Было около полуночи, когда наше веселье прервал осторожный стук в
дверь; оркестр прекратил играть, раструбы кларнетов и флейт повернулись к
двери, а Фелес выпустил меня и склонил голову:
- Там старик Герштямбер с новостями, - сказал он обреченно, - я узнаю
его стук. Теперь пиши пропало.
- Так ты и вправду тут живешь?
- Разумеется, я тоже со всех сторон настоящий.
Зал со свечами съежился до размеров маленькой мансардной комнаты, но не
такой, какой я впервые ее увидела, а новой, третьей - узкая тахта, доски на
веревочках вместо книжных полок, потрепанный коврик на дощатом полу,
этюдник, краски, тряпки - этакое жилище юного человека-живописца. Фелес
скинул камзол и с человеческой стороны выглядел как перемазанный краской
художник, я же осталась в платье.
- Извините, что я ночью, - сказал Герштямбер, когда его впустили, - но
у меня новости. Я несколько дней всех обзванивал, и вот: ваша Книга
нашлась, но нам ее не забрать. Моя знакомая, тоже старая книжница...
позвольте, я присяду? Так вот... о чем я? Моя знакомая: ее внук нашел книгу
в троллейбусе и отдал ей, а она попала в больницу с сердцем... Ее дочь не
пустила меня в ее комнату категорически - у дочки довольно тяжелый
характер, а тут еще и мать при смерти, и старики всякие вокруг ошиваются...
Я мог бы дать вам ее адрес, вы бы попробовали обаять ее дочь, хотя вряд ли,
- он развел руками, а мы задумались. Женщина умрет - уйдет туда, куда мы не
ходим, и больше ее не будет нигде...
- А где она лежит? - спросил Фелес.
- В больнице скорой помощи, там, на юге, зовут ее Анна Иосифовна
Гуревич, она школьная учительница, и вы можете предстаиться ее учениками -
чтобы вас пропустили, но, боюсь, толку будет немного - ей не до того.
- Спасибо вам, Исаак Маркович, - серьезно сказал Фелес, - вы нам очень
помогли. Хотите чаю?
- Да что вы - ночь... Я уж пойду. Ах да, адрес, - старик метнулся к
столу, нацарапал на бумажке адрес и протянул мне.
- Да, а что вы при свечах? - спросил он, подняв брови, - и это
платье...
- А, пишем, - Фелес махнул рукой в сторону этюдника.
- Hу, спокойной вам ночи.
Я осталась сидеть на тахте, а Фелес, задумчиво пересекая комнату из
угла угол, думал о чем-то, а потом спросил:
- У тебя что-то связано со смертью?
О великий Аллеон! Да у меня все связано со смертью!
- Ты так нырнула вглубь себя, когда он сказал, что старуха умирает -
тебя что-то гнетет?
Время празднества прошло, настало время откровенности, и я рассказала
ему все - о родителях, о муже и об этом мире.
- Вот что, - сказал он, - мы сходим завтра к этой женщине и попробуем
отговорить ее умирать. е думай больше ни о чем, я же с тобой.
Действительно, о чем я еще могу беспокоиться?
Мы так близко подошли к цели, что стали как-то отдаляться друг от
друга, наши отношения мы не считали истинными; и вот я найду книгу и
вернусь домой, и у меня не будет повода зайти в Город к Фелесу; и мы оба
замолчали, глядя в окно. Мне не хотелось об этом думать, и я спросила:
- Фелес, а какая из комнат настоящая?
- Две: первая, которую ты видела, и эта; зал не в счет.
- Как тебе это удается?
- Я ведь живу сразу в двух направлениях, мне нравятся люди, они и видят
из всех нас только меня, так что я в этом смысле отщепенец... То есть, я
для наших, конечно, не чужой, скорее, глупое дитя. А мне нравится, я живу
как быдто вдвойне. В тебе тоже есть что-то такое, ты меня поймешь. Люди
такие интересные, контрастные, и у них у всех есть этот дар смерти, на всех
ее присутствие действует по-разному - одни признают ее даром Автора и живут
смело и быстро, зная, что это ненадолго, а другие считают смерть проклятием
и это отнимает у них все силы. А третьи сами ищут смерти, хотя, как мне
кажется, они возрождаются в новом теле и недолго отдыхают.
- Так смерть - это то, чем ты в основном интересуешься?
- Еще живопись. Я интересуюсь не то чтобы смертью, а тем, что при этом
происходит с людьми. Я, например, не знаю, где пребывают люди между телами,
куда уходят улэры и погибшие эльфы.
- у вот, когда мы найдем Книгу, мы все это в ней прочитаем.
- Правда? Тогда давай поспим немножко, чтобы завтра действовать
энергично.
Уже светало, и мы сразу заснули, и мне снился дом в Сториэн Глайд.

- Знаешь, что я подумал? - сказал Фелес утром, - вот придем мы в эту
больницу, скажем, что мы ее ученики, но мы же не знаем ее в лицо. Странно
не знать своего учителя.
- Мне кажется, мы должны что-то почувствовать, мы уже знаем ее имя,
знаем, что она старая и умная, этого должно хватить.
- Может быть, у Герштямбера есть ее портрет?
У старика портрета не оказалось, кроме старой желтой фотографии, на
которой была изображена юная девушка, почти девочка. Он почесал макушку
одним длинным пальцем через ермолку:
- Она такая сухонькая старушка, моя ровесница, да и ростом как я, вот
тут родимое пятно, короткая стрижка... о вы уверены в этом предприятии?
- Мы надеемся, - ответил Фелес.
Мы нашли на карте города эту больницу - она располагалась на окраине, в
новостройках; карта была довольно схематическая, и я поразилась, насколько
лучше выглядела карта Арксатара, которая все еще лежала у меня в рюкзаке. о
даже на такой приблизительной карте район мне не понравился.
- Я надеюсь, мы не полезем под землю? - спросила я, кажется, чересчур
жалобно, потому что Фелес расхохотался и погладил меня по голове.
- Эльтр нас отвезет.
- А где он живет обычно?
- Повсюду. о подозреваю, что обедает он в Лайде.
- Э-а, подожди, тут такое дело - дорога домой через подвал, неужели
лошадь там пройдет? Или он знает другую дорогу?
- Это же тайрелльский конь, да еще и такой лунной масти, мне и забрать
его разрешили только потому, что он не в масть - не белый и не черный -
зато мы так подружились. Вот, смотри, - Фелес позвал коня, и немедленно
прозвенели копыта по асфальту и конь влетел во дворик, - я не знаю, как он
туда ходит, но я уверен, что он был там. А нам пора.
Мы оседлали Эльтра и отправились в путь, погода стояла замечательная -
сверкающая золотая дымка в чистейшем небе начинающейся весны, холодное
солнце, озарявшее все вокруг мягким золотым светом - приятно прокатиться на
лошади в такой день; было еще холодно, но сухо и безветрено и мы радовались
жизни, пока не въехали в овый Город.
ГЛАВА 13
Как бы я ни любила рассказывать истории из своей жизни, есть вещи,
даже воспоминания о которых мне неприятны; этот же район города я не любила
еще тогда, сто лет назад, когда прожила в городе больше полугода, теперь же
я и вовсе чувствовала себя не в своей тарелке. Искомая больница
располагалась на открытом месте и издали походила на вертикально
поставленный кирпич;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25