под ногами прощупывалась становая жила… Сие уже не какие-нибудь три потешных полка, а толща, сила… Положив локоть на подоконник, он глядел на масленым солнцем сверкающие волны, на верфь, где беззвучно по свае ударяла кувалда и долго спустя долетал удар… Моргал, моргал, билось сердце, самонадеянно, тревожно радостно.
– Вологодской купчина, Иван Жигулин, самолично привез челобитную, молит допустить перед очи, – особо внятно проговорил Андрей Андреевич.
Петр кивнул. Виниус, легко колыхаясь тучным телом, подошел к двери, кого-то окликнул, проворно сел на место. За ним вошел широкоплечий купчина, стриженный по-новгородски – с волосами на лоб, сильное лицо, острый взгляд исподлобья. Размашисто перекрестясь, поклонился в ноги. Петр трубкой указал на стул:
– Велю – сядь… (Жигулин только шевельнул бровями, сел с великим бережением.) Чего просишь? (Жигулин покосился на Виниуса.) Говори так…
Жигулин, видимо, смекнул, что здесь не разбивать лоб, а надо показывать мошну, с достоинством разобрал усы, поглядел на козловые свои сапоги, кашлянул густо.
– Бьем челом великому государю… Как мы узнали, что ты корабли строишь на Двине, – батюшки, радость-то какая! Хотим, чтоб не велел нам продавать товар иноземцам… Ей-ей, даром отдаем, государь… Ворвань, тюленьи кожи, семга соленая, рыбья кость, жемчуг… Вели нам везти на твои корабли… Совсем разорили нас англичане… Смилуйся! Уж мы постараемся, чем чужим королям, – своему послужим.
Петр блестел на него глазами; потянувшись, хлопнул по плечу, оскалился радостно:
– К осени два корабля построю, да третий в Голландии куплен… Везите товар, но без обману, – смотри!
– Да мы, господи, да…
– А сам поедешь с товаром?.. Первый коммерциенрат…» Продавать в Амстердам?..
– Языкам не учен… А повелишь, так – что ж? Поторгуем и в Амстердаме, в обман не дадимся.
– Молодец!.. Андрей Андреевич, пиши указ… Первому негоцианту-навигатору… Как тебя, – Жигулин Иван, а по батюшке?
Жигулин раскрыл рот, поднялся, глаза вылезли, борода задралась.
– Так с отчеством будешь писать нас?.. Да за это – что хошь!
И, как перед спасом, коему молился об удаче дел, повалился к царским ножкам…
Жигулин ушел. Виниус скрипел пером. Петр, бегая по комнате, ухмылялся. Остановился:
– Ну, что у тебя еще?.. Читай короче…
– Опять разбойные дела. На троицкой дороге обоз с казной разбили, двоих убили до смерти… По розыску взят со двора Степка Одоевский, младший сын князя Семена Одоевского, привезен в простой телеге в Разбойный приказ, и там он повинился, и учинено ему наказание: в приказе, в подклети бит кнутом, да отнято у него бесповоротно дом на Москве и четыреста дворов крестьянских. Отцом, князем Семеном взят на поруки… А из дворни его, Степки, пятнадцать человек повешено…
– Андрей Андреевич, вот они князья, бояре – за кистени взялись, разбойничают…
– Истинно, разбойничают, Петр Алексеевич.
– Тунеядцы, бородачи!.. Знаю, помню… У каждого нож на меня припасен… (Свернул шею.) Да у меня на каждого – топор… (Плюясь, дернул ногой. Растопыренными пальцами вцепился, потянул скатерть. Виниус поспешно придержал чернильницу и бумаги.) У меня теперь сила есть… Столкнемся… Без пощады… (Пошел к двери.)
– Прости, Петр Алексеевич, еще два письма… От цариц…
– Читай, все одно…
Он вернулся к окну и ковырял трубку. Виниус с полупоклоном читал:
– «…Здравствуй, радость моя, батюшка, царь Петр Алексеевич, на множество лет… (Петр повернул к нему изумленную бровь.) Сынишка твой, Алешка, благословения от тебя, света моего радости, прошу. Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав… Ради того у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в великой печали… Не покручинься, радость мой государь, что худо письмишко: еще, государь, не выучился…»
– Чьей рукой писано?
– Великой государыни Натальи Кирилловны дрожащей рукой, невнятно.
– Ну, ты отпиши чего-нибудь… Гамбургских, мол, кораблей жду… Здоров, в море не хожу, пусть не кручинятся… Да чтоб скоро не ждали, слышишь…
Виниус проговорил с тихим вздохом:
– Царевича Алексея Петровича к письму своеручно приложен пальчик в чернилах…
– Ну ладно, ладно – пальчик… (Фыркнул носом, взял у Виниуса второе письмо.) Пальчик!..
Письмо от жены он прочел в лодке. Свежий ветер с моря наполнял «парус, утлый ботик, как живой, нырял и взносился, пенные волны били о борт, пена воды пролетала с носа. Петр, сидя у руля, читал забрызганное, прижатое к колену письмишко…
«Здравствуй, мой батюшка, на множество лет… Прошу тебя, свет мой, милости, обрадуй меня, батюшка, отпиши о здоровье своем, чтобы мне, бедной, в печалях своих порадоваться… Как ты, свет мой, изволил уйтить и ко мне не отписал ни единой строчки… Только я, бедная, на свете бесчастная, что не пожалуешь, не пишешь о здоровье своем. Отпиши, радость моя, ко мне, – как ты ко мне изволишь быть… А я с Олешенькой жива…»
Ботик черпнул бортом. Петр торопливо положил руль налево, большая волна, шумя пеной, плеснула в борт, окатила с головы до ног. Он засмеялся. Ненужное письмецо, сорванное ветром у него с колена, взлетело и вдалеке пропало в волнах…
17
Наталья Кирилловна дождалась наконец сына, как раз в тот день, когда у нее будто гвоздь засел в сердце. Высоко лежа на лебяжьих подушках, глядела расширенными зрачками на стену, на золотой завиток на тисненой коже. Страшилась отвести взор, пошевелиться, хуже всякой жажды мучила пустота в груди, – не хватало воздуху, но – чуть силилась вздохнуть – глаза выкатывались от ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222