Ведь беспокойство меня гложет все
ощутимее. С чего беспокойство-то?
Может, с того, что жил я неверно и скучно. В детстве-юношестве
являлся по утрам не в ту школу, не в тот институт, приставал к
тем девушкам, которым был интересен также, как лужа на улице,
уступал липким похотливым бабенкам, от которых теперь у меня
простатит и угроза потенции (это только начальству угроза
ядерной войны страшнее). Я не одолевал в словесном поединке
матерых редакторов, не внушал им, что избавиться от меня можно
только пустив в набор. Я не изучал литературные вкусы народа и
не знал, чем накормить его так, чтоб он облизнулся...
Я понял, что мне впрыснули средство, наращивающее недовольство и
разочарование. Но разве проймешь меня этим сейчас? Когда я уже
чувствую прикосновение веревки к своему горлу. Однако тюфяк
располагал к продолжению задушевного монолога.
А если б проделся я сквозь все дырки? Был бы наверное, эффект.
Но, как известно, в одном месте эффект, а кругом дефект.
Допустим, научился бы я играть на читательских рефлексах, как на
дудочке. Умел бы пристраиваться к редакторам, одному - описание
природы и кобылы, ржущей по утру, другому про прокатный стан и
стахановца-маньяка, третьему, пожалуйста, про мощные сиськи и
пудовые кулаки. В итоге пьянствовал бы на даче в Комарово,
прекрасно зная, что не сегодня-завтра мои бессмертные творения
затрещат, расчленяемые в сортире.
Птолемей нехило кичился тем, что описал движение планет вокруг
Земли, а сейчас его чуть ли не брехуном называют. Не далек и тот
день, когда Коперника на свалку понесут, потому что выяснится,
что мы не вращаемся, а скачем на одном месте. Динозавр считал
себя большим и сильным, а где он теперь? Стал бензином и катает
на себе какого-нибудь тщедушного спекулянта. Но животное хоть не
понимало, какая постылая будущность его ожидает. Очень неправа
природа, что разродилась нами, двуногими. Не должны были
появится существа, которые могут догадаться о полной
бестолковости своего жития-бытия. Не приспособлен наш мир для
проживания в нем разумной твари. Потому-то я в знак протеста
хочу досрочно покинуть его и требую, чтобы мне открыли
"дверь" наружу.
Ага, требовать ничего не надо, на "дверь" мне уже любезно
показали. Я подошел к петле. Умело завязана, чуть ли не
намылена. Говорят, это не больно. Прежде чем случится неприятная
процедура удушения, закончится кровоснабжение мозга и как
следствие - отключка сознания.
Стоп. Действительно, вокруг меня на тысячи километров и парсеков
все не так. Но, наверное, мы должны готовиться в этом
бестолковом мире к проживанию в другом, более подходящем нашим
достоинствам. Когда-нибудь закончится срок заключения, мы
выйдем на свободу - кто с чем. И окажемся в тридевятом
царстве, которое будет устроено точно по нашему вкусу.
Полегчало, я отступил к стене. А потом снова накатило.
Ну и какие наши достоинства и вкусы? Первые христиане, самые
стойкие, которыми кормили львов, хотели угодить туда, где
сверкают драгметаллы, порхают крылышки и поют тенора. Где
исключена даже легкая грызня, подначки, подколы, не говоря уж о
диспутах и скандалах - полная энтропия. И буддисты хороши, их
нирвана - то же самое, что кисель для мух. Так стоит ли
стараться?
Знатоки говорят, свалится с приличной высоты и разбиться - это
не больно. Ведь сразу же будут размазаны рецепторы, передающие
болевые сигналы, и центры мозга, принимающие боль за боль.
Если упасть с небоскреба, то просто расплескаешься как
студень. Высота вызывает жуть, но ведь я ее почти и не замечу.
Во взоре и так уж сплошной туман и круженье с пузыреньем.
Я обреченно потащился к окну, однако на мгновение замер, прижав
голову к коленям и отстранившись от наваливающейся тоски.
Мгновение сосредоточенности.
Ампула. Последняя шприц-ампула доктора Лапеко в моем кармане.
Квадратные "октябрята" забыли из меня вытряхнуть. Я, конечно, не
знал как будет взаимодействовать третье средство с двумя
предыдущими, но время на сомнения истекло и даже пошло вспять.
Укол - и голова даже приподнялась, потому что ее потянула к
себе очень жаркая воронка.
Эта жара разогнала отчаяние, но мне показалось, что я становлюсь
жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень еще
поиграли мной, а потом я исчез в этих бликах...
Замечаю свое присутствие на каком-то пустыре. Неподалеку свалка,
оттуда волнами долетает вонь, воздух над ней рябит от ударов
птичьих крыльев.
Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в
рот. На руке перчатка с дырками для пальцев. Все, хватит,
обрыдло. От холода ноет поясница. Мне требуются номер с ванной,
бутылка "смирновской" и патиссоны. Мне нужна "трава". И это ты
мне обеспечишь, пахан Сапожков.
Двигаюсь к шоссе. Кто собрался тормозить меня - будь осторожен,
нокаут возможен. За последний бакс попадаю в такси-маршрутку.
Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и берегут
от моих ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь
турникет. Выхожу под дневное светило на "Московских воротах".
Теперь налево и еще раз налево. Потом в дальний угол. Знакомый
вход, десять ступенек к центру Земли и встреча со стражем
дверей - джигитом Рашидом.
- Ты совсем неряха сегодня,- напоминает Рашид.- Бугру не
понравится такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить
ему настроение. Иди домой, там почистись и приходи завтра.
"Домой, к ментам! Как же."
- Ага, уговорил, Рашидик.- Поворачиваюсь, будто раскаялся и
хочу убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с
полуоборота хватаю его правой рукой за смоляной жесткий кок,
дергаю на себя. А левой рукой захлопываю дверь - именно то,
чего хотел южанин. Голова Рашидки оказывается между косяком и
толстой доской, отчего тело валится на порог. Я уверенно
марширую по коридору и у кабинета Главного встречаюсь с Серегой.
- Как тебя только наш чернявый пропустил. Шеф не захочет тебя
сегодня видеть. Иди, умойся.- начинает мешать парнишка.
- Мне это уже говорили. Можно хоть водички хлебнуть? Грызло
пересохло.
У Сереги некоторое замешательство, пользуясь этим я вхожу к
секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за
что уцепить.
- Начальник запретил кого-либо пускать.- заладила пила-Маринка,
- ну-ка, Сережа убери его отсюда.
- Я ж водички попить.- Взял вазу с цветами флоксами и плеснул
здоровяку в физиономию, отчего стебельки и лепесточки украсили
его скромную голову. Пока он протирался, попридержал его левой за
ноздри, правой врезал. Классически, без всяких карате - "крюком"
в челюсть. Серега упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я
его по головушке и припечатал освободившейся вазой - обмяк он,
заболел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
ощутимее. С чего беспокойство-то?
Может, с того, что жил я неверно и скучно. В детстве-юношестве
являлся по утрам не в ту школу, не в тот институт, приставал к
тем девушкам, которым был интересен также, как лужа на улице,
уступал липким похотливым бабенкам, от которых теперь у меня
простатит и угроза потенции (это только начальству угроза
ядерной войны страшнее). Я не одолевал в словесном поединке
матерых редакторов, не внушал им, что избавиться от меня можно
только пустив в набор. Я не изучал литературные вкусы народа и
не знал, чем накормить его так, чтоб он облизнулся...
Я понял, что мне впрыснули средство, наращивающее недовольство и
разочарование. Но разве проймешь меня этим сейчас? Когда я уже
чувствую прикосновение веревки к своему горлу. Однако тюфяк
располагал к продолжению задушевного монолога.
А если б проделся я сквозь все дырки? Был бы наверное, эффект.
Но, как известно, в одном месте эффект, а кругом дефект.
Допустим, научился бы я играть на читательских рефлексах, как на
дудочке. Умел бы пристраиваться к редакторам, одному - описание
природы и кобылы, ржущей по утру, другому про прокатный стан и
стахановца-маньяка, третьему, пожалуйста, про мощные сиськи и
пудовые кулаки. В итоге пьянствовал бы на даче в Комарово,
прекрасно зная, что не сегодня-завтра мои бессмертные творения
затрещат, расчленяемые в сортире.
Птолемей нехило кичился тем, что описал движение планет вокруг
Земли, а сейчас его чуть ли не брехуном называют. Не далек и тот
день, когда Коперника на свалку понесут, потому что выяснится,
что мы не вращаемся, а скачем на одном месте. Динозавр считал
себя большим и сильным, а где он теперь? Стал бензином и катает
на себе какого-нибудь тщедушного спекулянта. Но животное хоть не
понимало, какая постылая будущность его ожидает. Очень неправа
природа, что разродилась нами, двуногими. Не должны были
появится существа, которые могут догадаться о полной
бестолковости своего жития-бытия. Не приспособлен наш мир для
проживания в нем разумной твари. Потому-то я в знак протеста
хочу досрочно покинуть его и требую, чтобы мне открыли
"дверь" наружу.
Ага, требовать ничего не надо, на "дверь" мне уже любезно
показали. Я подошел к петле. Умело завязана, чуть ли не
намылена. Говорят, это не больно. Прежде чем случится неприятная
процедура удушения, закончится кровоснабжение мозга и как
следствие - отключка сознания.
Стоп. Действительно, вокруг меня на тысячи километров и парсеков
все не так. Но, наверное, мы должны готовиться в этом
бестолковом мире к проживанию в другом, более подходящем нашим
достоинствам. Когда-нибудь закончится срок заключения, мы
выйдем на свободу - кто с чем. И окажемся в тридевятом
царстве, которое будет устроено точно по нашему вкусу.
Полегчало, я отступил к стене. А потом снова накатило.
Ну и какие наши достоинства и вкусы? Первые христиане, самые
стойкие, которыми кормили львов, хотели угодить туда, где
сверкают драгметаллы, порхают крылышки и поют тенора. Где
исключена даже легкая грызня, подначки, подколы, не говоря уж о
диспутах и скандалах - полная энтропия. И буддисты хороши, их
нирвана - то же самое, что кисель для мух. Так стоит ли
стараться?
Знатоки говорят, свалится с приличной высоты и разбиться - это
не больно. Ведь сразу же будут размазаны рецепторы, передающие
болевые сигналы, и центры мозга, принимающие боль за боль.
Если упасть с небоскреба, то просто расплескаешься как
студень. Высота вызывает жуть, но ведь я ее почти и не замечу.
Во взоре и так уж сплошной туман и круженье с пузыреньем.
Я обреченно потащился к окну, однако на мгновение замер, прижав
голову к коленям и отстранившись от наваливающейся тоски.
Мгновение сосредоточенности.
Ампула. Последняя шприц-ампула доктора Лапеко в моем кармане.
Квадратные "октябрята" забыли из меня вытряхнуть. Я, конечно, не
знал как будет взаимодействовать третье средство с двумя
предыдущими, но время на сомнения истекло и даже пошло вспять.
Укол - и голова даже приподнялась, потому что ее потянула к
себе очень жаркая воронка.
Эта жара разогнала отчаяние, но мне показалось, что я становлюсь
жидким и без особых проблем начинаю испаряться. Свет и тень еще
поиграли мной, а потом я исчез в этих бликах...
Замечаю свое присутствие на каком-то пустыре. Неподалеку свалка,
оттуда волнами долетает вонь, воздух над ней рябит от ударов
птичьих крыльев.
Я, кажется, достаю гадкую прогорклую капусту из банки и сую в
рот. На руке перчатка с дырками для пальцев. Все, хватит,
обрыдло. От холода ноет поясница. Мне требуются номер с ванной,
бутылка "смирновской" и патиссоны. Мне нужна "трава". И это ты
мне обеспечишь, пахан Сапожков.
Двигаюсь к шоссе. Кто собрался тормозить меня - будь осторожен,
нокаут возможен. За последний бакс попадаю в такси-маршрутку.
Заплачено честно, но другие пассажиры сторонятся меня и берегут
от моих ароматов носы. В метро без затей проламываюсь сквозь
турникет. Выхожу под дневное светило на "Московских воротах".
Теперь налево и еще раз налево. Потом в дальний угол. Знакомый
вход, десять ступенек к центру Земли и встреча со стражем
дверей - джигитом Рашидом.
- Ты совсем неряха сегодня,- напоминает Рашид.- Бугру не
понравится такой вид. Он человек старой закалки. Зачем портить
ему настроение. Иди домой, там почистись и приходи завтра.
"Домой, к ментам! Как же."
- Ага, уговорил, Рашидик.- Поворачиваюсь, будто раскаялся и
хочу убраться. Но когда он собирается закрыть за мной, с
полуоборота хватаю его правой рукой за смоляной жесткий кок,
дергаю на себя. А левой рукой захлопываю дверь - именно то,
чего хотел южанин. Голова Рашидки оказывается между косяком и
толстой доской, отчего тело валится на порог. Я уверенно
марширую по коридору и у кабинета Главного встречаюсь с Серегой.
- Как тебя только наш чернявый пропустил. Шеф не захочет тебя
сегодня видеть. Иди, умойся.- начинает мешать парнишка.
- Мне это уже говорили. Можно хоть водички хлебнуть? Грызло
пересохло.
У Сереги некоторое замешательство, пользуясь этим я вхожу к
секретутке-кандидатке. Он увязывается за мной, выискивая, за
что уцепить.
- Начальник запретил кого-либо пускать.- заладила пила-Маринка,
- ну-ка, Сережа убери его отсюда.
- Я ж водички попить.- Взял вазу с цветами флоксами и плеснул
здоровяку в физиономию, отчего стебельки и лепесточки украсили
его скромную голову. Пока он протирался, попридержал его левой за
ноздри, правой врезал. Классически, без всяких карате - "крюком"
в челюсть. Серега упал на стул, разбил мебель вдребезги. Тут я
его по головушке и припечатал освободившейся вазой - обмяк он,
заболел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19